Глава 5

Информационная культура и личность

 

Опасность  не в том, что компьютер

однажды начнет мыслить, как человек,

а в том, что человек однажды начнет

мыслить, как компьютер.

 

Сидни Дж. Харрис

 

Человек в информационном пространстве. Информационное сообще­ство личностей. Человек в сетевой инфраструктуре. Влияние инфор­мационной культуры на развитие личности. Информационный шум.

 

Информационную культуру создает и воспроизводит человек и только человек, независимо от того, в какой форме существует информа­ционное пространство. Если сегодня Интернет, наряду с полезными ве­щами, загружен разным хламом, то это отражает культуру человека, точ­нее, части общества. И здесь никакими запретами не обойтись, Интернет есть полное отражение нашего общества. Разве только создание корпора­тивных сетей для избранных, что довольно часто и делается. Средства массовой информации в этом плане ничем не отличаются от Интернет. Там также много хлама, правда представленной в более удобной форме и хотя бы отредактированный. Информационное пространство в целом не соотносимо с культурой общечеловеческой, но именно общая культура формирует информационное пространство в культурном контексте. По­этому, если говорить о высокой информационной культуре, ее можно дос­тичь только путем длительного воспитания и повышения общей культу­ры.

 

Человек в информационном пространстве

 

Сегодня почти никто не сомневается в том, что личности для осуществления социального поведения в коллективе необходим ста­бильный поток информации. Устойчивая информационная связь с ок­ружающей средой, в которой человек функционирует в качестве дея­тельного социального субъекта, есть одно из основных условий нормы жизнедеятельности. Прекращение доступа к информации может спровоцировать разнообразные психические отклонения и даже психиче­ские заболевания индивидуума. При этом на человека оказывает ко­лоссальное воздействие не только устойчивый информационный контакт с социальной средой либо его недостаток, а также и количество, объем, содержание и структура приходящей и обрабатываемой информации.

Нужную информацию индивидуум приобретает из опыта част­ного общения, а также из различных источников информации. Прева­лирование информации, приобретаемой опосредованно, становится основой сегодня коллективного развития. Сложная динамика социаль­ных процессов, воздействие общественных перемен на обыденную жизнь индивидуума делают его зависимым от потока самых разных информации, сообщений, нужных ему в его повседневной жизни и не нужных. Все меньше и меньше информации, требуемой для жизни в коллективе, он может приобрести, опираясь на личный опыт. Потреб­ность в социальной информации удовлетворяется человеком сегодня, преимущественно при помощи средств массовой информации — ра­дио, телевидения, кино и пр. В особенности это касается вопросов, на­ходящихся за пределами личного опыта граждан: о ситуации в иных областях и странах, о политической элите, экономической обстановке и т.д. Как замечает большинство исследователей, массовые информа­ционные коммуникации все больше влияют на обыденную жизнь человека, создают вторую, «субъективную реальность», воздействие кото­рой на него не менее существенно, чем воздействие объективной дей­ствительности .

Влияние информации, информационных потоков на человече­скую психику, или информационно-психологическое влияние, произ­водится на человека, по сути, на протяжении всей его жизни в разно­образных обстоятельствах и ситуациях. Для их обозначения обычно применяют термин «информационные ситуации». Ситуационные информационные обстоятельства, при которых на личность производится информационно-психологическое влияние, для удобства последующе­го изучения и проведения анализа разумно каким-либо способом клас­сифицировать.

В соответствии с целями и отношениями субъектов все инфор­мационные ситуации можно разделить на несколько основных групп. К первой группе следует отнести сочетание информационных ситуаций межличностного взаимодействия, т. е. таких обстоятельств, при кото­рых совершается как прямое, так и косвенное общение. В подобных обстоятельствах индивидуум является единовременно как субъектом, так и объектом информационного воздействия, реализовывается дву­сторонний информационный процесс. Межличностные информаци­онные ситуации в зависимости от состава и характера социальных свя­зей делятся на общественно-политические, профессионально-деловые, социокультурные, семейно-родственные, социально-бытовые, товари­щеские и пр. Возможна и иная классификация, базирующаяся на дру­гих основаниях.

Ко второй группе информационных ситуаций можно отнести местоположение индивидуума в составе социальной группы, на кото­рую производится прямое информационно-психологическое влияние определенным коммуникатором. Подобные обстоятельства можно на­звать информационно-контактными. В них, как правило, реализовыва­ется однобокая прямая коммуникация типа «коммуникатор — общ­ность людей». К ним относятся ситуации проведения заседаний, кон­ференций, забастовок, разнообразных зрелищных мероприятий и т.п. К следующей, третьей, группе можно отнести такие информационные ситуации, в которых на личность оказывают влияние СМИ. В этих ситуациях реализовывается однобокая опосредованная коммуникация типа «средство массовой коммуникации — аудитория». Их можно от­нести к массовым информационным ситуациям, характерным для про­смотра различных телевизионных передач, прослушивания радиопро­грамм, чтения печатных изданий, взаимодействия с различными ин­формационными системами и т.д. Массовая информация воплощается в жизнь с применением особых средств формирования и трансляции информации. К таковым относят средства массовой коммуникации и средства массовой информации (называемые еще масс-медиа), упот­ребляя их в виде синонимов.

По мнению многих исследователей и исторических источников, предпосылкой появления СМИ послужил переход от аграрного к про­мышленному обществу, немало этому способствовали успехи предпри­нимательства и развитие торговли. Для обеспечения полнокровной торго­во-экономической деятельности в данной обстановке требовалось систе­матическое информирование больших коллективов людей. Предшествен­никами современных средств массовой информации в их сегодняшнем значении были особые торгово-осведомительские, корреспондентские бюро. Подобные заведения консультировали своих клиентов по разнооб­разным интересующим их проблемам, в частности, оповещали о стоимости товаров, условиях поставки, ситуации в разных областях и т.д. Так, в установленный период общественного развития возникает новая специа­лизация труда человека и, соответственно, специальность — журналист, которая заключается в торговле значимой информацией.

Общественная информация теперь выступает товаром массово­го спроса, доступным для всякого, кто приобрел газету, информацион­ный бюллетень и т.д. Журналистику порой приравнивают к периодике, хотя формально журналистская деятельность подразумевает литера­турно-публицистическую деятельность в прессе" и включает в себя подбор, обработку и распространение злободневной, социально важ­ной для социума информации. Журналист становится живым вопло­щением информационной рыночной связи; трактовка, подача и распро­странение новостей превращаются в его профессиональное дело, спо­соб воздействия на широкий круг людей — подписчиков, читателей.

Показательно, что непредвзятость в подаче информации пона­чалу является оригинальной рекламой, гарантом качества сообщений в СМИ. Так, надпись под заглавием выпускаемой в Германии в 1609 г. «Страсбургской газеты» гласит следующее: «Все известия напечатаны в том виде, в каком были получены». Немало развитию СМИ способ­ствовало усиление политической деятельности. Средства журналисти­ки энергично применялись в качестве социального инструмента управ­ления обществом, невзирая на сущность политической системы — как в демократических, так и в тоталитарных государствах. Совершенство­вание науки и культуры привело к расширению и систематическому обмену информацией в данных сферах, что, конечно, содействовало дальнейшему становлению СМИ и их специализации.

Возникновение современных технических средств сбора, перера­ботки и распространения информации ознаменовало собой переворот в области массовой информации. На сегодняшний день магнаты, контроли­рующие производство массовой информации и каналы связи, представ­ляют так называемую «четвертую власть», не нуждающуюся в выборах и не требующую утверждения правительством либо парламентом.

В обстановке быстрого усовершенствования информационных технологий и безграничного роста предоставляемых ими возможностей наиболее  злободневным  вопросом  по-прежнему является  вопрос  о жизненных установках представителей социума и характере имеющих­ся между ними связей. Разбор социальной структуры и ее динамики должен проводиться с учетом подвижности социальных групп, про­центного соотношения и модификации связей между ними. В настоя­щее время учеными все шире рассматривается проблема «атомизации» общества, тесно связанная с увеличением роли массовой информации и снижением прямых контактов в обыденной жизни человека. Все боль­ше отгораживаясь от общества, индивидуум попадает в зависимость от иллюзии самодостаточности. Именно поэтому система образования и СМИ, в первую очередь, должны уделять максимум внимания приви­ванию людям в информационном обществе чувства ответственности за окружающую их реальность, добиваясь отчетливого понимания взаи­мосвязи всего человечества.

Итак, с развитием коммуникационных технологий в социальной структуре современного общества, по мнению многих исследователей, наметятся следующие трансформации:

1.   Поскольку новейшие информационные технологии позволя­ют произвести наиболее оперативный учет интересов индивидуумов, качественные параметры социальных группировок будут совершенст­воваться по таким характеристикам, как степень образования, интел­лектуальность и пр.

2.   Возрастет   численность   работоспособных   граждан.   Люди старшего поколения смогут даже после выхода на пенсию продолжать трудовую деятельность, поскольку увеличится планка трудоспособно­го возраста.

3.   На смену социально-экономической пирамиде   придет сете­вая структура, вернее отвечающая возможностям новейшей информа­ционной техники.

4.   Автономия личности, немыслимая в рамках классического общества, в информационном — займет одно из наиболее высоких мест в иерархии ценностей.    Обычно индивидуум реализуется лишь путем принадлежности к какой-либо конкретной группе, являясь эле­ментом  в  системе  корпоративных связей.  Если же он «никуда не вхож», значит, не является личностью. В техногенной культуре появ­ляется своеобразный вид автономии индивидуума: человек, строго не связанный с коллективом, может эластично выстраивать свои взаимо­отношения, окунаться в разнообразные социальные общности и куль­турные обычаи.

Нынешнее научное и техническое творчество привлекают в сферу деятельности человека совершенно новые виды объектов, изуче­ние которых требует соответствующих стратегий. Данные объекты представляют собой саморазвивающиеся системы с синергетическими эффектами. Их совершенствование неизменно сопряжено с прохожде­нием системы через особенные состояния неустойчивости, благодаря чему возникают новейшие структуры и степени организации системы, воздействующие на старые показатели.

 

Информационное сообщество личностей

 

Если ранее побудительной причиной деятельности выступало стремление личности к утолению голода и улучшению своего мате­риального благосостояния, с переходом к информационному обще­ству действие данных мотивов значительно снизилось, поскольку удовлетворение простейших потребностей в развитом мире не тре­бует от человека больших усилий. В информационном обществе деятельность индивидуума могут стимулировать следующие факторы:

•    обещание роста социального статуса;

•    вероятность приобретения элитного образования;

•    общественная значимость;

•    особая система социально-экономического пространства.

В связи с этим американский исследователь Джон Стьютвилл отмечает роль так называемого «информационного пула», способст­вующего образованию благоприятного социально-экономического климата в регионе. Механизм «информационного пула» запускается в тот момент, когда доля передовых граждан на квадратную милю пло­щади внедрения информационных технологий (в новых индустриаль­ных регионах) начинает значительно превосходить «критический уро­вень». Информационный обмен разворачивается со скоростью пружи­ны, и сила его действия, поддержанная подходящей обстановкой, при­водит к значительному ускорению в регионе инновационного цикла «идея — технология — продукт». В качестве примера такого стабиль­ного (существующего несколько десятилетий) социально-эконо­мического климата, породившего эффект «информационного пула», можно привести Кремниевую долину в Калифорнии и «коридор высо­кой технологии» вблизи Бостона («дорога 128»). Научной базой Крем­ниевой долины является университет Стэнфорда, а названного «кори­дора» — Массачусетский технологический институт.

Перечислим же характерные черты трудовой деятельности лю­дей в прогнозируемом будущем. Во-первых, физические передвижения будут замещены в той либо другой степени информационными связя­ми, иначе говоря, коловращение масс сменится движением потоков информации. В настоящее время, по оценке специалистов, 90% всех транспортных операций люди осуществляют именно с информацион­ными целями.

Во-первых, возможность дистанционной работы существенно снижает необходимость присутствия человека на рабочем месте, в учебном заведении и т.п., что требует кардинального преобразования производственного и учебного процессов, существенного повышения культурного уровня и сознательности индивидуумов, а также разра­ботки нового контрольно-оценочного аппарата. Во-вторых, перемены в структуре экономики и области занятости населения создадут по­требность в переобучении значительного количества народа. Индиви­дуум в информационном обществе на протяжении всей своей активной жизни будет вынужден не раз менять имеющуюся специальность. Вме­сте с тем возросшие требования к его умственным и творческим спо­собностям, т.е. к его психофизическим особенностям, спровоцируют проблему безработицы нового типа. Имеется в виду вынужденная без­работица активных по возрасту людей, чьи трудовые возможности не соответствуют требованиям нового времени.

При этом чем внушительнее окажется данная группа, тем зло­бодневнее будет проблема их трудоустройства. С другой стороны, поднимется вопрос о соответствующей оплате умственного труда. Так, компьютерный программист в Соединенных Штатах Америки в сред­нем получает 40—100 и более тысяч долларов в год; естественно, что оклады специалистов одного уровня в информационных отраслях бу­дут стремиться к равнозначности. Наконец, нельзя не отметить нешу­точную угрозу «роботизации» индивидуума, занимающегося информа­ционным трудом. В настоящее время в США две трети из 12 миллио­нов работающих у мониторов лиц испытывают на себе электронное наблюдение, данная форма контроля постепенно распространяется с рабочих и служащих также и на специалистов. В результате этой прак­тики увеличиваются «техногенные стрессы» — сотрудники компаний требуют возвратиться к одушевленной проверке в качестве «допус­кающего диалога», протестуют против вмешательства в «частную сфе­ру» рабочей жизни. Социологи же призывают администрацию дове­рять новым поколениям работников и проводить политику самокон­троля в целях экономического и, что не менее важно, социального про­гресса современного производства.

Настоящая стадия развития информационного общества сопря­жена как с совершенствованием уже имеющихся социально-экономических структур, так и с формированием абсолютно новых. Среди данных процессов, способных напрямую повлиять на модификацию сферы труда человека в обозримом будущем, можно выделить следующие:

1)   переход коллективно-трудовых взаимодействий в интерак­тивный режим, создание так называемых «онлайновых сообществ»;

2)  распространение опыта сетевых организаций для управления коллективной деятельностью;

3)  внедрение интернет-технологий в работу глобальных соци­ально-экономических инфраструктур, а также возникновение сетевого механизма координации;

4)  постепенный переход к «новой экономики», или, как ее еще называют, «сетевой экономике».

Проанализируем указанные явления с точки зрения информаци­онных взаимодействий между индивидуумами.

Что касается переноса рабочих отношений в виртуальную сре­ду, то, несмотря на высокие темпы данного процесса, необходимо от­метить ряд нешуточных проблем, снижающих его положительный ре­зультат. Часто потребители информации не в состоянии «осилить» массу сайтов сходного содержания — в силу ограничения времени и финансов. Следует подчеркнуть, что глобальные каталоги и поисковые системы настоящую проблему решить пока не в состоянии, поскольку не гарантируют своевременную индексацию имеющихся сайтов. Реше­нием может служить «профессиональная» сегментация информацион­ного пространства сети.

Идея ее заключается в том, что объединения профессионалов вырабатывают единый стандарт на выкладку ресурсов в Интернете. Это дает возможность запуска сетевого сервиса, обеспечивающего сис­тематичный сбор добавлений либо обновлений с отдельных сайтов в общую базу данных. Если подобная система охватит все профессио­нальные ресурсы в какой-либо области, то проверка пополнения инте­гральной базы данных, в таком случае, будет равнозначна проверке содержания исходного объема сайтов. Одной из первых, в рамках меж­дународного проекта RePEc, была сформирована информационная база по экономике. В нашей стране данный подход отразился на создании коллективного информационного пространства «Соционет» для экс­пертов по общественным наукам.

Мы полагаем, что «профессиональная» сегментация ресурсов Сети, в целом, неминуема и должна обладать значительными преиму­ществами. При этом очевидно, что проводиться она будет в том месте, где представлены значительные коллективы специалистов или мас­сивные группы по интересам, представители которых проводят свою информационную деятельность в режиме on-line. Бесспорно, что подходящая среда для этого уже имеется не только в научно-образовательной среде, но и, прежде всего, в предпринимательстве, и можно предполагать, что вскоре будут задействованы и другие сферы.

Если настоящие предположения оправдаются, то в ближайшее время появятся общеустановленные стандарты, следование которым позволит «контент-провайдеру» автоматически подсоединять свои ресурсы к информационным пространствам профессиональных сооб­ществ, помимо этого появятся интегрирующие сетевые системы и ин­терфейсы для навигации по информационным пространствам подобно­го рода. Так, сайты проекта «Соционет» наглядно демонстрируют ве­роятные очертания предполагаемых инноваций в интернет-технологиях.

Вместе с тем, как показывает опыт использования «массового информационного пространства Соционет», профессиональная сегмен­тация виртуальной среды, разрешая одну проблему, формирует сле­дующую: в значительной степени увеличивается угроза «информаци­онного переполнения», напряжения информационных потоков в сис­теме. Таким образом, технология сегментации не будет до конца дей­ственной, если не наладить работу так называемых «помощников» по­требителя информации, которые смогут доводить до автоматизма про­цесс анализа данных.

На сегодняшний день в практикуемых электронных сообщест­вах имеются средства персонализации содержания и фильтрации входных информационных потоков. Возлагая на себя техническую сторону контроля нужной для пользователя информации, они снижают степень осуществляемой на него информационной нагрузки. В качест­ве примера можно привести комплект онлайновых сервисов индивиду­альной зоны системы «Соционет». В целом, планирующаяся специали­зация виртуальной среды с учетом совершенствования средств персо­нализации и фильтрации уже установила, по нашему мнению, очерта­ния интернет-технологий второго поколения. Переход на новые техно­логии даст возможность увеличить эффективность информационных контактов людей друг с другом в пространстве Интернета.

Сетевые организации базируются на взаимных виртуальных связях своих членов. Они вероятны там, где данные взаимодействия носят, в основном, информационный характер. Формирование сетевой организации, как правило, происходит быстрее, если ее участники уже являются членами какого-либо виртуального сообщества. Однако клю­чевое отличие сетевых организаций от виртуальных сообществ заклю­чается в строгом координировании общей деятельности ее членов, многообразии возможных конфигураций и напряженности информационных обменов. Информационное пространство сетевой организа­ции можно устроить на примере вышеприведенного профессионально­го деления на сегменты. Тем не менее, сервиса персонализации и фильтрации в подобных обстоятельствах уже не хватает.

Информационные потоки, характерные для рабочего коллекти­ва, предназначены для информирования сотрудников о текущем со­стоянии дел, возможностях и необходимости их корректировки. На­сыщенные информационные обмены нужны для обеспечения непре­рывной, согласованной деятельности всех членов организации. Естест­венно, они должны обладать довольно высокой скоростью. Это необ­ходимо для того, чтобы организация успела в режиме реального вре­мени прореагировать на неожиданные перемены в условиях ее функ­ционирования и продолжать действовать слаженно.

Несомненно, что с увеличением масштаба сетевой организации информационные потоки, направленные на координирование ее дея­тельности, также могут превзойти физические потенциалы работников, вызвать информационное пресыщение личности. Вследствие этого функции информационно-технического «помощника» должны быть обширнее. Помимо персонализации содержания и фильтрации посту­пающих информационных потоков указанный сервис должен облег­чать обмен информацией индивидуума с остальными членами органи­зации, причем систематично — это обязательное условие для нормаль­ной работы любой организации. С учетом этого индивидуальный вир­туальный сервис, настраиваемый человеком на исполнение целого ряда информационных взаимодействий с другими лицами, можно назвать «персональным информационным роботом» (или кратко «и-роботом»), который всегда готов выполнить требования хозяина в довольно неза­висимом режиме.

Принимая на себя техническую часть работы по координирова­нию деятельности своего владельца с другими членами организации, он, таким образом, понижает информационную нагрузку на индиви­дуума, оставляет ему время и силы на решение «творческих» проблем. В идеале, всякий участник сетевой организации должен обладать таким «помощником» лично — тогда некоторое количество коллективных задач в ней будет решаться электронными средствами без непосредст­венного участия человека. С учетом данных обстоятельств можно вес­ти речь о том, что параллельно профессиональному сообществу людей появляется искусственное сообщество их представителей — и-роботов. На результативность работы данных технологий, как и в действи­тельном объединении людей, значительно влияет не только их собст­венная конструкция, но и организация, инфраструктура искусственного сообщества. Она определяет возможности роботов-помощников и пути их взаимодействия.

Успешная программно-техническая реализация сетевой инфра­структуры обеспечивает необходимые конфигурации и насыщенность работы новейших информационных помощников. Надо сказать, что фе­номен возникновения компьютерного сообщества, как их иногда называ­ют, и-роботов, обладает комплексным характером. С одной стороны, он включает в себя явно технический аспект, так как подобная инфраструк­тура подразумевает наличие сетевого программного обеспечения и со­ответствующих телекоммуникационных средств. С другой стороны, и-роботы являются посредниками в отношениях индивидуумов друг с другом, вследствие этого их «поведение» может в значительной степени отражать стратегию хозяев. Таким образом, при конструировании искус­ственного виртуального сообщества внутри организации разумно прини­мать во внимание все аспекты, свойственные поведению реальных работ­ников: экономический, социальный, психологический и т.п.

В настоящее время индивидуальные информационные роботы уже начинают производиться. Можно предугадать, что коллективное их применение будет связано с темпами профессиональной сегмен­тации сети Интернет, так как данный факт является одной из причин уплотнения информационных взаимодействий между индивидуумами и увеличивает нужду в обработке входящих информационных потоков в режиме реального времени. В ближайшее время ожидается стандар­тизация подобных технологий, что необходимо для включения и-роботов, сформированных в различных организациях, в общие про­фессиональные пространства для взаимодействия их между собой. Нуждаются также в проработке отдельные детали инфраструктуры ис­кусственных, например, виртуальных в Интернете, сообществ.

 

Человек в сетевой инфраструктуре

 

Участники информационного общества в лице сетевых органи­заций и виртуально-активных граждан осуществляют свою деятель­ность в границах глобальных социально-экономических структур. К Данным инфраструктурам относятся финансовая, транспортная, судеб­но-правовая и прочие системы, устанавливающие определенные типы взаимодействий между индивидуумами. Те из них, которые имеют ин­формационный характер, обслуживаются инновациями, объединенны­ми с интернет-технологиями. Перенос деятельности указанных систем в среду Интернет вряд ли значительно изменит их функции и содержа­ние.

В первую очередь, информационные взаимодействия в их пределах будут воплощаться в жизнь с наименьшими затратами, с боль­шей интенсивностью и масштабом, т.е. более эффективно. Это под­тверждают примеры модификации отдельных классических социально-экономических явлений: «работа» —> «телеработа», «коммерция» —> «электронная коммерция», «деньги» —> «цифровая наличность» и т.д. От введения интернет-технологий в социально-экономические меха­низмы координации и управления можно ожидать гораздо более зна­чимых перемен, вплоть до трансформации господствующей формы коллективного порядка, поскольку подобного рода структуры задают границы и формы контактов для всех взаимодействующих лиц общест­ва. Таков известный рыночный механизм ценовой координации, а так­же командный механизм, применяемый в иерархических организациях.

Менее знакома форма координации, заключающаяся в прямом и равноправном согласовании общей деятельности по типу «все со все­ми», которая употребляется, прежде всего, в маленьких коллективах. Рыночный механизм дает возможность согласовывать деятельность участников по всему пространству социально-экономической системы. Командный механизм функционирует в широком контексте междуна­родных корпораций, однако не может, как видно из опыта Советского Союза, заместить рыночный механизм на всем протяжении систем. Данная же форма координации, как говорилось выше, эффективна для координирования совсем маленького числа участников коллективной деятельности.

Ни для кого не секрет, что, выигрывая в масштабах координа­ции, рыночный механизм проигрывает в ее результативности. Так, если взять социально-экономическую систему, масштабы которой дают возможность использовать все три способа координации, то команд­ный механизм будет в большей степени отвечать функциям согласо­вания, чем рыночный. Результативность же координирования при ис­пользовании данной формы координации будет максимально высокой. Обнаружено, что разнообразные управленческие механизмы каждый по-своему приспособлены к различным типам информационных взаи­модействий, встречающимся в социально-экономических системах. Вследствие этого все они занимают свою нишу и совместно, где-то дополняя друг друга, а где-то и соперничая, обеспечивают координа­цию на всем протяжении системы. Тем не менее, при возникновении интернет-технологий сформировавшийся «баланс сил» между различ­ными механизмами может перемениться. В настоящее время рыноч­ный и командный механизмы представлены довольно развитыми ин­фраструктурами и нормально функционируют в течение длительного времени. Вместе с тем можно прогнозировать, что развитие Интернет-технологий, а также создание виртуальных сообществ и сетевых орга­низаций в будущем создадут универсальные условия для использова­ния метода информационной координации. Данную вероятность обо­значим как построение новой глобальной инфраструктуры — «сетево­го механизма информационной координации».

Можно также предполагать, что через определенный период вре­мени сетевой механизм информационного координирования будет превалировать в экономике и обществе. А если принять во внимание, что социально-экономический порядок, как правило, соотносится с преобладающей формой механизма информационной координации, то уже в настоящее время можно предвидеть название и особенности следующего перио­да формирования сетевых структур и место человека в них.

Для начала определимся с понятиями «сетевая экономика» и («новейшая экономика», встречающимися все чаще в научных публи­кациях. Такие, абсолютно новые компьютерные инновации, как «вир­туальные сообщества», «сетевые организации» и «сетевой механизм координирования», о которых речь шла выше, в последнее время активно вводятся в классические социально-экономические структуры и отчасти изменяют их содержание. Таким образом, на фоне старых, час­тично адаптированных систем зарождаются и набирают силу новообразования, немыслимые до существования Интернета.

По  механизму  информационной  координации  нынешнее  со­стояние  социально-экономического порядка можно обрисовать  как многоукладную экономику, которая включает в себя, с одной стороны, так  называемые «старые» экономики — рыночную и промышленную, а с другой — принципиально новый уклад — сетевую информацион­ную экономику. В данном случае речь идет не о торговле информаци­ей,   а о торговле на основе информации. Соответственно это ведет к особому информационному пространству и информационной коорди­нации в экономике

Необходимо подчеркнуть, что разбираемые нами типы эконо­мик являются научными абстракциями и отражают, в теоретическом смысле, чистые случаи, которые в подлинной жизни выделить доста­точно трудно. На базе общих соображений о результатах внедрения сетевых инноваций в социально-экономические структуры можно обрисовать рубежи их вероятной модернизации.

Так, ценовой механизм координации, или рыночная экономика, по определению не могут быть модернизированы с применением тех­нологий «сетевой организации» и «сетевой координации». Виртуаль­ные сообщества же могут в данном случае вводиться без каких-либо ограничений, поэтому правомерно будет вести речь о возникновении новой рыночной экономики. Итогом подобной модернизации должно стать убыстрение информационных обменов между участниками рын­ка, что, по большому счету, увеличивает эффективность рыночного механизма, но не освобождает его от недостатков.

Так, командная, или промышленная, экономика неплохо при­способлена для введения разнообразных виртуальных сообществ и се­тевых организаций. Во внутренней среде последних при этом также возможны частные случаи использования сетевого механизма инфор­мационной координации.

Сетевая экономика, в целом, является плодом сетевых иннова­ций и невозможна без сетевых организаций и виртуальных объедине­ний. Учитывая все вышесказанное, установим условные конфигурации социально-экономического порядка, функционирующие в информаци­онном обществе. Это:

1)  «старая экономика», базирующаяся на классических рыноч­ных и промышленных моделях управления и в силу обстоятельств не подвергшаяся воздействию интернет-технологий;

2)  «новая экономика», которая в отличие от предшествующего типа модернизирована на базе интернет-технологий;

3)  «сетевая экономика», целиком сформированная на сетевом механизме координации;

4)  «новая экономика», объединяющая «новую старую» и «сете­вую» экономики.

 

Влияние информационной культуры на развитие личности

 

Человек, погруженный в современную информационную куль­туру, испытывает на себе влияние ее материальной (технократической) и социальной стороны. Влияние это неодинаково. Как уже говорилось, материальная, производственная сторона информационной культуры подразумевает знание технических способов и средств кодирования, передачи, обработки и накопления информации. Данная область ин­формационной культуры апеллирует не к общей и не к индивидуаль­ной, а к профессиональной компетенции личности. Технология высту­пает усовершенствованным орудием разумной деятельности и помога­ет человеку осуществлять поставленные задачи наиболее эффективным и менее трудоемким образом. Залогом рентабельности и распростране­ния той или иной технологии является принцип целесообразности, т.е. присутствие рационального зерна на стадии разработки и применения данной технологии. Иными словами, любая технология — это практи­ческое приложение научной мысли. Таким образом, положительное влияние технической, материальной стороны информационной культу­ры на современного человека заключается в том, что она, опираясь на точные знания, стимулирует изучение прикладных наук и освоение людьми навыков поиска и «отсеивания» информации. Развитие лично­сти при этом совершается за счет динамичного поступления в интел­лектуальную сферу человека разнообразных информационных пластов.

Однако возведение в абсолют сильных сторон или форм прояв­ления человеческой жизнедеятельности, как правило, значительно обесценивает содержание данного явления и уменьшает его общий по­ложительный эффект в деле развития человека. В полной мере это ка­сается феномена информационной культуры. Нельзя сводить внутрен­ние изменения и рост личности к расширению ее интеллектуальной базы и усовершенствованию логических операторов мышления — преимущества, которые дает нам близкое знакомство с техническо-технологической стороной информационной культуры. Развитие лич­ности приобретает, в данном случае, «однобокий», линейный характер, что может сказаться крайне отрицательно на социальных и культурных связях индивида, на качестве его духовной жизни. Чрезмерный уклон в сторону большей рационализации повседневных отношений и механи­зации научно-познавательных и культурных процессов, в целом, грозит обезличиванием общества и обеднением его культуры.

Логика и формализм — являются по сути доминантами техни­ко-технологической, производственной части информационной куль­туры. Это можно продемонстрировать на примере работы с компью­терными информационными средствами, требующими использования специализированного машинного языка для выполнения операций с данными. Использование такого специализированного, упрощенного языка обусловлено и полностью оправданно в нормативно-техническом контексте обмена информацией, требующем принципов логики и унификации. Живой язык (в том числе кодифицированный литературный) лишен данных свойств в силу своей органичной изо­бразительности. Ему присущи явления синонимии, омонимии, много­значности, а также обилие разнообразных средств для выражения экс­прессии. Все это позволяет человеческому языку наилучшим образом передавать эмоциональное состояние и отношение говорящего к пред­мету речи или собеседнику. Ликвидация многозначности и экспрес­сивности в специализированном языке, естественно, повышает его ин­формативную значимость, приоритетную в профессиональной сфере. Человеческий язык — это живой организм, отражающий путь становления духовной и социальной жизни народа, поэтому он не может быть строго логичным и рациональным. Трудовая же деятельность людей не мыслится вне категорий логики и разумности. Поступая тем или иным образом, выполняя определенные действия на рабочем месте, мы руко­водствуемся обычно принципом целесообразности, согласно получен­ным ранее знаниям и устоявшимся канонам. Критерий разумности, рациональности, таким образом, лежит в сфере предшествующего опытного знания человека — приобретенного им лично или освоенно­го в процессе обучения и социализации, а выполнение любой задачи начинается с активизации заложенных в сознании индивида рацио­нальных схем. Каждая такая схема необходимо должна включать в се­бя соотношение замысла человека и возможных технических вариан­тов, практических способов его воплощения. Или, обобщая, скажем: осознанный выбор цели инициирует деятельность человека разумного, а рациональный подбор им технологии — способов, средств и методов осуществления поставленной цели — позволяет довести ее до логиче­ского (в данном смысле, успешного) конца.

Технический прогресс и совершенствование технологий, осо­бенно информационных, влечет за собой, таким образом, увеличение доли рациональной составляющей в индивидуальном и общественно-групповом сознании, что само по себе является фактом позитивным, но имеет, тем не менее, ряд отрицательных последствий для развития личности. Во-первых, формализация и ярко выраженный прагматизм подавляют творческую активность человека, лишают его права на экс­промт, произвольное исполнение и препятствуют тем самым саморас­крытию и самообразованию личности. Во-вторых, как уже упомина­лось, усиление рационального начала при восприятии информацион­ной культуры современным обществом приводит к ослаблению эмо­ционально-экспрессивного компонента человеческой личности. Изуче­ние степени деформации личности под растущим влиянием современ­ных информационных технологий может приблизить ученых к разгад­ке свойств и природы рационально-логического компонента человече­ского сознания. Рациональное поведение — всегда поведение в рамках, в этом его сила и его слабость. То же самое можно сказать и о рацио­нальном мышлении. Оно не приемлет интуицию, побуждение, порыв, склонность и т.п., игнорирует эстетические и духовные потребности личности, а также нравственные императивы как таковые.

Без усилий, а зачастую и без желания современный житель ур­банизированной части планеты автоматически включается в поток льющейся на него информации: из динамиков радиоприемника, с экра­на телевизора,   компьютера, рекламных таблоидов — список можно продолжать до бесконечности. Чем больше личность поглощает гото­вых интеллектуальных форм, тем меньше остается у нее внутреннего резерва для переосмысления, реформирования полученной информа­ции и деятельной отдачи во внешний мир. Происходит стандартизация личных вкусов, мнений, убеждений и, как следствие, размывание сугу­бо личностного пространства человека — не за счет расширения его социальных ролей и форм дружеского общения, а под давлением тех­нократической стороны информационной культуры. Тотальная рацио­нализация несовместима с «чистым», благожелательно дружеским об­щением и заинтересованностью человека в личности другого индиви­да, но предполагает сотрудничество людей на базе общих профессио­нальных, потребительских, научных и технических интересов. Непре­станно преобразовывая природную, социальную и культурно-информационную среду обитания, человечество тем самым обрекает себя на пожизненную «гонку», необходимость подстраиваться под соз­данную им реальность.

К. Поппер неоднократно подчеркивал в своих трудах всю уяз­вимость и ограниченность материально-технологических методов («со­циальных технологий») в гармонизации общественной и личной жизни человека. Люди, полагает он, «могут планировать конструкции новых институтов или преобразование старых институтов в новые, они даже могут планировать способы и средства осуществления таких из­менений, но «история» не становится от таких действий более предска­зуемой». Технология, применяющаяся в деле социального устройст­ва, в производстве или использовании каких-либо продуктов (в том числе информационных), придает деятельности человека механико-рациональный характер и исключает из нее культурно-ценностный смысл. Подобной точки зрения придерживается В.А. Кутырев, отмечая постепенную подмену культуры технологией, «текстурой» — процесс, происходящий непосредственно в наше время, в век передовых техно­логий. Он пишет о том, что с появлением нового типа культуры нача­лось «раздваивание», расслоение человеческого общества, для одной части которого все еще приоритетными являются естественный пласт бытия и культуры, а другая — материально и психологически зависит от информационных технологий.

Естественно-культурное социальное пространство противостоит «цифровому», искусственному социальному конструкту, причем исход такого противостояния заранее предрешен в пользу последнего. Но чем меньше натурального, первичного мы находим в окружающем нас внешнем мире (что неизбежно при глобальной информатизации), тем больше деформируется, «закостеневает» наша психика. Технологизация охватывает разные стороны человеческой деятельности. Помимо внедрения новейших технологий в науку и производство, где их при­менение, вне всякого сомнения, оправданно и полезно, мы видим всплеск их востребованности в области искусства и досуга. Информа­ционные технологии становятся «культурой» современного информа­ционного общества.

Как уже упоминалось, социальным и культурным достижением информационной эпохи стало изобретение способов молниеносной передачи данных и обеспечение кардинально новых, дистанционных форм прямого общения между людьми. В целом, это изменило если не качества, то темп и образ жизни доброй половины населения планеты. Информационная культура при этом выступает необходимым посред­ником между индивидом и новейшими технологиями, является залогом успешной реализации личности в информационном мире — при усло­вии ее открытости остальным элементам и веяниям общечеловеческой культуры, а также естественным формам бытия.

Кроме этого информационная культура личности, взятая не в технократическом, бездушном ее проявлении, а в гуманистическом, способствует этическому и эстетическому развитию человека, позволя­ет приобщиться ему к мировой сокровищнице духовных и обществен­но-правовых ценностей. Человек разумный способен не только адек­ватно воспринимать и надстраивать данную ему действительность, но также эмоционально окрашивать ее образ своим внутренним зрением в соответствии с ценностными установками и культурными идеалами своего народа.

В связи с этим, чем раньше произойдет осознание потенциаль­ной пользы и гуманистической миссии информационной культуры, тем быстрее будет создана соответствующая информационной эпохе сис­тема образования. «Образование, — четко подмечает Э. Дайсон, — это тот основной «актив», который требуется человеку, чтобы добиться успеха в мире будущего»'.Такое современное образование должно выходить за рамки простого ознакомления учащегося с научной карти­ной мира. Задачей и критерием успешности современного образования является формирование личности особого типа, способной жить в но­вом культурном информационном пространстве и бережно преобразовывать его, не теряя своей индивидуальности и не нарушая права дру­гих людей.

Надо сказать, что нравственная составляющая человеческой личности в эпоху глобальной информатизации имеет как нельзя боль­шее значение, поскольку по мере умножения способов и методов ин­формационно-психологического воздействия на граждан возрастает роль личной ответственности человека, способности его к самоогра­ничению и нравственному самоконтролю. Современная система обра­зования непременно будет призвана учитывать вопросы этического воспитания нового, «информационного», поколения. Осуществить данную образовательную задачу по формированию гармоничной, мно­гоплановой личности можно, только опираясь на весь монолит пред­шествующей и настоящей культуры человечества, немаловажным ком­понентом которой выступает как раз информационная культура (в ее гуманистическом, социальном аспекте).

 

Информационный шум

 

С самого рождения большинство людей испытывают на себе непрестанные звуковые (шумовые) воздействия разного рода — от тиканья часов до рева самолетов и гула большого города. Человек привык по мере возможности не замечать их, психологически от­страняться в процессе своей жизнедеятельности. Важным условием для адаптации при этом является не столько интенсивность звука, сколько его регулярность, повторяемость. Последнее часто бывает просто невыносимо.

Вред шумового «давления» для физического и психического здоровья граждан общеизвестен. Отрицательно сказывается данный фактор и на производительности труда человека. Поскольку шумовой аккомпанемент является неотъемлемой частью нашей жизни, обществу приходится разрабатывать различные «барьерные» способы его устра­нения или смягчения, в том числе правовые. Борьба идет постоянная и с переменным успехом.

В последние годы обычным явлением стали так называемые информационные перегрузки — новая «болезнь» информационного общества. Человеку в настоящее время доступна практически любая информация в неограниченном объеме. Он отправляет и получает электронную почту, загружает в память компьютера картины, звукоза­писи, наконец, может практически одновременно связываться с любым числом пользователей для обмена информацией. Однако вопрос за­ключается в том, насколько необходим человеку такой объем информации, может ли он его целиком усвоить и в дальнейшем использо­вать. Однозначного ответа на данный вопрос пока нет, но его поста­новка представляется вполне актуальной, особенно если речь идет об образовании подрастающего поколения.

Подобно тому, как физические звуковые волны, нужные в той или иной ситуации или слишком сильные, — воспринимаются челове­ком как шум, нечто подобное происходит и с волнами информацион­ными. Поэтому появляется все больше оснований для выделения и ис­следования шумовых воздействий особого рода. Речь идет об инфор­мационном шуме, как мы его назвали. Разберемся, из каких компонен­тов он состоит и так ли опасен для здоровья общества и каждого от­дельного человека. Затронем только некоторые компоненты, на наш взгляд, в настоящее время наиболее существенные.

Обилие информационных потоков, знако-символьная архитек­тура бытия современного человека (жителя мегаполиса, в первую оче­редь) неизбежно приводит к «дубляжу» или, наоборот, разрозненности сведений; перенасыщение каналов восприятия диктует неспособность индивидуального сознания справиться с массивами поступающей ин­формации. Иначе говоря, главной причиной информационного шума выступает излишек информации, особенно если последняя не затребо­вана. Данное явление не так уж безобидно, как может показаться на первый взгляд, поскольку лишняя, «фоновая», информация, отвлекая внимание человека от поставленных целей, способствует истощению его интеллектуальных сил, повышает энергетические затраты.

В связи с этим нельзя не отметить роли рекламных кампаний в данном процессе. Используя все возможные средства и приемы, нащу­пывая слабые места в «глухой обороне» здравого смысла, они добива­ются одного: спроса, вне зависимости от внутренней потребности. Ес­тественно, помимо «захламления» нашего сознания реклама в опреде­ленной степени выполняет функцию информативную, определяет под­час выбор того или иного решения индивида (граница между инфор­мированием и навязыванием, однако, чрезвычайно тонка). Надо ска­зать, что соотношение рекламных информационных продуктов в об­ласти теле- и радиовещания неоднократно подсчитывалось, вместе с тем нет обобщающих данных о том, какую долю информационного фона в общем объеме информационной насыщенности человека и все­го общества они составляют. Тем более открытым остается вопрос о способах и формах компенсации данных тех или иных «шумовых» ин­формационных атак.

Ближайшая родственница рекламы, занимающая почетное место в семействе информационных шумовых воздействий, — это пропаганда. Прежде всего имеется в виду политическая пропаганда, направлен­ная на восхваление властных структур, ключевых партий и идей. Ис­печенная закулисная «сдоба», пропитанная патокой и украшенная гла­зурью, имеет мало отношения к информации как к таковой — не сооб­щает потребителю ничего нового и некачественно отражает действи­тельность. Особенно сильным информационный шум от пропаганды становится накануне всеобщих или региональных выборов.

Спастись от него можно только одним способом — полностью блокировать каналы средств массовой информации. Однако сделать это трудно, хотя бы по той простой причине, что человеку требуется объективная информация о происходящих в стране и мире событиях. Отделить одно от другого в процессе передачи чаще всего оказывается весьма трудно. Впрочем, устраивать себе передышку от масс-медиа всегда имеет смысл и в любое время, так как именно они являются главным источником информационного «зашумления» сознания чело­века.

По мере продвижения информационных инноваций часто прихо­дится слышать нелицеприятную и в общем во многом справедливую оценку феномена глобальной сети. Всемирная паутина — гениальный прорыв и сокровищница человеческой мысли, знаний и информации. Но она же, по мнению многих, — грандиозная «помойка», хранящая в своих недрах «тюки» бесполезной информации вкупе с залежами весь­ма ценных вещей. Отрыть последние сквозь толщу наваленного мусора бывает крайне тяжело. Помимо недостаточно разработанных поиско­вых сервисов, существует и другое объяснение данной проблемы.

Ресурсы Сети наполняются разнородной информацией, предла­гая как профильные сведения, так и дополнительные, носящие реклам­ный характер. Конечно, включая в себя по большей части не финанси­руемые государством объекты, глобальная информационная сеть не может функционировать исключительно за счет энтузиастов. Выделе­ние, соответственно, части пространства под прямую рекламу и ссылки держателями информационных страниц — явление закономерное и обоснованное, покуда оно не переходит рамки этики и здравого смыс­ла.

Другое дело — «бомбежка» пользователей электронной почты, так называемым, спамом, являющимся в чистом виде информацион­ным шумом. Например, на сайт Русского гуманитарного интернет-университета на официальную почту ежедневно приходит от 600 до 1000 писем спам. Чтобы просматривать и отсеивать их, требуется не­мало времени и средств. Несмотря на то, что многие почтовые сервисы имеют настройки для автоматического отсеивания подобных писем, статистика их поступления достаточно высока. Вынужденная реакция на присланный материал (обусловленная опасением пропустить дейст­вительно важные и ожидаемые сведения) влечет за собой, как уже от­мечалось, ощутимую потерю времени и сил. Направленная же борьба со спам-технологиями требует значительных капиталовложений, а са­мое главное, разработки новых методических приемов распознавания нужной и ненужной для каждого отдельного человека. Сегодня эта за­дача не решена, а информационный шум не только остается, но и по­стоянно и даже ускоренно возрастает.

Доселе мы говорили о той составляющей информационного шума, которая формируется из лишней, бесполезной для индивида и незатребованной им информации. Однако существует и проблема чрезмерного накопления в принципе нужной, но повторяющейся ин­формации. Это, прежде всего, создает информационные шумы в науке. Можно увидеть, что с каждым днем выходит все больше публикаций, в частности, в гуманитарных областях общественного знания. К сожале­нию, львиная доля учебной и научной литературы не содержит сколь­ко-нибудь новых идей и примеров, из книги в книгу шествуют шабло­ны, разбавленные словесной «водой». И приходится серьезным иссле­дователям выуживать необходимую информацию буквально по крупи­цам из тонн прочитанного сходного и никому не нужного информаци­онного материала. Невольно вспоминаешь слова В. Маяковского, ска­занные, правда, по другому поводу: «Изводишь единого слова ради тысячи тон словесной руды».

Еще одним фактором создания информационного шумового фона выступает критерий полезности информации, понимаемый не­одинаково. Бывает так, что информация, предназначенная для одного круга лиц, действительно в ней заинтересованных, волей-неволей «мо­золит» глаза другим пользователям сетей. Обычно большая часть «всплывающих» попутно данных отбрасывается сразу, но какое-то их количество все-таки «застревает» в голове человека в его информаци­онном пространстве и в качестве мертвого груза хранится в памяти еще долгое время, пока не сотрется другими информационными напла­стованиями, нередко таким же информационным шумом.

Можно еще много сказать и написать (и кстати на эту тему на­писано немало хорошей литературы), но важно осознать, что от ин­формационного шума не так легко избавиться, точнее, от него невоз­можно устраниться, также как отвлечься от шума городского. Инфор­мационный шум также есть в основном порождение урбанистического процесса. Можно только держать информационный шум в некоторых разумных, допустимых, безвредных рамках. Но для это требуется тщательное и многопозиционное исследование многих специалистов тако­го специфического феномена, как информационный шум.

Как нам кажется, сегодня еще никто не занимался этими пробле­мами, но скоро они встанут во весь рост и, по всей видимости, потребуют своего решения, в том числе и законодательного. Шум убивает ресурсы, в данном случае ресурсы интеллектуальные, так же как шум в технических информационных ресурсах убивает их производительность и качество прохождения сигнала. В технических системах уделяют этому большое внимание и научились более или менее с этим бороться.

В информационных процессах пока что не считают шум боль­шой проблемой и в результате практически не уделяют этому должно­го внимания. Иногда только пишут о засилье рекламы или хаоса Ин­тернета, но этого мало. Больше об этом говорят сами средства массо­вой информации. Ученые в области социальной информатики пока что совсем не исследуют данную проблему.

* * *

Несмотря на кажущую понятность, тем не менее понятие «куль­тура информационного пространства» и роль человека в нем остается сложной и до конца не понятой. Чаще всего это связано с возникнове­нием все новых и новых задач, которые требуют нередко весьма кардиального пересмотра этих и других понятий. Например, появление компьютера и Интернета представило содержание понятия как общей, так и частной (профессиональной) культуры практически в новом ра­курсе. Например, что такое этика — хорошо известное понятие приме­нительно к информационному пространству Интернета и пр.

Пока ответа на этот вопрос нет, наверно, и не может быть, учи­тывая столь небольшой срок развития Интернета и соответственно су­ществования нового, как иногда говорят, виртуального сообщества. Мы можем предложить для данного вида социального взаимодействия набор этических нор, принятых в повседневной жизни, и это, без со­мнения, будет полезно. Однако полностью реализовать эти нормы в сети будет очень сложно, что и показывает современный Интернет. То, что нельзя делать публично в обыденной жизни, оказывается вполне дозволительно анонимно в Интернете. Не случайно, постоянно гово­рят, и вообщем-то вполне справедливо, об установлении если не цен­зуры (против чего мы категорически возражаем), то по крайней мере неких фильтров. Однако вопрос этот сложный, и решение ему можно найти только по прошествии многих лет самостоятельного и независи­мого от каких-либо навязанных, в самых лучших побуждениях, этиче­ских норм функционирования информационного пространства.

 

А.Д.Урсул

§ 1. Отражение и информация

Из книги: Информатика, кибернетика, интеллект

Глава 1. Проблемы информации и философия

 

В современной науке можно выделить следующие значения понятия ин­формации, которые мы считаем основными: сообщение, осведомление о положе­нии дел, сведения о чем-либо, передаваемые людьми; уменьшаемая, снимаемая неопределенность в результате получения сообщений; сообщение, неразрывно связанное с управлением, сигналы в единстве синтаксических, семантических и прагматических характеристик; передача, отражение разнообразия в любых про­цессах и объектах. В настоящее время еще не выработано единственное и обще­признанное общее определение понятия информации, а наряду с приведенными употребляются еще сотни дефиниций, зачастую противоречивых и взаимоисклю­чающих друг друга. Это выражение этапа бурного становления концепции инфор­мации в современной науке, широкого использования информационных процессов в технике и других сферах деятельности человека. Наличие множества интерпре­таций информации следует рассматривать как проявление различных подходов к познанию истины, приоткрывающей исследователям лишь отдельные свои сторо­ны, синтез которых произойдет в будущем.

Методологическая альтернатива: информация — сторона (часть) или вид (форма) отражения? Имеются два основных подхода к характеристике информации и отражения (они четко сформулированы В. Цоневым) [12]. Согласно одному из них отражение определяется с помощью информации (этому подходу следует В. Цонев). Другой подход, которого придерживаемся мы, состоит в обосновании по­нятия информации с помощью категории отражения. В рамках этих двух подходов по вопросу о соотношении отражения и информации выявились различные точки зрения, начиная от простого отождествления информации и отражения вплоть до утверждений о возможности существования информации вне процессов отраже­ния. Как и всякие крайние мнения, они ныне не разделяются большинством уче­ных. Наиболее распространенными являются концепции, которые условно могут быть названы «аспектная» и «видовая». В «аспектной» концепции информация играет роль аспекта, стороны (какой именно мы пока не уточняем) любого вида отражения в природе и обществе. Для «видовой» концепции характерно «опреде­ление информации как вида отражения, а именно: как активного, целесообразного отражения. Критерием целесообразности выступает использование отражения для целей управления» [13]. Эти две концепции соотношения отражения и информации детерминированы истолкованием феномена информации, признанием ее свойст­вом либо всех, либо только самоуправляемых материальных систем.

Авторы, интерпретирующие информацию как свойство всех материальных систем, обычно опираются на математические теории информации, исследующие главным образом синтаксический аспект информации и особенно приложения тео­ретико-информационных приемов исследования в науках о неживой природе. На­против, сторонники возникновения информации на уровне жизни в основном ис­ходят из того, что информация существует только в единстве всех семиотических характеристик, ведущими из которых являются семантические и прагматические.

Дискуссия философов-марксистов о предметной области понятия информа­ции, как было показано [14], зависит и от того, как понимается информация — в виде свойства или в виде отношения. С этим связан и методологический выбор. В другом варианте этот же выбор обусловлен тем, как интерпретируется информация: в качестве атрибута всей материи либо в качестве функции самоуправляемых систем.

Мы, однако, не совсем согласны с последним названием двух концепций. Дело в том, что «атрибутивная» концепция не исключает возможности интерпре­тировать информацию и как функциональное неотъемлемое свойство, присущее определенной стороне всех отражательных процессов. Но и сторонники «функ­ционального» подхода, как правило, мыслят информацию в качестве атрибута, специфического свойства самоуправляемых, самоорганизующихся систем [15]. То есть этот подход также оказывается «атрибутивным», просто в рамках не всех, а только самоуправляемых систем (ведь понятие атрибута выражает не только не­отъемлемое свойство субстанции, но и существенное свойство любого объекта). Некорректность разделения на «атрибутивный» и «функциональный» подходы, несмотря на привычность такой классификации, усиливается еще и тем, что, как отмечалось выше, в соответствии с «функциональной» концепцией информация в действительности понимается не как свойство самоуправляемых систем, но имен­но как отношение (несмотря на то, что ее сторонники обычно пишут об информа­ции как о свойстве).

Более удачное название «функциональной» концепции «кибернетико-семиотическая», если иметь в виду ее ориентацию главным образом на данные кибернетики и семиотики. Но и здесь очевидна условность названия, ибо подав­ляющее большинство приверженцев «функциональной» концепции опять-таки ориентируется на самоуправляемые системы, тогда как техническая кибернетика в настоящее время имеет дело, как известно, с несамоуправляемыми системами.

Поэтому в рамках «функциональной» концепции есть свои разновидности, такие, как «управленческая» (где информация неразрывно связывается с управле­нием), «самоуправленческая» (где эта связь предполагается лишь с самоуправлением), «семиотическая» (где информация ставится в однозначную связь с триедин­ством семиотических характеристик) и т.д.

Опора на данные кибернетики «функционального» подхода к информации оказалась зыбкой не только в силу слишком ригористического предположения связи информации с самоуправлением, что, естественно, в известной степени ис­ключает ныне действующие технические кибернетические системы из сферы само­стоятельных информационных процессов. То, что «функциональный» подход не­однозначно следует из данных кибернетики, показала и такая уже упоминавшаяся нами современная кибернетическая теория, как информационная теория управле­ния, базирующаяся на информации как свойстве всех материальных систем и свя­зывающая понимание информации с разнообразием [16].

Здесь еще раз уместно обратить внимание на то, что не из кибернетики од­нозначно вытекает та или иная философская интерпретация информации, а скорее наоборот — современная кибернетика базируется на соответствующей философ­ской концепции информации, ее связи с отражением.

Впрочем, в том же направлении научного поиска ориентирует и концепция информации как стороны, аспекта отражения, но, на наш взгляд, более точно ука­зывая, что в отражении кроме информации есть другая, неинформационная состав­ляющая, что человеческое отражение только к информации не сводится. Среди прочих методологических инноваций концепции информации как стороны отра­жения можно назвать следующие.

Во-первых, именно представление об информации как о неотъемлемой стороне отражения с одновременным признанием ее всеобщности привело к выво­ду о том, что информация — общенаучная категория и послужило стимулом к изу­чению общенаучных понятий и категорий вообще. По сути дела общенаучные ка­тегории наиболее изучены лишь на примере информации (так же как общенаучные подходы на примере системного подхода).

Во-вторых, оказался возможным информационный подход к процессам развития, причем как в живой и неживой природе, так и в обществе.

В-третьих, распространение концепции информации как стороны отраже­ния на социальную информацию привело к выводу о существовании материальной социальной информации и открыло возможности анализа информационного аспек­та как материальной, так и духовной культуры.

В-четвертых, на базе этой концепции удалось дать методологическое ре­шение проблемы неопределенности научной информации [23], поставленной еще Л. Брриллюэном, которую французскому ученому в общем виде решить не уда­лось, так как он избрал неправильные методологические ориентиры.

Можно было бы назвать еще ряд новых методологических следствий кон­цепции информации как стороны отражения, однако они получены уже в рамках более узкого толкования информации как разнообразия отражения.

Поскольку из данных кибернетики или естествознания не следует одно­значных выводов о том, существует или не существует информация в неживой природе, является информация стороной или видом отражения, то решающую роль играют сейчас философско-методологические аргументы (хотя подавляющее большинство естествоиспытателей, как видно из литературы, склоняются к точке зрения о всеобщности информации) [24]. Пока что наиболее разработана и имеет наибольшее число методологических следствий, свидетельствующих об ее эффек­тивности, концепция всеобщности информации и представление последней в каче­стве стороны отражения.

Но было бы преждевременно и опасно на этом основании монополизиро­вать данную точку зрения и тем самым прекращать обсуждение этих вопросов. Проходящая ныне дискуссия приносит свои плоды — она заставляет сторонников той или иной концепции либо усиливать аргументацию, либо сдавать свои позиции по отдельным вопросам. Пока что дискуссия носит некоторый «симметричный» характер: если одни ученые упрекают «функционалистов» за жесткую связь ин­формации с управлением и отождествление информации с высшими видами отра­жения, то в адрес «атрибутивистов» следуют замечания относительно абсолютиза­ции связи информации с разнообразием, структурой и т.д. Такой обмен критикой неизбежен и имеет свои объективные основания в бурном развитии понятия ин­формации. Полемика идет главным образом в плане конкретизации представлений о связи отражения и информации. Происходят как дальнейшая дифференциация точек зрения в пределах даже одного подхода, так и процессы сближения, интегра­ции противоположных концепций. Например, в последние годы уже в рамках «ат­рибутивного» подхода у разных исследователей (и даже у одного и того же учено­го в процессе эволюции его взглядов) появились различные варианты.

Одни авторы настаивают на том, что информация — атрибут материи, та­кой же как пространство, время, движение, а понятие информации выступает в качестве философской категории. Другие же, подчеркивая неразрывную связь от­ражения и информации, тем не менее считают информацию не атрибутом материи, а лишь системной характеристикой. Есть концепция, объединяющая в известной степени «атрибутивный» и «функционально-кибернетический» подходы, когда выделяется «некибернетическая» информация в неживой природе и «кибернетиче­ская" в живой природе и обществе [25].

Происходят и другие процессы сближения казалось бы полярных точек зрения. Так, весьма перспективной общей платформой стала концепция информа­ции как одной из общенаучных категорий. Общенаучность категории информации проявляется, во-первых, в том, что она все больше используется в различных нау­ках, и в принципе нет такой науки, где это понятие не могло бы быть применено; во-вторых, в том, что ее общее содержание и связанные с ним математические ме­тоды отвлечены от конкретных и частных предметных областей, и, в-третьих, в том, что она выполняет, как и всякое общенаучное понятие, ряд важных общена­учных гносеологических функций.

Определенное объединение различных концепций о природе информации, ее связь с отражением на базе общенаучного представления небезосновательны. Если информация мыслится как сторона отражения и свойство всех материальных систем, то ее общенаучный характер имеет свой онтологический фундамент, об­щенаучность выступает отображением всеобщности и универсальности информации. Однако и в том случае, когда информация представляется лишь как вид отра­жения, связанный с самоуправляемыми системами, открываются определенные возможности интерпретации информации с общенаучных позиций. Основания такой интерпретации уже гносеологические: поскольку познание является видом отражения, связанным с управлением, то в силу этих соображений информация может считаться общенаучной категорией. Разумеется, исследование информации как становящейся общенаучной категории еще только началось, но само представ­ление соотношения категорий отражения и информации как философского и об­щенаучного понятия, на наш взгляд, весьма продуктивно и постепенно завоевывает все большее число сторонников.

Информация — «передаваемая» часть отражения. Выше мы обсуждали общие вопросы соотношения информации и отражения. Сейчас же, отметив дискуссионность выдвигаемых двух направлений поисков соотношения понятий, ос­тановимся на концепции, которая представляется нам одной из наиболее аргумен­тированных. Речь идет о концепции информации как сущностной стороны отраже­ния, именно той его части, которая может передаваться, кодироваться, опредмечи­ваться и т.д.

Когда рассматривают содержание отражения и его основные характери­стики [26], то обычно отмечают наличие ряда свойств, компонентов и сторон. К ним B.C. Тюхтин и Я.А. Пономарев относят информацию, модальность, количест­венные характеристики, тип сходства между отражением и оригиналом, предмет­ность (объективированность) и т.д. Информация, указывают эти авторы, характе­ризует «одну важную сторону содержания» [27] и формы отражения (именно, как они полагают, его разнообразие). В данном случае нам важно подчеркнуть, что информация, рассматриваемая как сторона отражения, не сводится к отражению даже в его высших формах, а считается лишь частью его содержания и (соответст­венно) формы. Аналогичная концепция развивалась и нами в ряде работ и особен­но в книге «Отражение и информация». Идея о том, что информация является лишь одной из характеристик, аспектов отражения, разрабатывается и в работах Л.М. Веккера [28], который показал, что соответствие объекта и его образа (психи­ческого) ведет к целому ряду их инвариантных свойств, в том числе и имеющих отношение к информации. Значит, опять-таки, сведение информации к отражению (на психическом уровне) несостоятельно, ибо отражение оказывается богаче ин­формации, включает другие характеристики, в частности, пространственно-временные, системные и т.д. О том, что адекватное отображение в теориях физики объектов неживой природы не ограничивается передачей информации, а требует введения ряда внеинформационных компонентов отражения, говорит и опыт гно­сеологического анализа принципа инвариантности в физике [29].

Здесь мы не ставим задачу рассмотрения в содержании (и форме) отраже­ния всех информационных и неинформационных составляющих и их соотношения. Для нас важно подчеркнуть, что концепция, отождествляющая отражение с ин­формацией, оказывается несоответствующей реальности. Да и вряд ли она исходит из действительной связи отражения и информации — ведь в неживой природе та­кая связь вообще отрицается (ибо там есть отражение, но якобы отсутствует информация). А на уровне живой природы и общества происходит, согласно упомя­нутой концепции, отождествление информации и отражения, а это уже не связь, ибо связь требует не только тождества, но и различия (а последнее отрицается).

На наш взгляд, информация выступает как некоторый инвариант отраже­ния, именно то, что может объективироваться при трансформации и передаче пре­образований отражения. Здесь можно провести аналогию между формой и содер­жанием. Отражение не сводится к информации, подобно тому, как содержание не сводится к форме. В процессе передачи отражения теряется ряд его различных особенностей, утрачивается часть его содержания, остается лишь то, что можно объективировать, передавать и в том или в ином виде формализовать. Переход от субъективной формы существования отражения к предметности связан с выделе­нием из отражения той его важной стороны, характеристики, которую мы называ­ем информацией. Именно она, а не отражение во всем своем богатстве может пе­редаваться от одного объекта (скажем, кибернетической системы) к другому.

Анализ исследования отражательных процессов привел к выводу о том, что отражение зависит от своих информационных носителей по целому ряду ха­рактеристик. Между тем, как известно из теории информации, последняя должна быть инвариантной по отношению к своим материальным носителям. Информация не тождественна отображению. Это лишь такая его сторона, которая поддается опредмечиванию, передаче, это инвариантная часть отражения. Отражение зависит от своего материального носителя, зачастую его невозможно перенести на другой материальный носитель, перекодировать (как музыку в цвет или картину в музы­ку), а информация перекодируется, передается, воспринимается, хранится, порож­дая образы, инвариантной частью которых является она сама.

Нужно подчеркнуть, что образ, который формируется у одного человека в результате передачи информации от другого человека, никогда не совпадает с об­разом, сложившимся у передатчика информации. У каждого из них есть свои осо­бенности, индивидуальные отличия, связанные со структурой (содержанием) и историей соответствующего материального носителя информации. Общее между этими образами заключается лишь в переданной и воспринятой информации.

При передаче информации от человека к человеку происходит ее опредме­чивание — кодирование, в результате чего отражение упрощается, обедняется. Отражение является здесь основой переданной информации, оно богаче той своей части (стороны), которая передается. Полученная другим человеком информация служит основой формирования образа уже у получателя. И новый образ оказывает­ся опять-таки богаче самой полученной информации, ибо выступает результатом не просто пассивного воспроизведения полученной информации в субъекте, а взаимодействия этой информации и получателя.

Итак, мы видим, что в процессе передачи информации в одном случае об­раз является ее основой (источником), а в другом — результатом ее получения. Последнее дает основание считать информацию, как это делает В. Цонев, более фундаментальным понятием, чем понятие отражения. «Информация, — пишет он, — сама по себе не является отражением. Она является основой, которая позво­ляет субъекту отражать объект, то есть формировать его образ. Со своей стороны, отражение не является информацией, несмотря на то, что его существование без информации невозможно. Отражение — комплексный процесс, при котором информа­ция передается субъекту, принимается им и воспроизводит в нем образ объекта.

Другими словами, информация есть необходимая предпосылка отражения, а отражение выступает как механизм фиксирования и накопления информации вне ее источника» [30]. Отметим, что в определенном смысле это верно, если смотреть на передачу информации с точки зрения получателя. Но если этот же процесс оце­нивать с позиции передающего информацию, то вывод окажется в известной сте­пени противоположным. Концепция «получателя информации», если не видеть ее односторонности, может привести к мнению о том, что общенаучное понятие ин­формации в некотором роде является более фундаментальным, чем философская категория отражения. В концепции В. Цонева и концепции, развиваемой нами, есть общее, а именно — признание того, что отражение и информация взаимосвязаны и не существуют друг без друга. Заключение о более фундаментальном характере информации, к которому пришел В. Цонев, обусловлено не выделением инвари­антного с обеих точек зрения, а его собственной исходной концепцией, которая сказалась и на структуре книги, где информация с самого начала рассматривается как самостоятельная сущность, в принципе могущая существовать вне отражения.

Между тем, как мы пытались показать, имеются веские основания, утвер­ждая неразрывную связь отражения и информации, считать категорию отражения более широкой, чем категория информации. Отражение выступает как философ­ская, универсальная категория, а понятие информации как частно- и (или) общена­учное понятие. В. Цонев в своей книге иногда это признает, отмечая, что отраже­ние включает в себя информацию, но не сводится к ней.

Близкая к нашей точке зрения концепция развивается группой ученых из ГДР, которые характеризуют информацию как «поддающееся объективированию содержание отражения» [31]. В этом смысле информация является одной из со­ставных частей отражения (как гносеологического образа), той, которая передается от отражаемого объекта к субъекту. Данная концепция согласуется с концепцией информации как отраженного разнообразия и с концепцией научной информации, принятой в литературе по информатике (в ее старом и новом понимании).

Необходимо подчеркнуть, что рассмотрение информации как разнообразия процессов и результата передачи служит определенной конкретизацией концепции информации как стороны, аспекта отражения. Дело в том, что передавать инфор­мацию в любых процессах коммуникации и управления можно только с помощью разнообразия. Не случайно различные математические теории информации изуча­ют именно «разнообразностную» сторону ее передачи. Поэтому концепция инфор­мации как отраженного разнообразия оказалась одной из наиболее привлекатель­ных и широко распространенных в кибернетике и информатике.

Вполне понятно, что при отражении осуществляется передача разнообра­зия от одного взаимодействующего объекта к другому, и разнообразие меняет свою форму. Говоря языком теории информации, здесь имеет место перекодирова­ние разнообразия, но такое, которое, изменяя форму, сохраняет содержание, кон­кретное тождество взаимодействующих систем.

Уже сама по себе передача разнообразия от одного объекта к другому, происходящая в статистических и однозначно-детерминированных процессах, об­наруживает свою связь с отражением. Отражение вначале рассматривалось и изу­чалось как познавательный процесс, как отображение объекта субъектом. Затем, когда это понятие было обобщено до категории, отображающей всеобщее свойство материи, открылись широкие перспективы выявления все новых форм отражения как в неживых и живых системах, так и в обществе. Теперь стало возможным рас­сматривать как отражательные не только процессы получения нового знания, но и передачу этого знания от одного человека к другому, т. е. феномены, издавна счи­тавшиеся процессами информирования, передачи информации. Такой подход по­зволил исследовать информационные процессы как отражательные, а отражатель­ные как информационные. Уже здесь неявно содержится та альтернатива, о кото­рой шла речь: отождествить эти два процесса, либо один из них (информационный) считать лишь стороной процесса отражения.

При рассмотрении многообразных процессов отражения, например, в нау­ке, нетрудно выделить кроме производства нового знания и его передачи еще ряд других процессов отображения [32], также имеющих информационный аспект. Но если в понимание научного познания концепция информации проникает вслед за категорией отражения и на ее основе, то иная ситуация в кибернетике: концепция информации опередила отражательную интерпретацию кибернетических процес­сов. Установление их взаимосвязи позволило и процессы движения информации в кибернетических системах истолковать на базе свойства отражения [33]. Подобная взаимная интерпретация концепций отражения и информации весьма полезна. Кроме дальнейшего подтверждения взаимосвязи отражения и информации в этом процессе выявляются и уточняются конкретные механизмы и пути такой взаимо­связи.

Соединив в одно целое две основные идеи учения об информации (кон­цепцию разнообразия и концепцию отражения), мы можем сказать, что информа­цию правомерно представить как отражение разнообразия, как то разнообразие, которое отражающий объект содержит об отражаемом (если рассматривать ин­формацию как результат), и как аспект разнообразия процессов отражения (вклю­чающий, кроме разнообразия, еще ряд других аспектов — энергетический, про­странственно-временной и т.п.).

Предлагаемое определение понятия информации как отражения разнообразия (разнообразия в отражении) — одно из вероятных, оно дает возможность отличать понятие информации и от понятия отражения, и от понятия разнообразия. Вместе с тем его нельзя абсолютизировать, ибо более общей концепцией является, конечно, концеп­ция информации как стороны отражения, допускающая передачу и объективирование (в частности, передача информации в ЭВМ в виде нулей и единиц).

Нетрудно заметить, что если концепция информации как передачи разно­образия включается в предлагаемую здесь концепцию информации как «передаю­щейся» части (стороны) отражения, то в нее входят и три основные интерпретации информации (как сообщения, как уменьшаемой неопределенности, как сообщения, выполняющего управленческие функции).

Таким образом, к настоящему времени завершился определенный цикл по­знания природы информации, начавшийся с ее понимания как сообщения (осве­домления), передаваемого людьми, охватывающий разного рода интерпретации, упомянутые нами выше, и концепцию информации как «передаваемой» стороны отражения. Новое определение, оказывающееся самым общим на более высокой ступени познания, «повторяет» исходное, но уже обогатившись категорией отра­жения. Разумеется, соотношение категорий отражения и информации требует дальнейших исследований в различных направлениях и аспектах. Одна из задач научного поиска — определение не только общего понятия информации в соотно­шении с универсальной философской категорией отражения, но и особенных, спе­циальных понятий, а также их взаимосвязи.

В качестве рабочей гипотезы уместно высказать следующее предположе­ние — каждому специальному понятию отражения соответствует свое особенное понятие информации (и наоборот) [34]. Данная гипотеза нацеливает на выявление парных понятий, если известно одно из них (либо отражение, либо информация).

Еще один путь поиска, который позволит из ныне существующих точек зрения создать стройную, упорядоченную систему взглядов на соотношение поня­тий отражения и информации, — выявление различных уровней, аспектов и форм движения информации и отражения (скажем, поиск соответствия синтаксического аспекта информации синтаксическому аспекту отражения, семантического аспекта информации — соответствующему аспекту отражения и т.д.). Ведь хорошо извест­но, что на развитие концепции активности отражения существенное влияние ока­зало изучение процессов преобразования информации в кибернетических устрой­ствах. На пути сравнительного анализа и соответствия различных аспектов и осо­бенных форм понятий отражения и информации можно получить важные позитив­ные результаты. В данной главе мы этим не занимаемся, а ограничиваемся лишь рассмотрением главных подходов и исследованием исходных концепций, поло­женных в основу различных подходов к решению проблемы.

Возможно, что направление, ориентированное на однозначное соответст­вие аспектов и видов отражения, не во всех отношениях окажется удачным и обна­ружит свою методологическую ограниченность. Однако где эти границы, пока не ясно и без исследований их установить невозможно. Важно, чтобы каждый предла­гаемый методологический подход оказался эффективным в приращении нового научного знания, чтобы их совокупность привела к решению одной из сложнейших проблем современной и будущей науки.

 

Вопросы для повторения

1.  Понятие и основные типы «информационных ситуаций».

2. Особенность межличностных информационных ситуаций.

3. Что, по мнению ученых, послужило предпосылкой появле­ния СМИ?

4.   Функции и место журналистики на ранних этапах развития СМИ.

5.   Какие общественные силы называют «четвертой властью»?

6.   С чем связана «атомизация» общества и «автономия» лично­сти?

7.   Факторы, стимулирующие деятельность индивида в инфор­мационном обществе.

8.   Что представляет собой механизм «информационного пула», отмеченный Стьютвиллом?

9.   Какого рода безработица грозит населению в недалеком бу­дущем?

10.    Направления модификации труда в информационном об­ществе.

11.    Задачи профессиональной сегментации информационного пространства.

12.    Функции     информационно-технических     «помощников» (и-роботов) в сетевых организациях.

13.    Преимущества рыночного и командного механизма коор­динации.

14.    Влияние интернет-технологий на эффективность рыночно­го и командного механизма координации.

15.    В чем заключается сетевой механизм информационного координирования?

16.    Типы социально-экономического порядка в информацион­ном обществе.

17.    Положительное влияние технической стороны информаци­онной культуры.

18.    Изъяны рационального мышления.

19.    В чем опасность подмены культуры технологией?

20.    Гуманистическая роль информационной культуры лично­сти.

 

Глава 6

Знание, информация, информатизация

 

Вечная гонка по кругу идей и новаций,         

Изобретений, открытий, экспериментов

Откроет нам сущность движения, но не покоя.

О жизнь, растраченная в существовании...

О мудрость, утраченная в знании...

О знание, потерянное в информации...

 

Т.С. Элиот

Информация как форма передача знаний. Информационные ресурсы знания. Продуцирование знания в постулатах технокулыпуры. Знание в основе информационного обмена. Информационное насыщение. Шеннон К. Бандвагон (Из книги: Работы по теории информации и ки­бернетике).

 

Мы уже говорили, что информация — это не востребованное до времени знание. Однако информация может быть знанием, точнее, пе­рейти в разряд знания, только при определенных условиях развития самого информационного пространства. Книги любой бумажной биб­лиотеки, сваленные в кучу, представляют собой только груду инфор­мации. Но даже сегодня знания, заложенное в книге и представленные посредством каталогов, оказываются чаще всего недоступными. И только потому, что найти книгу можно, но найти блоки необходимого знания в книгах, оказывается очень трудно. И при всей мощи сего­дняшней информационной системы поиск нужной информации остает­ся самым слабым звеном в общей цепи преобразования информации.

 

Информация как форма передачи знаний

 

Одно из принципиальных отличий человека от животного за­ключается в способе передачи информации, необходимой для станов­ления и развития живого организма. Чем проще организм (и вид в це­лом), тем меньше период его обучения до вступления в самостоятель­ную жизнь. И наоборот, сложноорганизованные животные нуждаются в длительном сроке «воспитания». Впрочем, это слово можно употреб­лять и без кавычек. Известно, что дикие животные, рожденные в нево­ле или в раннем возрасте потерявшие своих родителей и воспитанные человеком, как правило, не могут вернуться в дикую природу. Однако у них остаются основные инстинкты, передающиеся генетическим пу­тем (поведенческая информация).

Человек в этом отношении составляет исключение. Основные формы и способы его поведения закладываются в процессе воспита­ния. Поэтому трансляция не заложенных генетически (т.е. не переда­ваемых биологическим путем) самых разнообразных знаний и умений в человеческом сообществе есть необходимый и базовый элемент су­ществования и развития человека и человечества. Знания, или перера­ботанная мышлением информация, по мере их развития, стали основ­ным гарантом свободы человеческой личности. Состояние беспомощ­ности перед неизвестными силами природы, первобытный страх перед ними постепенно уступали место осознанному отношению к этим си­лам.

Прошли тысячелетия и пещерный мастер-мыслитель создал такие чудесные «орудия», как причина, следствие, закономерность и т.д. — появились общие понятия и категории мышления. С их помощью пу­тем неизбежных проб и ошибок, постепенно формировалось то куль­турное, духовное и материальное пространство, в котором мы сейчас обитаем. Знания стали верными помощниками, защитниками, «нянь­ками», стоявшими у колыбели цивилизации, пытавшейся потрогать и пощупать открывшийся взору мир. Этот мир оказался значительно больше тесной колыбельки, в которой до этого существовало челове­чество. Он манил — знания сдерживали, давая уму пригодную по воз­расту пищу и балуя новыми игрушками.

Нельзя сказать, что в процессе развития человечества такая си­туация оставалась неизменной. Однако научно-технический прогресс, давший начало новой эпохе — эпохи информатизации, коренным обра­зом изменил роль и статус знания в системе действительность— общество—знание. Последнее заняло главенствующее место в совре­менном мире. Более того, учитывая развитие информационно-цифровых технологий, можно сказать, что уже в настоящее время дос­тупная нам информация зачастую выглядит внушительней (реальнее) окружающего нас мира. Новое поколение детей — поколение инфор­мационного общества, — чаще сталкивается с дебрями информации, чем с реальным зеленым лесом.

Анализируя изменение роли знаний и информации в жизни со­временного человека, нельзя не привести точку зрения уже упомянуто­го нами М. Кастельса, не разделяющего общепринятый в среде ученых и журналистов взгляд на термин «информационное общество» (information society). Он настаивает на том, что информация как пере­дача знаний всегда играла ключевую роль в истории человечества —как в эпоху Средневековья (в период расцвета схоластических знаний в Западной Европе), так и в наше время. И если интеллектуальный пласт Средневековья также можно описать в уже ставших классическими терминах информационного общества, то понятие «информациональное общество» (informational society), которое вводит и разрабатывает Кастельс, применимо исключительно к современным реалиям куль­турной, социальной и научной сфер человеческого бытия. По мнению исследователя, данный- термин «указывает на атрибут специфической формы социальной организации, в которой благодаря новым техноло­гическим условиям, возникшим в данный исторический период, гене­рирование, обработка и передача информации стали фундаментальным источником производительности и власти» .

Не будем рассматривать правомочность разделения данных терминов и проводить их сравнительный анализ, однако согласимся с тем, что воздействие и, следовательно, роль информации в современ­ном обществе на несколько (много) порядков выше, чем столетия на­зад. Именно на знаниях нового качества базируются финансовая, производственная, политическая и социокультурная стороны жизнедея­тельности человека в XXI в. Афоризм Д. Белла «информация — это власть» ассоциируется с картезианским постулатом «знание — это си­ла». При этом заметим, что ученый меняет акценты: с обладания зна­ниями — на владение информацией и со способности действовать (си­ла — «potentia», от латинского глагола «мочь») — на возможность рас­поряжаться действиями других.

Другой составляющей информации, как она предстает в совре­менном общественном сознании, является ее непосредственная связь со стоимостью. Точнее, информация напрямую обусловливает стои­мость. Дело в том, что цена произведенных материальных благ скла­дывается не только из затраченного на их создание труда (согласно классикам политэкономии — А. Смиту, Д. Рикардо, К. Марксу), но и во многом — из объема знаний, требующихся для их разработки и производства. И это, несомненно, так. Например, если первобытный охотник, обтачивая бивень, задействовал минимум знаний, но макси­мум умения и терпения, то современному человеку в автоматизирован­ной рабочей среде одних навыков работы с высокими технологиями уже недостаточно. Необходимы гораздо более серьезная, длительная подготовка и специальные знания, полученные не только путем про­стой передачи навыков.

Информация проникает во все сферы человеческого бытия, она изменяет не только образ жизни, но и сознание индивида. М. Кастельс, характеризуя информационную эпоху, пишет: «Знание и информация являются критически важными элементами во всех способах развития, так как процесс производства всегда основан на некотором уровне знаний и обработке информации. Однако специфическим для информаци­онного способа развития является воздействие знания на само знание как главный источник производительности».

И здесь мы считаем необходимым подробнее остановиться на вопросе о соотношении таких понятий, как «знание» и «информация», поскольку достаточно часто они употребляются как синонимы. На наш взгляд, для более полного понимания концепта информации и концеп­та знаний следует рассмотреть связанные с ними по смыслу понятия: «данные», «тезаурус», «информационный ресурс общества». В Толко­вом словаре русского языка «данные» (первое значение) характеризу­ются как «сведения, необходимые для каких-нибудь выводов, реше­ний». Однако в условиях развития (в определенном смысле — господ­ства) современных цифровых технологий «данные» (второе значе­ние) — это оформленные и структурированные определенным образом сведения на некоем материале-носителе, который служит для их хра­нения, обработки и дальнейшего распространения.

Какова же разница между понятиями данными и знаниями? В книге Б.Г. Тамма «Применение знаний в автоматизированных систе­мах проектирования и управления» приводятся основные свойства знаний:

1.   Знания могут быть представлены в форме данных. В частно­сти, в виде текста на некотором формальном языке, в виде сети, за­дающей связи разного рода между элементами знаний. Из этого свой­ства следует, что знание есть некоторая более высокая степень органи­зации данных, которая допускает специальную интерпретацию.

2.   Знания обладают способностью управлять информационны­ми процессами (вычислениями). Точнее, в системе, в которой приме­няются знания, протекание процессов определяется знаниями и почти не зависит от устройства системы.

3.   Знания могут содержать процедурную часть — программы. Но применение этих программ управляется знаниями, в частности, свя­зывание параметров и запуск программ могут происходить автоматиче­ски внутри системы, использующей знания, без ведома того, кто запус­тил процесс, использующий знания.

4.   Знания делятся на отдельные фрагменты — описания объек­тов, процессов, ситуаций, явлений. Такие фрагменты (модули знаний) называются фреймами. Фреймы могут быть связаны друг с другом ро­до-видовыми отношениями, могут быть и узлами семантических сетей.

5. При работе со знаниями важна прагматическая сторона — знания всегда используются для чего-то, в частности, для решения за­дач, какую бы сложную структуру они ни имели.

Авторы указанной в сноске работы выделяют три вида знаний:

•    «предметное, или фактографическое знание, складывающее­ся из наборов количественных и качественных характеристик различ­ных конкретных объектов;

•    алгоритмическое знание — знание методов, способов, проце­дур некоторых действий, приводящих к конкретному результату;

•    понятийное, или концептуальное, знание, складывающееся из совокупности основных терминов, применяемых в той или иной сфере деятельности (предметной области), понятий,  кроющихся за этими терминами, их свойств, взаимосвязей и зависимостей».

Когда авторы говорят о разнице между знаниями и данными, то дают, как они выражаются, «полуформальное» определение понятия базы знаний: «'База данных считается базой знаний, если она содержит данные, способные управлять информационными процессами, и ис­пользуется для получения новых данных» .

Следует иметь в виду, что сведения, которые можно почерпнуть из данных, представляют некоторую абстракцию: к ним относятся чис­ла, соотношения величин, отдельные слова, сочетания слов, графики, функции и т.п. В этом смысле источником или носителем числовых данных может служить и бытовой калькулятор, хотя очевидно, что на­бор чисел на табло сам по себе никакого отношения к содержанию ин­формации не имеет. Иными словами, данные выступают основой для ввода и вероятного решения какой-либо задачи, способствуют форми­рованию адекватной информации. Однако перевод данных на семанти­ческий, т.е. собственно информативный уровень, возможен только по­сле их тщательного анализа и всесторонней обработки.

Таким образом, данные — это материал, из которого путем кройки, подгонки и шитья можно получить пригодное для использова­ния изделие — нужную информацию. И здесь мы переходим к сле­дующему интересующему нас термину — «информация». И в этом случае начнем со ссылки на Толковый словарь русского языка, в кото­ром слово «информация» имеет два смежных значения. Первое значе­ние — это «сведения об окружающем мире и протекающих в нем про­цессах, воспринимаемые человеком или специальным устройством». Здесь акцентируется объективная смысловая составляющая слова; ин­формация выступает как единица познания, товар, который можно пе­редавать, измерять, обменивать. Говоря о теории информации (разделе кибернетики), мы апеллируем именно к этому аспекту значения. Во втором значении информация — это «сообщения, осведомляющие о положении дел, о состоянии чего-нибудь». Здесь информация выступа­ет не как объект, но, скорее, как некоторая движущая сила, которая может влиять на взгляды и поведение людей. Общепринятое словосо­четание «средства массовой информации» иллюстрирует данный ас­пект значения как нельзя лучше.

Таким образом, на современном этапе развития человечества информация из общенаучного понятия превратилась в реальную куль­турную и социальную доминанту, определяющую как сознание, так и бытовую сторону жизни общества. В этом контексте приведем выска­зывание Т. Стоннера, который писал, что, широко используя термин «информационное общество», мы при этом смутно представляем себе, что скрывается за самим словом «информация». Об этом же говорят и другие ученые, занимающиеся вопросами информации в разных сфе­рах общественной и индивидуальной жизни человека. Так, Н. Винер, один из основателей науки кибернетики, подчеркивал: информация есть информация, а не материя или энергия, имея в виду, что методы исследования в данной области, включая язык описания, должны быть принципиально иными. О сложности определения информации в кон­тексте современной культуры неоднократно писал Н.Н. Моисеев: «Строгого и достаточно универсального определения информации не только нет, но и быть не может. Это понятие чересчур сложно» , —приходит к выводу выдающийся отечественный ученый. И далее дела­ет вывод о том, что раскрыть его содержание может только интуиция исследователя.

Несомненно, попытки осмыслить сущность и содержание понятия «информация» и дать ему четкое, наукоемкое определение были и будут продолжаться еще долгое время. Сейчас в научной среде бытует множество подходов и предлагается целый ряд определений этого по­нятия. Споры затрагивают и вопрос о категориальном статусе понятия. Многие авторы считают, что информация пронизывает всю имеющую­ся в природе материю и, таким образом, является полноправной фило­софской категорией. В этом отношении интересен подход Н. Винера, который утверждал: «Возможность передавать и получать информа­цию совсем не является привилегией людей». Он обратил внимание на тот факт, что (пусть и в меньшей степени) на это способны все млекопитающие, птицы, а также ряд насекомых (муравьи и пчелы).

Некоторые    исследователи    (например,    В.И.    Корогодин и В.Л. Корогодина) идут еще дальше и приписывают свойство передавать информацию всей живой природе, включая грибы, растения и                  простейшие организмы. На низшей биологической ступени эволюционного развития информация представлена молекулами ДНК, это —

генетическая информация. Как отмечалось выше, для животных характерна так называемая поведенческая информация, проявляющаяся во врожденных инстинктах. Но человек с его даром мышления и речи — устной и письменной — вводит нас в область логической информации, которая, по мнению многих ученых, ознаменовала начало эры ноогенеза, эры рождения сферы разума, охватившего, вслед за биосферой, весь земной шар.

Наконец, семантические и концептуальные рамки, ограничи­вающие содержание информации, определяются авторами в зависимо­сти от их научной специализации и могут сильно варьировать. Так, информация часто понимается как преодоление энтропии, трансляция вариативности, когнитивная новизна, предпосылка выбора. Несомнен­но, разные аспекты видения информации передают семантическую сложность и историческую изменчивость данного понятия. Заметим, что на заре информационной эпохи информация приравнивалось к лю­бым доступным человеку сведениям, потом расширилось до статисти­ческих языковых функций, далее стало ассоциироваться со степенью упорядоченности какого-либо текста (в самом широком смысле этого слова).

Сегодня в науке имеется несколько основных концепций ин­формации, в русле которых исследователи стремятся соединить все возможные толкования данного языкового и культурного явления. Ав­тор одной из таких концепций — К. Шеннон, как мы уже писали, — рассматривает информацию как количественные характеристики коди­рованного сигнала при его передаче посредством какой-либо системы распространения данных. С его точки зрения, информация — это сте­пень неопределенности (энтропия) явлений окружающей среды, при­чем объем информации напрямую связан с возможностью ее обрете­ния. Семантическая сторона вопроса в этом случае остается за преде­лами исследования. Однако данный подход прекрасно оправдывает себя при измерении информационных единиц и их оптимального коди­рования в вычислительной технике

Вторая концепция, в рамках которой информация рассматрива­ется как характеристика всей материи, родилась и получила признание в среде кибернетиков. Информацией может считаться все то обилие явлений, фактов и свойств внешнего мира, которое воспринимается человеческим организмом или техническими аналогами. Как писал выдающийся отечественный кибернетик В.М. Глушков, понятие «ин­формация» охватывает не только культурные, но и природные явления: воспринимаемые нами солнечный свет, шум деревьев, гул водопада. Под информацией, с его точки зрения, следует понимать «меру из­менений, которыми сопровождаются все протекающие в мире про­цессы».

Все формы существования, изменения и развития материи (при­родных явлений, организмов и их свойств) формируют содержание и объект информации, выступающей своеобразным архивариусом све­дений об «отражении разнообразия в любых объектах природы» (А.Д. Урсул). До тех пор, пока существуют окружающее пространство и человек в этом пространстве, он будет отбирать, хранить и приме­нять для своих (личных и социальных) нужд полученную извне ин­формацию. Последняя, таким образом, не ограничена временными рамками и в некотором смысле является образом вечности.

В рамках третьей концепции информация рассматривается как неотъемлемая часть ноосферы, человеческого знания. Она обеспечива­ет активную жизнедеятельность людей, используется ими для управле­ния научными, культурными, социальными, политическими и эконо­мическими процессами. Информация ограничивается областью логи­ческого мышления и, поступая в мозг человека посредством знаков и сигналов (в том числе речи), активно используется в повседневной жизни. Так, В.Г. Афанасьев определяет информацию как «данные, ко­торые были организованы и переданы», причем для их организации необходимо математическое обоснование, алгоритм. Основная харак­теристика информации в контексте этого подхода — ее принципиаль­ная новизна, — ив этом ее главная ценность. Тем не менее, говорить об абсолютно новой для человека информации весьма проблематично, так как новизна — понятие относительное (то, что кажется новым для первокурсника, будет давно известным для его профессора). Однако чем больше новых сведений алгоритмизируется, тем ценнее и актуаль­нее считается полученная из них информация.

Возвращаясь к Н. Винеру, отметим, что ученый определял ин­формацию как «обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему и приспосабливания к нему наших органов чувств» (8, 14). Иными словами, оптимальным способом адаптации человека к противоречивым жизненным явлениям окружающей среды является получение информации. «Действенно жить, — пишет Н. Винер, — это, значит, жить, располагая правильной информацией» (там же). Таким образом, под информацией следует по­нимать все доступные индивиду сведения, поступающие из внешнего мира, отвечающие его духовной и материальной потребности этот мир преобразовывать. В дальнейшем мы будем придерживаться именно этой точки зрения на содержание понятия «информация».

Необходимо заметить, что в настоящее время — в век информа­ционной революции — физические свойства носителя информации не влияют ни на ее характер, ни на объем, ни, тем более, на ее содержа­ние. Носители, разные по массе и энергии, могут передавать совер­шенно идентичную информацию, что позволяет надеяться на появле­ние в недалеком будущем таких технологий, которые в процессе про­изводства смогут заменять энергетическое потребление информацион­ным. Нельзя не согласиться с Д.И. Дубровским, который утверждает, что информатизация общества «перемещает основные приоритеты с потребления вещества и энергии на потребление информации».

Очевидно, что для творческой, научной и производственной деятельности человеку необходима информация. Тем не менее, в про­цессе своей жизнедеятельности он обращается не к самой информации, а к ее переработанному и осмысленному аналогу — знаниям. Опреде­лений последних существует едва ли не больше, чем информации, по­этому мы не будем останавливаться на их перечислении. Как иронично и точно заметил Э. Тоффлер, существует столько определений знания, сколько людей, считающих себя знающими.

Как известно, знания являются отражением существующей ре­альности, в отличие от информации они накапливаются и, проходя проверку временем, не теряют свою ценность. Именно на обогащении предшествующего интеллектуального опыта, на сравнении и корректи­ровке имеющихся знаний основана познавательная (а следовательно, и преобразовательная) деятельность человека разумного. Таким образом достигается конечный результат познания — «выводное знание». Ра­зумеется, современные научно-технические достижения обеспечили почетное место в иерархии видов знания теоретическому знанию. Без него не обходится ни одно математическое обоснование, направленное на проектирование и производство новейших информационных техно­логий.

Проблема соотношения знания и информации не имеет одно­значного решения. В контексте информационной эпистемологии зна­ние выступает как высший уровень и формы ее организации. Однако за пределами философской литературы, в обыденном дискурсе информа­ция и знание используются как слова-синонимы, близкие по смыслу и содержанию. На интуитивном уровне знание обычно относят к мысли­тельно-логической деятельности, связывая его с феноменом человече­ской речи. Этот наиболее распространенный подход нашел свое яркое отражение в книге «Информация как основа жизни», в которой можно встретить такое утверждение: «Специфическую для человека инфор­мацию, которой обмениваются люди при помощи устной и письменной речи, обычно называют знанием».

Однако, как уже отмечалось, содержание понятий «информа­ция» и «знание» далеко не тождественно и имеет гораздо более серьез­ные различия, чем кажется на первый взгляд. В повседневной жизни мы сталкивается и со знанием, и с информацией одинаково часто. Именно последняя, пройдя через фильтры нашего мышления, отсеивающие «лишние» для нас сведения, становится подлинным знанием. Иными словами, знание аккумулирует только аксиологически значи­мые для их носителя смысловые элементы. Особенно это заметно на примере трудовой, ограниченной временем и конкретными задачами деятельности. Как подчеркивает В.Л. Иноземцев, сегодня главным в работе становится усвоение входящей информации и перевод ее в сфе­ру личного знания.

По мнению Э. Тоффлсра, знание — это «информация, откри-сталлизованная в общих утверждениях». Знание в отличие от инфор­мации, «путешествующей» по различным каналам, имеет постоянный «вид на жительство» в голове у познающего субъекта, где из объектив­ного отражения действительности трансформируется в индивидуально-субъективную форму. Теоретическое знание систематизировано, орга­низовано; каждый кирпичик его строения отвечает за свои, строго оп­ределенные цели и задачи. Как пишет Д. Белл, знание состоит из банка «субординированных фактов или суждений, представляющих собой аргументированное утверждение или экспериментальный результат, способный быть переданным другим людям с использованием средств связи в определенной систематической форме».

 

Информационные ресурсы знания

 

Системы научного знания (концепции, доктрины, теории) ха­рактеризуются логической целостностью и завершенностью. Связую­щие их смысловые звенья в информатике принято называть тезаурусом («сокровищница» — с древнегреческого). В узком смысле слова тезау­рус — это словарь или свод данных, охватывающий термины и понятия какой-нибудь специальной сферы. В широком смысле — это орга­низованное, логически структурированное знание или системы знаний. «Разложить по полочкам», — говорим мы в обыденной речи, подразу­мевая процесс усвоения новой информации и превращения ее в инди­видуальное, личное знание. В этом процессе увеличивается (или изме­няется) содержание тезауруса человека. Ю.А. Шрейдер ставит объем получаемой информации в зависимость от модификации тезауруса че­ловека: незначительное изменение состава тезауруса, по его мнению, свидетельствует о том, что новой информации для получения специ­ального знания и решения задачи поступило недостаточно.

Анализ содержания понятий «тезаурус», «знание» и «информа­ция» приводит нас еще к одной терминологической единице в системе знаний — информационному ресурсу научного познания. Осмыслен­ная и оформленная человеком научная информация (как потенциаль­ное знания) вкупе с информацией новой, еще не дошедшей до адресата или пока не переработанной им, образуют информационный ресурс общества (куда входят информационные продукты и услуги как потен­циальное знание). Подобно другим природным и материальным ресур­сам знания (социальным, биологическим, техническим, геологическим и т.п.) информационный ресурс является необходимым условием, (но только условием) для образования нового знания и решения соответст­вующих практических и научных задач. Теоретические и практические знания, основанные на широком поле информации, т.е. информацион­ных ресурсах, становятся мощнейшей производительной силой нашего времени, залогом экономического роста и политического влияния об­щества. Одним из преимуществ информационного ресурса общества является его неисчерпаемость, «самовосполняемость» в процессе на­учного познания.

Как правило, выделяют два типа информационных ресурсов общества: актуальный и потенциальный. Актуальный (или активный) информационный ресурс включает в себя знания и технологии, кото­рые уже применяются на практике при решении широкого спектра общих и индивидуальных задач. Потенциальный (или пассивный) ин­формационный ресурс — та часть информационного ресурса, которая в настоящее время не задействована ни в одной конкретной сфере дея­тельности, но является перспективной с точки зрения отдаленного бу­дущего. По мере развития общества пассивный информационный ре­сурс может и должен актуализироваться. Степень активизации инфор­мационных ресурсов — важнейший показатель, который дает основа­ние говорить об информационно передовых и информационных от­раслях знаний. Стагнация информационных процессов и информационных ресурсов ставит под угрозу перспективы развития науки и про­изводства знания в самом широком смысле этого слова.

Рассматривая проблемы информации, нельзя не остановиться на ключевых моментах самого процесса информатизации и образования информационных ресурсов. Помимо того, что всеобщая информатиза­ция расширяет спектр познавательных и средств, она изменяет сам вектор технического развития, переориентирует основные приоритеты с потребления вещества и энергии на потребление информации, прида­вая последней более высокий ценностный ранг. Информатизация — это отражение состояния любого современного общества.

Существует много определений понятия «информационные ре­сурсы», ее параметров и характеристик внутреннего развития. Мы не станем перечислять здесь всех отечественных исследователей и их иностранных коллег, занимающихся данным вопросом. Однако, сум­мируя результаты их научных изысканий, мы можем выделить два главных теоретико-методологических подхода к пониманию проблемы информационных ресурсов в рамках научного познания.

Первый — технократический — позволяет рассматривать ин­формационные ресурсы как результат технического обеспечения и технологического сопровождения трудовой деятельности граждан в области производства и контроля. Информационные ресурсы, таким образом, рассматриваются исключительно как способ увеличения производительности труда любого работника, предприятия и проч. На наш взгляд, такой подход не релевантен ни современному состоянию науки, ни новейшим запросам мирового сообщества. Технический про­гресс, обусловливающий структуру, объем и состояние информацион­ных ресурсов в рамках этого подхода, рассматривается в глубоком от­рыве от социальных, культурных, эмоциональных и нравственных ас­пектов человеческого бытия. Технический прогресс, выраженный только в орудиях труда, и их современные аналоговые воплощения, даже самые сложные, при всей кажущейся «разумности» последних не способны к самоопределению целей, движению и самосовершенство­ванию. Таким образом, технократический подход по сути своей опре­деляет только один из аспектов социотехнического и информационно­го обеспечения общественного прогресса.

Второй подход к определению природы информационных ре­сурсов имеет очевидную социологическую направленность, поскольку информатизация здесь рассматривается как всепроникающий и всеобъ­емлющий процесс. Он затрагивает даже такие специфически гумани­тарные сферы, как этика или эстетика; влияет не только на экономику и политику, но и на духовно-нравственные предпочтения людей. В рамках информатизации и образования информационных ресурсов происходит становление современного поколения, формируется новый тип личности. Процессы информатизации вовлекают в себя техниче­ские, политико-экономические, социальные и духовно-культурные стороны человеческой жизни. Это обусловливает массовый характер получения, обмена информации и пользования информационными ре­сурсами. Другими словами, общество и его отдельные члены в услови­ях полной информатизации развиваются и совершенствуются более динамично, что, в свою очередь, формирует новые информационные запросы и соответственно развивает и совершенствует сами информа­ционные ресурсы.

Вопрос информатизации для нашей страны представляется од­ним из приоритетных. Поэтому 20 апреля 1995 г. был принят Закон РФ «Об информации, информатизации и защите информации». Согласно Закону информатизация — это «организованный социально-экономи­ческий и научно-технический процесс создания оптимальных условий для удовлетворения информационных потребностей и реализации прав граждан, органов государственной власти, органов местного само­управления, организаций, общественных объединений на основе фор­мирования и использования информационных ресурсов». В Законе подчеркивалось, что информатизация общества и информационных ресурсов — общемировая тенденция, направленная на овладение ин­формацией как можно большим количеством граждан.

Информация выступает источником и гарантом управления (по­средством информационных технологий) различными структурами и процессами, протекающими в обществе, в результате которых увели­чивается его интеллектуальное богатство, т.е. знание, и обеспечивается его поступательное движение. Таким образом, отмечалась существен­ная для нашего исследования мысль, что информатизация общества и информационные ресурсы — это прежде всего феномен современной научной культуры и знания, научного творчества, причем не только ученых, но и широкого круга испытателей, занимающихся креативной деятельностью.

Однако   увеличение   количественной   составляющей  научных

информационных ресурсов еще не гарантирует ее качественных изменений.   Как   пишет   известный   экономист   П.   Пильцер,   «нам   по-прежнему лучше удается производить новую информацию, чем оценивать ее и обмениваться ею».     Информация, ставшая легкодоступной  благодаря техническому прогрессу и призванная знакомить  ученых с  мировым культурно-историческими и научными информационными Г ресурсами, может быть средством дезинформации людей или задавать нередко весьма низкую усредненно-потребительскую планку научных запросов. Поэтому на современном этапе развития информационных ресурсов возникла новая проблема — избыточность научной информа­ции. В связи с этим появился даже термин — «эксформация», с помо­щью которого описывается явление такой избыточности — информа­ционное «замусоривание» науки и знания. Информация может быть недоступной ученым прежде всего и в силу ее изобилия.

Об эксформации одним из первых заговорил известный писа­тель-фантаст Станислав Лем еще в то время, когда проблема избыточ­ности информации не стояла так остро. Он рассматривал эксформацию как способность информационной системы, например, компьютерной программы, к самопрограммированию, саморазвитию и при этом зна­чительному информационному росту. (Имелась в виду реализация так называемого «компьютерного генного аппарата», порождающего ин­формационные модули наподобие компьютерных вирусов, но отли­чающиеся от них полезной функцией.)

Позже, в 1992 г., понятие «эксформация» и новое его определение были представлены в книге известного американским писателя и видного политическим деятеля Альберта Гора «Земля на чаше весов». В этой рабо­те автор недвусмысленно выразил свое опасение, связанное с изменения­ми, происходящими в мировом сообществе по мере развития науки и на­учно-технического прогресса. Особое внимание Гор уделил негативным воздействиям информации и информационных ресурсов на многие сферы жизни современного ученого, да и любого человека и общества в целом. По мнению автора, человек столкнулся с кризисом, который сам же и спровоцировал, и теперь тонет в море информации. Ученые не в состоя­нии усвоить даже те знания, которые уже существуют и которые только надо достать, но при этом стремятся создавать новые.

Особую тревогу сегодня вызывает ситуация в системе воспро­изводства знания, т.е. в образовании, о которой можно говорить как о кризисной. Нарушается столь необходимый процесс «ферментации», когда информация, очищаясь, становится знанием, которое, в свою очередь, проходя «обработку» мышлением, в дальнейшем может стать мудростью. Все информационные ресурсы, занесенные и сохраненные на камне, записанные на манускриптах и бумаге, зафиксированные пе­чатным станком или же переданные спутниковым телевидением и персональным компьютером, — несомненно, расширяют способности познания реальности.

Однако необходимо понимать, что этот процесс имеет и обрат­ную сторону: любые, тем более, современные технологии могут созда­вать и тиражировать отличные и даже искаженные информационные данные, во всяком случае весьма отличающиеся от истинного знания. Более того, могут и фактически создаются базы данных и информаци­онные ресурсы, которые содержат неистинное знание, специально вво­дят в заблуждение отдельные группы людей. В результате этого чело­веческое сознание иначе воспринимает, видит, запоминает и познает окружающий мир. В равной степени это касается и ученого сообщест­ва, разница только в том, что ученый, в принципе обладающий истин­ным знанием, может с большим или меньшим успехом распознать ложную информацию и вовремя отказаться от вводящих в заблуждение или ложных информациионых ресурсов.

Определенный интерес представляет современное понимание содержания самого понятия «информационные технологии» примени­тельно к процессу создания информационных ресурсов и в конечном итоге разработке, сохранению и использованию накопленного знания и производства нового знания. Напомним, что термин «технология» (с греческого — «учение о мастерстве»), как правило, определяют как совокупность знаний о способах воздействия на материал и методах осуществления каких-либо процессов.

Как мы уже говорили, к технической стороне создания информа­ционных ресурсов, в данном случае в области производства знания, отно­сят: электронизацию, медиатизацию, интернетизацию и компьютериза­цию, которым предшествовало развитие таких процессов, как автоматиза­ция и роботизация (эти последние непосредственно к технической основе информатизации не относятся, но без них система информационных ре­сурсов не смогла бы возникнуть). Отметим, что чрезвычайно важную роль для становления информационных ресурсов в науке сыграло изобретение и внедрение массовых электронных устройств.

Под электронизацией науки понимают практику широкого применения электронного оборудования в самых разных областях на­учной деятельности: научно-образовательной, социальной, культурной и управленческой. К электронным устройствам относятся интеграль­ные схемы, микропроцессоры и другие элементы, которые повсемест­но используются в научно-экспериментальных работах, в приборах и пр. Электронизация науки все больше фокусируется на производстве новых знаний в области создания материалов с заданными свойства­ми, элементной базы для компьютеров, средств связи и т.д. Электронизация науки обусловила качественный скачок в научно-производственном развитии общества, однако, будучи явлением тех­нического порядка, ни социальную, ни политическую и, тем более, ду­ховно-культурную стороны жизни сама электронизация не затронула. Да в принципе и не могла затронуть.

Под медиатизацией (mediatus переводится с латинского как «выступающий посредником») принято понимать масштабное произ­водство, использование и научно-техническое совершенствование всех средств, служащих для хранения и передачи, в частности, научной ин­формации. К ним относятся: оптоволоконные кабельные сети, спутни­ковая связь, цифровые электронные устройства и, конечно, всемирная паутина. Создание Интернета стало вершиной процесса медиатизации, главная цель которой — обеспечивать высокое скоростное движение все нарастающих информационных потоков при минимальном физиче­ском участии управляющих данными потоками лиц.

Также и компьютеризация стала возможной после изобретения и внедрения в повседневную жизнь компьютера — дитя электрониза­ции, напарника медиатизации и главного объекта информатизации, в том числе научной. В настоящее время трудно представить себе от­расль научной деятельности (во всяком случае, в современной научной среде), куда доступ компьютерным технологиям был бы невозможен и не востребован. Они применяются везде, где есть потребность в созда­нии, получении, хранении, обработке или обмене информационными данными (куда входят графики, тексты, рисунки, расчеты, аудио- и видеопродукты и т.п.). Компьютерные сети (как локальные, так и все­мирная) обеспечивают эффективную коммуникацию внутри и между самими разными научными обществами при потреблении и производ­стве знания. Ограничением чаще всего может выступать сам человек, который в силу возрастных и иных причин не может и не хочет овла­девать новыми электронными технологиями в научных исследованиях и, в частности, персональным компьютером и Интернет.

Однако сегодня значение информационных технологий выхо­дит за пределы традиционных рамок научных исследований. Под на­учной информационной технологией можно понимать любой набор исследовательских процессов, способствующих расширению наших познавательных возможностей или облегчающих выполнение опреде­ленных научно-исследовательских задач при разработке и получении нового знания в различных сферах научной деятельности. Надо при­знать, что такой взгляд во многом приемлем многими учеными нашего времени. Вероятно, он заслуживает отдельного рассмотрения. Однако в настоящей работе мы говорим, прежде всего, о тех информационных технологиях, которые непосредственно влияют на течение научных процессов в современном научном сообществе.

В целом, можно определить информационные технологии как совокупность автоматизированных средств, способов и методов коди­рования, хранения, трансляции и практического использования научной информации. Информационные технологии аккумулируют новей­шие научные разработки и практический опыт их применения, что по­зволяет максимально рационализировать информационный процесс, многократно увеличить объем и скорость передаваемой информации, а соответственно воспроизведение нового знания.

Современные научные информационные технологии обеспечи­ли достижения микроэлектроники (создание искусственного интеллек­та, широкий ассортимент программного обеспечения), в их ряду опре­деляющее значение имеют телекоммуникационные технологии, опти­ко-электронная индустрия и вершина человеческого знания — генная инженерия. Эти отрасли знания М. Кастельс справедливо причисляет к «ядру» информационных технологий, имея в виду такие технологи­ческие прорывы последних лет, благодаря которым появились новые материалы, альтернативные источники энергии, произошли изменения в медицине и производстве (путем все большего развития нанотехнологий). На самом деле достижения информационных технологий мож­но перечислять до бесконечности, проще было бы указать те немного­численные области, в которых они не нашли (пока) своего применения, но наверняка будут использоваться.

На наш взгляд, научные информационные технологии и соот­ветственно информационные ресурсы можно, разумеется, весьма ус­ловно, разделить на сберегающие, рационализирующие и созидающие. Сберегающие научные технологии направлены на снижение матери­альных затрат и времени на производство каких-либо видов товаров и услуг. Однако они не ставят своей целью принципиально изменить процесс или объект производства. Рационализирующие научные тех­нологии используются для решения разных задач, как правило, связан­ных с получением нового знания, но в пределах известной научной парадигмы. Созидающие научные технологии имеют дело с трансфор­мацией семантически значимой для функционирования общества ин­формацией и знанием. К ним, например, относятся технологии состав­ления и обработки баз данных, системы контроля, экспертные систе­мы, интеллектуальные системы и т.п.

Значение медиатизации и компьютеризации в формировании и развитии информационных ресурсов науки и знания трудно переоце­нить. Однако, и мы вынуждены это повторить, не следует ограничи­вать этот феномен только рамками собственно технологических про­блем. Социальная и социализирующая составляющая процессов ин­форматизации была и остается чрезвычайно важной, а в дальнейшем, если мировое сообщество будет развиваться по позитивному сцена­рию, может стать приоритетной. Система информационных ресурсов непосредственно связана с социальной и общественно-политической линией развития общества, науки и государства. Не менее важными оказываются общеэкономические факторы, способствующие росту, в частности, уровня благосостояния людей. Однако наиболее значимы­ми, на наш взгляд, являются ценностные установки социума, ориенти­рованные на развитие информации и информационных технологий в разных сферах индивидуальной и общественной жизни различных групп людей.

Стоит отметить также, что в последнее время в различных, чаще всего массовых информационных средствах встречается понятие ин­формационного колониализма. Речь в этом случае идет о том, что оп­ределенное сообщество обладает или может обладать преимуществом в тех или иных информационных ресурсах. В отличие от другого со­общества, которое знает о них на порядок меньше (либо это знание хуже организовано) или не знает вовсе. Все это приводит к тому, что принятие оптимальных и тем более эффективных решений в данном сообществе становится невозможным. Поэтому для наилучшего ис­пользования информационных ресурсов (находящихся в активном со­стоянии и оптимальным образом организованных) в настоящее время применяются (чаще всего как понятие) так называемые всеобщие ин­формационные системы, т.е. такие информационные системы, которые были бы принципиально доступны не только всем сообществам, но и могли бы быть адаптированы к ним к их уровню понимания, причем в двух формах: по содержанию самой информации и по форме ее вос­приятия. Но это задачи отдаленного будущего, поскольку информация сегодня в развитых обществах воспринимается как ценный товар, ко­торый чаще всего бесплатно не передается. Но это уже тема отдельно­го исследования.

 

Продуцирование знания в постулатах технокультуры

 

В результате развития технокультуры и информатизации обще­ства в процессе индустриализации общества сформировался устойчи­вый набор массовых ценностных ориентации, состоящий из четырех компонентов. Первый из них — понимание природы как упорядочен­ной, закономерно устроенной системы, в которой человек, познав за­коны внешнего мира, способен поставить их под свой контроль. Науч­ная рациональность — важнейшая составляющая в комплексе ценно­стей технокультуры, задающая парадигму деятельности в любой сфере. Второй компонент — идея преобразования мира и подчинения человеком природы, ставшая доминантой технокультуры, где именно преоб­разующая деятельность рассматривается как главное предназначение  человека. Третий компонент — постоянная и всевозрастающая наце­ленность на перемены, в основе которых лежит научно-технический прогресс. Наконец, четвертый — воспроизводство всех отношений в обществе по аналогии с машинными технологиями, распространение технического мышления на все виды человеческой деятельности.

Во многом именно эти постулаты, основанные на технократиче­ском мышлении естественников, определили и процесс информатизации как понятия и основную составляющую прежде всего технического прогресса. Знание в этом ключе рассматривалось только как техническое знание, в малой степени затрагивающее социальную сущность информации. Понятно, что такой подход и к знанию, и к информации, как, впрочем, и к технократической составляющей всей социальной жизни общества (например, так называемый механицизм как модель социального развития общества) были обусловлены, так, скажем, осо­бым философско-мировозренческим подходом к строению мира или миросозерцанию. Важную роль здесь сыграл так называемый, сначала индустриальный, а потом постиндустриальный синдром общественной мысли, обусловленный успехами техники и естествознания.

Социально-экономические последствия этого процесса впервые были проанализированы американским экономистом Т.Б. Вебленом, получившим характерное прозвище «отца технократизма» . В своем исследовании Т. Веблен исходил из логики развития капиталистиче­ских производственных отношений, рассматривая монополистический капитализм как кульминацию противоречий между интересами обще­ства и крупных собственников, «капитанов финансов» и «капитанов индустрии». Власть капиталистов становится неэффективной, а сами они превращаются в паразитический «праздный класс»; бизнесу про­тивостоят работники крупного машинного производства, которое явля­ется центральным звеном экономической структуры общества. По мнению Т. Веблена, работники индустриального машинного производ­ства автоматически заинтересованы в том, чтобы оно функционирова­ло эффективнее, и это стремление превращается для них в принцип поведения. Но, в отличие от К. Маркса, авангардную роль в противо­стоянии с капиталом Т. Веблен отводил не пролетариату, а «технарям», инженерам.

Идеи Т. Веблена подхватил и развил знаменитый американский экономист Д. Гэлбрейт. Анализируя разнообразные последствия НТР, он пришел к такому выводу: «Опыт прошлого дает основания предпо­лагать, что источник власти в промышленном предприятии перемес­тится еще раз — на этот раз от капитала к организованным знаниям. И можно предполагать, что это найдет отражение в перераспределении власти в обществе». Отныне не собственники и даже не администра­ция направляют деятельность предприятий и учреждений, подлинным мозгом современного производства является совокупность специали­стов, которую Д. Гэлбрейт назвал «техноструктурой» и определил как «...совокупность людей, обладающих разнообразными техническими знаниями, опытом и способностями, в которых нуждаются современ­ная промышленная технология и планирование» . Здесь можно вполне обоснованно добавить, и обладающие разнообразной информацией хотя в то время этот термин еще не получил широкого распростране­ния и прочную прописку в научных общественных трактатах и посту­латах. Но по сути всегда подразумевался.

Д. Гэлбрейт подчеркивал особую роль «сословия педагогов и ученых», которое еще не имеет такого влияния, как технократы-производственники, но его значение стремительно возрастает. Ученые и педагоги поставляют то, без чего не может существовать технострук-тура и индустриальное общество в целом: кадры и информацию. Гэл­брейт рассматривал стадию зрелого индустриального общества, где основную часть технократии составляют производственники — инже­неры и менеджеры и обладают большой и, в определенном понимании, решающей властью в промышленности, а на государственном уровне ограничиваются влиянием на принятие решений по проблемам, затра­гивающим их непосредственные интересы.

Наука и техника в таком обществе превращаются в средство ле­гитимизации господства, а правящая элита обосновывает развитие общественной системы в своих интересах логикой научно-технического прогресса, стремясь заменить традиционную идеологию своего рода технократическим суррогатом. Тенденция абсолютизации технологии и экономики, явившаяся основой концепции постиндуст­риализма и близких ей концепций современной техники, была нераз­рывно связана с тенденцией «технологизации», а также «экономиза-ции» и «коммерциализации» науки и техники, и привела к изменению образа науки, когда на смену представлениям о науке как асоциаль­ной, аполитичной, компетентной и прогрессивной силе пришло осоз­нание ее зависимости от внешних структур.

Как пишет американский социолог Э. Вебстер: «В результате предшествующих исторических, философских и социологических исследований науки стало очевидным, что ученые и их идеи не мо­гут трактоваться каким-либо привилегированным образом как сво­бодные от «социального» влияния. Обнаружилось, что наука «осу­ществляется» через социальные и технические переговоры, интер­претацию и признание, как и любая другая система знания1. Вебстер констатировал падение популярности технократических идей, вы­званное кризисом капиталистического индустриального общества на рубеже 60—70-х гг.

Однако в это же самое время на Западе начался подъем «новой технократической волны». Среди ее представителей видное место за­нял один из авторов концепции постиндустриального общества — Д.Белл, который считал технократию не как утопический вариант устройства общества, а как реально существующее социальное явление. Д.Белл рассматривал индустриальное общество как общество организованное вокруг производства вещей и машин для производства вещей. Понятие индустриального общества, подчеркивал американ­ский ученый, охватывает прошлое и настоящее различных стран, кото­рые могут принадлежать к противоположным политическим системам. Именно индустриальный характер общества, считает Д. Белл, опреде­ляет его социальную структуру, включая систему профессий и соци­альные слои. Социальная структура при этом «аналитически отделяет­ся» от политического и культурного измерений общества.

Согласно Д. Беллу выдвижение технократии выступает законо­мерным результатом перехода к постиндустриальному обществу, основ­ными особенностями которого является переход от производства вещей к производству услуг, причем услуг, связанных прежде всего со здраво­охранением, образованием, исследованиями и управлением. Эта черта постиндустриального общества тесно связана с изменениями в социаль­ной структуре, где наблюдается рост интеллигенции, профессионалов и «технического класса» (такая тенденция обнаруживается уже в изменени­ях структуры занятости, происходящих в индустриальный период). Если индустриальное общество есть организация машин и людей для произ­водства вещей, то центральное место в постиндустриальном обществе, по Д. Беллу, отдано знанию, и притом знанию теоретическому. «Конечно, знание необходимо для функционирования любого общества. Но отличи­тельной чертой постиндустриального общества является характер зна­ния, — писал он. — Важнейшее значение для организации решений и на­правления изменений приобретает центральная роль теоретического зна­ния, предполагающего первенство теории над эмпиризмом и кодифика­цию знаний в абстрактных системах символов, которые... могут использо­ваться для интерпретации различных изменяющихся сфер опыта. Любое современное общество живет за счет инноваций и социального контроля за изменениями, оно пытается предвидеть будущее и осуществлять пла­нирование. Именно изменение в осознании природы инноваций делает решающим теоретическое знание».

Центральная роль теоретического знания в постиндустриальном обществе определит, по мнению Д. Белла, и положение ученого как центральной фигуры такого общества: «Подобно тому как предприятие (фирма) было ключевым институтом в последние сотни лет благодаря ее роли в организации массового производства товаров-вещей, универ­ситет или какая-либо другая форма институционализации знания будет центральным институтом в последующие сотни лет благодаря своей роли источника инноваций и знания» .

Характеризуя ситуацию в США, сложившуюся к середине XX в., Д. Белл отмечал, что до сих пор власть находилась в руках делового сообщества, хотя в последнее время до некоторой степени ее разделя­ют профсоюзы и государство. Однако большая часть решений, касаю­щихся повседневной жизни гражданина (доступных видов работы, размещения заводов, инвестиций в производство новой продукции, распределения налогового бремени, профессиональной мобильности), принимаются бизнесом, а с недавнего времени — правительством, ко­торое отдает приоритет процветанию бизнеса. В постиндустриальном обществе важнейшие решения относительно роста экономики и ее сба­лансированности будут исходить от правительства, но основываться эти решения должны на поддерживаемых правительством научных исследованиях и разработках, на анализе «затраты — эффективность», «затраты — полезность»; принятие решений, в силу сложного перепле­тения их последствий, будет приобретать все более технический характер. Бережное отношение к талантам и распространение образователь­ных и интеллектуальных институтов станет основной заботой обще­ства. Для постиндустриального общества будет характерна новая элита, основанная на квалификации, получаемой индивидами благо­даря образованию, а не на обладании собственностью, наследуемой или приобретаемой за счет предпринимательских способностей, и не на политической позиции, которая достигается при поддержке партий и групп.

Важнейшую составляющую процесса превращения теоретиче­ского знания в источник инноваций Д. Белл видел в возникновении наукоемких отраслей промышленности — таких как химическая, вы­числительная техника, электроника, оптика. Большое впечатление на американского ученого произвело теоретическое обоснование возмож­ности вмешательства правительства в экономику, предпринятое Кейнсом, и практические меры, осуществленные Рузвельтом для преодоле­ния Великой депрессии. Эти явления послужили показателем того, что экономические концепции могут играть определенную роль в государ­ственном управлении и экономической практике. «Было бы технокра­тизмом полагать, — пишет Д. Белл, — что управление экономикой есть прямое приложение экономической модели. В этом случае мы упустили бы из внимания политические соображения, устанавливаю­щие структуры принятия решений. Экономические же модели опреде­ляют границы, в которых можно действовать, и могут определять по­следствия альтернативных политических выборов».

Эти процессы, по мнению Д. Белла, вызывают перемены в пра­вящей элите. В постиндустриальном обществе техническая информа­ция становится основой, а образование — средством достижения вла­сти, поэтому на первый план выходит научно-техническая интеллиген­ция, и прежде всего ученые. Этот процесс затрагивает не только управ­ление экономикой. Как считает Д. Белл, в политические процессы на­учно-технические специалисты вовлечены как никогда ранее. Члены «новой технократической элиты» с их интеллектуальными техноло­гиями (системный анализ, линейное программирование и т.п.) отныне являются неотъемлемым элементом формулирования и анализа при принятии решений.

Вместе с тем Д. Белл не принадлежит к числу апологетов техно­кратии. На вопрос о возможности превращения научно-технических спе­циалистов в политически господствующий класс он отвечает отрицатель­но в конце концов. По его мнению, этому препятствуют три фактора: важнейшими источниками власти, по крайней мере в настоящее время, про­должают оставаться собственность и политическая деятельность, бюро­кратия и собственники все еще сохраняют свои позиции в правящей эли­те; научно-технические специалисты пока не являются монолитно спло­ченной группой с едиными интересами. Самым же главным препятствием на пути господства технократов Д. Белл считает специфику политической сферы: «Политика в том виде, как мы ее понимаем, всегда имеет приори­тет перед рациональным и зачастую нарушает рациональность. Научно-технические знания могут выступать в качестве необходимого компонен­та политических решений, но идея рационального решения, устраивающе­го всех, является утопией. Реализовать ее на практике не представляется возможным. Политика — это всегда столкновение интересов различных групп людей, а управление ими — результат компромисса, волевого ир­рационального решения. Поэтому технократ у власти — это просто одна из разновидностей политика, как бы он ни использовал свои технические знания...» .

Такая цель кажется Д. Беллу недостижимой, поскольку человек всегда сопротивляется рациональности. Однако при этом ученый по­лагает, что движение в направлении этой цели возможно, поскольку человек связан с идеей рациональности. Если роль «мастера» в интел­лектуальной технологии играет теория принятия решений, то роль «инструмента» выполняет компьютер. Применение новых математиче­ских средств без компьютера — предмет лишь интеллектуального ин­тереса, который осуществлялся бы с «очень низкой разрешающей спо­собностью». Компьютеры, позволяющие выполнять значительное чис­ло операций в течение короткого интервала времени, делают возмож­ным развитие интеллектуальной технологии, т.е. информации.

Наука, техника и экономика должны объединиться на основе научных исследований и разработок, которые, по мнению Д. Белла, будут играть все более важную роль в обществе, ориентированном в будущее, что является одной из характерных черт постиндустриально­го общества. Будет осуществляться контроль за технологиями, их оценка и разработка моделей технологического прогноза. Наконец, существенной характеристикой постиндустриального общества явится уже возникшая новая интеллектуальная технология, используемая в принятии управленческих решений. Д. Белл полагал, что к концу XX в. новая интеллектуальная технология будет иметь столь же выдающееся значение в человеческих делах, какое имела машинная технология в прошедшие полтора века. Интеллектуальная технология предполагает использование алгоритмов как правил решения проблем взамен интуи­тивных суждений. Эти алгоритмы могут быть реализованы в автомати­ческой машине, в компьютерной программе или в наборе инструкций, основанных на некоторых математических формулах. Интеллектуаль­ная технология, таким образом, связана с использованием математиче­ской (статистической) или логической техники при работе с «органи­зованной сложностью», в качестве которой могут быть рассмотрены различные, в том числе социальные, организации и системы.

Д. Белл рассматривает теорию игр и системный анализ как приме­ры новых интеллектуальных технологий. «Цель новой интеллектуальной технологии, — пишет он, — не больше и не меньше, чем реализовать меч­ту социальных алхимиков — мечту об «упорядочении» массового обще­ства. В современном обществе миллионы людей ежедневно принимают миллиарды решений относительно того, что покупать, сколько иметь де­тей, за кого голосовать, куда пойти работать и т.п. Любой единичный вы­бор может быть непредсказуем, как непредсказуемо поведение отдельного атома, в то время как поведение совокупности может быть очерчено столь же четко, как треугольники в геометрии».

Концепция постиндустриализма, в ее оригинальном варианте, представленном в работах Д. Белла, довольно глубока в теоретическом отношении, интересна в плане постановки проблем и открывает широкие исследовательские перспективы. Ярким подтверждением под влиянием идей Д.Белла появилось множество разнообразных трактовок и интерпре­таций постиндустриального общества, иногда существенно отличных от «Д.Белловского». Хотя в настоящее время выражение «постиндустриаль­ное общество» уже широко употребляется в современной литературе, почти каждый автор наделяет его своим, особым смыслом. Данная ситуа­ция во многом обусловлена тем, что само по себе слово «постиндустри­альное» указывает лишь на положение данного типа общества во времен­ной последовательности стадий развития («после индустриального»), а не на его собственные характеристики.

 

Знание в основе информационного обмена

 

Свой вариант конвергенции идей постиндустриализма и инфор­мационного общества Д. Белл представил в изданной в 1980 г. книге «Социальные рамки информационного общества».

Термин «информационное общество» у Д. Белла — по сути, обобщенная метафора постиндустриального общества. Он указывает уже не положение этого общества в последовательности ступеней об­щественного развития («после индустриального общества»), а подчер­кивает информацию как основу определения его социальной структу­ры. Информацию американский социолог прежде всего связывает с научным, теоретическим знанием. Информационное общество облада­ет всеми основными характеристиками постиндустриального общест­ва: экономикой услуг, центральной ролью теоретического знания, ори­ентированностью в будущее и обусловленным ею управлением техно­логиями, развитием новой интеллектуальной технологии. Однако если прежде он рассматривал электронно-вычислительную технику лишь как необходимое средство для решения сложных задач, то в «Социаль­ных рамках информационного общества» большое значение придается конвергенции электронно-вычислительной техники с техникой средств связи как основе формирования новой коммуникационной среды со­циума. По словам Д. Белла, «в наступающем столетии решающее зна­чение для экономической и социальной жизни, для способов производ­ства знания, а также для характера трудовой деятельности человека приобретет становление нового социального уклада, зиждущегося на телекоммуникациях».

«Осью» постиндустриального общества является знание — и прежде всего знание научное. По мнению Д. Белла, «знание необхо­димо для функционирования любого общества. Но отличительной чер­той постиндустриального общества является характер знания. Важ­нейшее значение для организации процессов принятия решений и на­правления изменений приобретает теоретическое знание, предпола­гающее первенство теории над эмпиризмом и кодификацию информа­ции в абстрактных системах символов, которые... могут использоваться для интерпретации различных изменяющихся сфер опыта. Любое со­временное общество живет за счет инноваций и социального контроля за изменениями, оно пытается предвидеть будущее и осуществлять планирование. Именно изменение в осознании природы инноваций делает решающим теоретическое знание».

Знание и информацию Д. Белл считает не только «агентами трансформации постиндустриального общества», он видит в них стратегические ресурсы такого общества. Под этим углом зрения он фор­мулирует проблему информационной теории стоимости в следующем выражении: «Когда знание в своей систематической форме вовлекается в практическую переработку ресурсов (в виде изобретения или органи­зационного усовершенствования), можно сказать, что именно знание, а не труд выступает источником стоимости».

Центральная роль теоретического знания в постиндустриальном обществе определит и положение ученого как центральной фигуры такого общества. Американский социолог прогнозировал: «Подобно тому, как фирма (предприятие) являлась ключевым институтом в последние сотни лет благодаря ее роли в организации массового производства товаров-вещей, университет или какая-либо другая форма институционализации знания будет центральным институтом в последующие сотни лет благода­ря своей роли источника инноваций и знания».

Интеллектуальная технология, в интерпретации Д. Белла, пред­полагает использование алгоритмов, которые могут быть реализованы в автоматической машине, в компьютерной программе или в наборе инструкций, основанных на некоторых математических формулах. Та­ким образом, интеллектуальная технология связана с использованием математической (статистической) или логической техники при работе с «организованной сложностью», в качестве которой могут быть рас­смотрены различные, в том числе социальные, организации и системы.

В настоящий момент в изучении роли знания в информацион­ном обществе наметились различные направления и тенденции. Они акцентируют внимание на тех или иных сторонах существующих в обществе отношений, связанных с информацией и технико-техноло­гическими средствами ее передачи, хранения и переработки. Различ­ные же социальные перспективы рассматриваются под углом зрения возможных, желательных или негативных. В своей концепции Д. Белл делал основной упор на новые, положительно оцениваемые возможно­сти государственного регулирования экономики в информационном обществе, принятия законодательных мер для обеспечения свободного доступа к информации, а также на необходимость предотвратить угро­зу политического и полицейского наблюдения за индивидами с ис­пользованием изощренной информационной техники. Значительно дальше пошел   социолог Ж. Эллюль, который полагал, что информационное общество, будучи «осуществлением идей социалистического, анархического и пацифистского характера», вообще приведет к ликви­дации централизованного бюрократического государства.

Однако далеко не все исследователи встретили идеи Д. Белла «на ура». Некоторые авторы предложили альтернативные технолого-детерминистские концепции, в том числе концепции информационного общества. Так, в комплексном, многоплановом исследовании, прове­денном группой французских специалистов в середине 1970-х гг. и представленном в книге С. Нора и А. Минка «Компьютеризация обще­ства. Доклад президенту Франции», выражено критическое отношение к постиндустриализму. Авторы не без оснований увидели в концепции Д. Белла вариант либерального подхода, «рассматривающего конфлик­ты только в терминах рынка и стремящегося возвратить их в эту об­ласть, когда они выходят за ее пределы».

Д. Белл считает компьютеризацию и информатизацию общест­ва основными в возрастании роли именно научного знания; американ­ский же социолог М. Постер, тесно связанный с французскими интел­лектуальными традициями структурализма и постструктурализма, на­стаивает на том, что адекватное социологическое исследование элек­тронно-опосредованных коммуникаций возможно только в том случае, если дискурс науки лишается привилегированного положения среди других видов дискурса. Постер критикует концепцию Д. Белла, пола­гая, что она «подавляет лингвистический уровень явлений, которые рассматриваются в ее рамках как новые. Теоретики постиндустриаль­ного общества склонны игнорировать проблему языка как на уровне теории, так и на уровне задаваемой ими области социального».

Постер также считает некорректным рассматривать информа­цию исключительно как экономическую сущность и теоретически оп­равдывать распространение товарных отношений на информационную сферу. Сама та легкость, с которой информация может воспроизво­диться или передаваться, уже разрушает правовую систему, устои ко­торой были сформированы для защиты частной собственности на ма­териальные вещи. Необходимо исследование изменений в структуре информационного опыта, что даст возможность адекватно понимать социальные отношения в эпоху конвергенции вычислительной техники и техники средств связи. Основываясь на изменениях в языковом из­мерении культуры, связанных с электронным письмом, базами данных, компьютерными сетями, Постер предлагает другую концепцию ин­формационного обмена в качестве шага в создании теории, которая была бы в состоянии «расшифровать» лингвистическое измерение этих новых форм социальных взаимодействий.

В принципе, способ информационного обмена, или, по терми­нологии Постера, «способ информации» перекликается с марксовым способом производства. Он служит как для периодизации прошлого в соответствии с различными способами информационного обмена, так и в качестве метафоры для современной культуры, придающей «инфор­мации» и технологии коммуникации в определенном смысле значение фетиша. Постер предложил выделять следующие три ступени произ­водства информации: устно опосредованный обмен «лицом к лицу»; письменный обмен, опосредованный печатью; электронно-опосредо­ванный обмен. Если для первой ступени характерно согласование сим­волов, а для второй — знаковая репрезентация, то для третьей ступени характерно информационное моделирование.

По мнению Постера, основной недостаток концепции Д. Белла состоит в том, что он, с одной стороны, хочет ограничить сферы по­стиндустриального общества только уровнем социально-экономи­ческой структуры, а с другой — «на протяжении всей своей работы сметает в одну общую дефиницию постиндустриального общества экономические, политические и культурные факторы», в результате чего «характеристика новых явлений становится характеристикой все­го общества» . Утверждение Д. Белла, что «знание является независи­мой переменной в постиндустриальном обществе, которой определяются другие переменные, такие как труд и капитал», могло бы, по мне­нию М. Постера, служить гипотезой в предстоящем исследовании — однако Д. Белл представляет это утверждение читателю в качестве вы­вода, «с помощью очаровательной риторики трансформируя посылку в заключение», «придавая теоретическому доводу видимость доказанно­го факта».

Соглашаясь с Д. Беллом в том, что в каком-то смысле знание (или информация) является основной «осью» современного общества, Постер считает, что, выдвигая идею информационной экономики, Д. Белл ошибочно сводит коммуникацию к экономической метафоре, оставляя за бортом вопросы культуры. Теоретики постиндустриализма

не видят последних трансформаций, потому что смотрят на них сквозь «социально-экономические» очки. Хотя Д. Белл и отмечает новые тен­денции в экономике, однако его мнение о фундаментальном переуст­ройстве общества и возникновении постиндустриального мира в ре­зультате этих изменений уязвимо для критики с позиций марксистских и иных направлений, ибо количественные изменения известный социо­лог ошибочно принимает за качественные.

Теоретики постиндустриального общества склонны были в той или иной степени игнорировать проблему знания и информации не только на уровне теории, но и на уровне задаваемой ими области социально­го. Однако социологические концепции, выдвинутые в начальный период формирования идеологии информационного общества, прежде всего, под­черкивали ценность научного, теоретического знания и/или достоверной информации, прогнозировали возрастание их роли в обществе с развитием цифровых и телекоммуникационных технологий. Однако критика одно­сторонности такого подхода привела к усилению тех тенденций, которые обязаны учитывать значение ненаучной информации, связывать перспек­тивы формирования информационного общества с «утратой научным дискурсом его привилегированного статуса» .

Если постараться обобщить все написанное социологами в 60— 90-е гг. XX в. по поводу информационного общества и знания и их взаимозависимости, то основными чертами социальной информацион­ной организации являются:

•    научное знание как фактор, определяющий общественную жизнь в целом. Оно вытесняет труд (ручной и механизированный) в его роли фактора стоимости товаров и услуг. Экономические и соци­альные функции капитала переходят к информации. Как следствие — ядром социальной организации, главным социальным институтом ста­новится университет как центр производства, переработки и накопле­ния знания. Промышленная корпорация теряет главенствующую роль;

•    определяющим фактором социальной дифференциации ста­новится уровень знаний, а не собственность. Деление на «имущих» и «неимущих» приобретает принципиально новый характер: привилеги­рованный слой образуют информированные; неинформированные — это «новые бедные». Как следствие — очаг социальных конфликтов перемещается из экономической сферы в сферу знания. Результатом борьбы и разрешения конфликтов будет развитие новых и упадок ста­рых социальных институтов;

•     новая «интеллектуальная», а не «механическая» техника как технологическая инфраструктура. Социальная организация и инфор­мационные технологии образуют «симбиоз» в форме высокотехноло­гичной коммуникационной среды социума. Общество вступает в «тех­нотронную эру», когда программирование социальных процессов ста­новится не искусством, а рутинной технологией.

Таким образом проблема знания и информатизации затрагивает многие аспекты существования и развития социальной организации, подчеркивает их взаимообусловленность и демонстрируют массу ню­ансов, которые уводят исследователя в область «виртуальных» состав­ляющих жизнь общества, но которые оказывают решающее влияние на его успехи и успехи каждого отдельного человека. И тем не менее, именно знание сегодня становится в центре различных социологиче­ских концепций основы существования и развития различных соци­альных сообществ, которое приобретает разные формы своего сущест­вования, в том числе и информационного.       

    

Информационное насыщение

 

Информационное общество пока еще находится в стадии станов­ления, хотя основные технико-экономические атрибуты постиндустри­альной эпохи налицо. Это преобладание в ВВП доли услуг, снижение до­ли занятых во «вторичном» (обрабатывающая промышленность) и рост доли занятых в «третичном» (услуги) секторе экономики, тотальная ком­пьютеризация и т. п. Университет не заменил промышленную корпора­цию в качестве базового института «нового общества», скорее академиче­ское знание инкорпорировано в процесс капиталистического производст­ва. Общество пока мало походит на целостную программируемую систе­му институтов. Оно больше похоже на мозаичное поле дебатов и кон­фликтов по поводу социального использования символических благ.

На современном этапе развития информационного общества це­лесообразно выделить следующие четыре основных направления ис­следований информационных исследований:

1.  Изучение информационных ресурсов общества, их структуры, топологии и свойств потребностей общества в информационных ре­сурсах и степени их удовлетворения.

2.   Исследование информационного потенциала общества, его структуры, динамики развития, закономерностей формирования и эф­фективности использования.

3.   Исследование закономерностей развития информационного общества как очередной исторически неизбежной ступени развития цивилизации, его особенностей и проблем.

4. Исследование новых возможностей и проблем личности в информационном обществе.

Информационные ресурсы общества представляют собой ту часть знаний, которая не только отчуждена от своих создателей, но и материализована в виде документов, баз данных и знаний, алгоритмов и компьютерных программ, а также произведений науки, литературы и искусства. Таким образом, информационные ресурсы представляют собой знания, подготовленные для целесообразного социального ис­пользования. Следовательно, в понятие «информационные ресурсы общества» в данном случае предлагается не включать ту часть общест­венных знаний, которая еще не отделена от их живых носителей — членов данного общества, и характеризуется уровнем их образования, воспитания и профессиональной квалификации. Эти важные факторы будут далее проанализированы нами при рассмотрении других направ­лений научных исследований в области социальной информатики.

Главной социальной производительной силой в информацион­ном обществе должны стать знания. Они находят свое воплощение в образовании и производственной квалификации специалистов и мате­риализуются в новой технике, технологиях, организационных систе­мах, продуктах и услугах. Следовательно, есть все основания для вы­деления еще одной проблемы, связанной с развитием информационной экономики и ее научной базы — информационной политэкономии. В обществе, ориентированном на производство и использование знаний, будут работать иные экономические законы, покуда еще неведомые нам. Здесь необходимо напомнить, что знания — это ресурс особого рода, который не убывает, а, напротив, приумножается от использова­ния. Использование знаний позволяет сэкономить другие производст­венные ресурсы, резко повышает качество изделий и услуг, при этом получаются результаты, недостижимые никакими другими способами.

Вот почему информация и знания являются богатством общест­ва, они незаменимы и неисчерпаемы. Именно в осознании этого факта, в умении эффективно использовать информационные ресурсы в инте­ресах достижения главных целей экономического развития общества и заключается научно-методологическая сущность данной проблемы. Процесс информатизации, безусловно, вызывает и соответствующие закономерные изменения социальной структуры общества. Для изуче­ния закономерностей этих изменений на стыке информатики, экономи­ки и социологии должна появиться новая научная дисциплина — ин­формационная социодинамика, которую можно с полным правом на­звать наукой об изменении методов контроля в обществе и социальной структуры общества под воздействием информатизации.  

Научно-техническое развитие конца XX столетия резко измени­ло облик ставшего привычного мира. Индустриальную эру, с ее заво­дами, паровозами и ориентацией на естественные ресурсы (газ, нефть, зерно, лес и т.п.), сменила постиндустриальная эпоха, в которой самы­ми важными стали, с одной стороны, высокие технологии и связанные с ними информационные, коммуникационные отрасли, с другой — биотехнологии, а центральным ресурсом — знания. XXI век, пришед­ший на смену веку двадцатому, сделал колоссальный скачок от по­стиндустриального к информационному обществу, принес с собой но­вые суперсовременные технологии — и новые проблемы. Результаты многих исследований показывают, что на этапе перехода к информа­ционному обществу на первом плане находятся вовсе не проблемы дальнейшей технизации общества. Главное значение имеет его интел­лектуализация, создание и внедрение новых социальных технологий, основанных на эффективном использовании стратегического ресурса общества — знаний. Человечеству предстоит не только сформировать новую среду своего обитания, которая будет базироваться на разнооб­разных и глубоко развитых информационных процессах, но и найти выход из назревающего информационного кризиса.

На наш взгляд, признаками начала информационного насыще­ния общества можно считать следующие явления:

1.  Тенденция неуклонного перекачивания трудовых ресурсов из сферы материального производства в информационную сферу.

2.   Рост количества информации, превышающий возможности существующих средств обработки, передачи, хранения и интегрирова­ния, что существенно снижает эффективность ее использования в каче­стве полезного продукта труда. Особенно растет объем информации научных знаний. Она удваивается уже за 3—5 лет. Обстоятельства усу­губляются тем, что при отсутствии единой среды даже в локальных областях мира затраты на производство тех или иных знаний дублиру­ются.

3.  Капитальные материальные затраты на создание и тиражиро­вание средств хранения, передачи и переработки информации в миро­вой информационной среде становятся обременительными даже для бюджета мирового сообщества. Темпы развития аппаратных средств переработки информации (ЭВМ), хранения и передачи ее в мире соот­ветствуют потребностям создания мировой информационной среды (например, Интернет).

4.   Отсутствие единых универсальных программно-инструмен­тальных средств весьма затрудняет проблемы описания, интегрирова­ния, идентифицирования знаний в различных предметных областях.Напомним, что в информационных системах под знаниями понимают сложно организованные данные, содержащие одновременно как факто­графическую (регистрация некоторого факта), так и семантическую (смысловое содержание некоторого факта) информацию, которая тре­буется пользователю. Эти сложно организованные данные могут иметь в своем составе встроенные процедуры, представляющие собой мате­матические модели, которые активизируются в процессе обработки данных, что определяет активность знаний, их первичность по отно­шению к процессам обработки. Использование формальных методов преобразования и интерпретации данных позволяет автоматизировать процессы обработки накопленных знаний, создавать хранилища — банки данных и базы знаний.

Стратегически важной и долгосрочной представляется также проблема формирования новой перспективной концепции образования и воспитания будущих поколений людей, которым предстоит жить в информационном обществе. Особо подчеркнем, что эта концепция должна учитывать не только особенности и новые возможности ин­формационного общества, которые могут быть использованы для формирования творческой, гармонично развитой личности, но и сама быть гуманистически ориентированной. Кроме того, концепция должна учи­тывать использование так называемых креативных систем и информа­ционных технологий, открывающих новые возможности для информа­ционной поддержки творческих процессов.

В процессе развития техносферы человечество создает и широ­ко внедряет в социальную практику все более сложные технические средства и комплексы. Многие из них представляют собой сетевые системы, которые управляются автоматическими или высокоавтомати­зированными средствами. Примерами таких комплексов являются ав­томатизированные производства химической промышленности, энер­гетические и транспортные сети, атомные электростанции и силовые установки, системы сбора и обработки разведывательной информации и управления оружием. Главные требования, которые предъявляются к таким системам, — это их высокая надежность, непрерывность и без­отказность функционирования, достоверность информации, предостав­ляемой пользователям системы и обслуживающему персоналу. В то же время при достижении определенного уровня сложности любой техни­ческой системы надежность и устойчивость ее функционирования на­чинают снижаться, но возрастает вероятность возникновения аварий­ных ситуаций, последствия которых часто оказываются непредсказуе­мыми. И это — еще одно проявление возможного информационного кризиса.

Сегодня вряд ли найдется исследователь, который может реаль­но оценить степень информационной нагрузки на человека в постинду­стриальном обществе. Ясно лишь то, что нагрузка будет быстро воз­растать, но последствия этого для здоровья людей непредсказуемы, поэтому возможности адаптации человека к быстро возрастающим ин­формационным нагрузкам должны быть исследованы заблаговременно. Они вполне могут стать тем ограничивающим фактором, который бу­дет определять допустимые масштабы и темпы информатизации обще­ства. Учитывая высокую социальную значимость проблемы, можно предположить, что для ее изучения потребуется развитие на стыке ин­форматики и психологии новой научной дисциплины — информаци­онной психологии.

Развитие коммуникационной среды информационного общества привело к развитию сетевой виртуальной коммуникации. Виртуаль­ную коммуникацию можно рассматривать как разновидность смысло­вой коммуникации, содержанием которой является обмен образами, информационными по природе и различающимися по способам их восприятия. Она возникла на определенном этапе развития информа­ционной революции и развивалась параллельно с формированием гло­бальной коммуникационной среды социума.    

* * *

Мы получаем слишком много информации, чаще всего не нуж­ной для решения своих повседневных задач. Это особенность совре­менной эпохи и информационного общества. Сегодня информация — это не только знание, но метод, средство воздействия для совершения какого-то действия: покупки, голосования. Впрочем, голосование за кого-либо тоже из серии специальной покупки. Происходит процесс навязывания решения тех или иных задач, которые чаще всего далеки от наших потребностей и интересов. Информация доставляется нам домой или на работу по всем возможным каналам и во все больших количествах. И если знающий человек способен отсортировать нуж­ную и ненужную информацию, то для обывателя вся информация вос­принимается как необходимая и нередко полезная. Происходит явный перекос в информационном пространстве. Интересно, какие еще трансформации претерпит информационный процесс?       

 

Шеннон К.

БАНДВАГОН

 

(Из КНИГИ «Работы по теории информации и кибернетике»)

 

За последние несколько лет теория информации превратилась в своего ро­да бандвагон от науки. Появившись на свет в качестве специального метода в тео­рии связи, она заняла выдающееся место как в популярной, так и в научной лите­ратуре. Это можно объяснить отчасти ее связью с такими модными областями нау­ки и техники, как кибернетика, теория автоматов, теория вычислительных машин, а отчасти новизной ее тематики. В результате всего этого значение теории инфор­мации было, возможно, преувеличено и раздуто до пределов, превышающих ее реальные достижения. Ученые различных специальностей, привлеченные подня­тым шумом и перспективами новых направлений исследования, используют идеи теории информации при решении своих частных задач. Так, теория информации нашла применение в биологии, психологии, лингвистике, теоретической физике, экономике, теории организации производства и во многих других областях науки и техники. Короче говоря, сейчас теория информации, как модный опьяняющий на­питок, кружит голову всем вокруг.

Для всех, кто работает в области теории информации, такая широкая попу­лярность, несомненно, приятна и стимулирует их работу, но такая популярность в то же время и настораживает. Сознавая, что теория информации является сильным средством решения проблем теории связи (и в этом отношении ее значение будет возрастать), нельзя забывать, что она не является панацеей для инженера-связиста и тем более для представителей всех других специальностей. Очень редко удается открыть одновременно несколько тайн природы одним и тем же ключом. Здание нашего несколько искусственно созданного благополучия слишком легко может рухнуть, как только в один прекрасный день окажется, что при помощи нескольких магических слов, таких, как информация, энтропия, избыточность..., нельзя ре­шить все нерешенные проблемы.

Что можно сделать, чтобы внести в сложившуюся ситуацию ноту умерен­ности? Во-первых, представителям различных наук следует ясно понимать, что основные положения теории информации касаются очень специфического направ­ления исследования, направления, которое совершенно не обязательно должно оказаться плодотворным в психологии, экономике и в других социальных науках. В самом деле, основу теории информации составляет одна из ветвей математики, т.е. строго дедуктивная система. Поэтому глубокое понимание математической стороны теории информации и ее практических приложений к вопросам общей теории связи является обязательным условием использования теории информации в других областях науки. Я лично полагаю, что многие положения теории инфор­мации могут оказаться очень полезными в этих науках; действительно, в ней уже достигнуты некоторые весьма значительные результаты. Однако поиск путей при­менения теории информации в других областях не сводится к тривиальному пере­носу терминов из одной области науки в другую. Этот поиск осуществляется в длительном процессе выдвижения новых гипотез и их экспериментальной провер­ки. Если, например, человек в определенной ситуации ведет себя подобно идеаль­ному декодирующему устройству, то это является экспериментальным фактом, а не математическим выводом, и, следовательно, требуется экспериментальная про­верка такого поведения на широком фоне различных ситуаций.

Во-вторых, мы должны поддерживать образцовый порядок в своем собст­венном доме. На понятия теории информации очень большой, даже, может быть, слишком большой спрос. Поэтому мы сейчас должны обратить особое внимание на то чтобы исследовательская работа в нашей области велась на самом высоком научном уровне, который только возможно обеспечить. Больше исследовать и меньше демонстрировать свои достижения, повысить требования к себе — вот что должно быть сейчас нашим лейтмотивом. Исследователям следует публиковать результаты только своих наиболее ценных работ и то лишь после серьезной крити­ки как со своей стороны, так и со стороны своих коллег. Лучше иметь небольшое количество первоклассных статей, чем много слабо продуманных или недорабо­танных публикаций, которые не принесут чести их авторам и только отнимут вре­мя у читателей. Только последовательно придерживаясь строго научной линии, мы сможем достичь реальных успехов в теории связи и укрепить свои позиции.

 

Вопросы для повторения

 

1.   Информационное   и   «информациональное»   общество   по М. Кастельсу.

2.   Соотношение понятий «данные» и «информация».

3.   Что представляет собой информация как философская кате­гория?

4.   Какие виды информации существуют в живой природе?

5.   Смысл фразы Винера: «Действенно жить — значит, жить, располагая правильной информацией».

6.   Главное отличие знаний от информации.

7.   Как определяет знание Э. Тоффлер?

8.   Как влияет изменение тезауруса на объем полученных зна­ний (формула Шрейдера)?

9.  Из чего складывается информационный ресурс общества?

10.     Определение и содержание понятия «эксформация».

11.    Из чего складывается техническая основа информатизации?

12.    Можно ли считать электронизацию науки явлением соци­ального порядка?

13.    Что составляет «ядро» информационных технологий  по Кастельсу?

14.    Специфика  сберегающих,   рационализирующих   и   сози­дающих информационных технологий.

15.    Что представляет собой «информационный колониализм»?

16.    Распределение будущей власти согласно идеям технокра­тизма (Т.Б. Веблен и др.).

17.    Какое знание должно превалировать в постиндустриальном обществе по Д. Беллу?

18.    Смысл информационной теории стоимости Д. Белла.

19.    С чем связаны различия в трактовке понятия «постиндуст­риальное общество»?

 

Глава 7    Информации в контексте науки

 

Четыре закона информации:

1. Информация, которая у вас есть, не та, которую  вам хотелось бы получить.

 2.  Информация, которую вам хотелось бы получить, не та, которая вам на самом деле нужна.

3. Информация, которая вам на самом деле нужна, вам недоступна.

4. Информация, которая в принципе вам доступна,  стоит больше, чем вы можете за нее заплатить.

«Законы информации Спенсера»

 

Новая система информационных связей. Информационный кризис в науке. Наука в контексте информации. Профессиональная информи­рованность и социализация в научной среде. Друкер Питер. За фаса­дом информационной революции.

 

Научная информация ничем не отчается от любой другой сис­темы информации, за исключением своей спецификации. Однако именно в рамках спецификации можно говорить об отличии научной информации от любой другой, например, информации передаваемой средствами массовой информации для широкого пользования. Отличие это прежде всего заключается в специальной форме кодирования и со­держании передаваемой информации, особенно, если это касается ес­тественно-научной информации. Можно даже говорить о специальном искусственном информационном языке в науке. Понятно, что он оста­ется непонятным не только широкому кругу пользователей, но нередко даже смежным специалистам. И это порождает проблему возможной оторванности науки от общественной жизни, проблемы, которая сего­дня явно недооценивается в общественном сознании.

 

Новая система информационных связей

 

Активное развитие цифровых технологий на современном этапе научно-технического прогресса породило качественно новую систему информационных связей, своеобразную информационную волну, «за­хлестнувшую» практически весь земной шар. Средства массовой ин­формации становятся все более разнообразными и, что не менее важно, все более независимыми; огромное число людей и ресурсов вовлека­ются в производство продуктов теле- и радиовещания, программного обеспечения, в создание принципиально новой — виртуальной — реальности.

Кроме информационных потоков, рассчитанных на популяриза­цию научных или культурных сведений и совмещающих, таким обра­зом, познавательную и развлекательную функции, поражающими тем­пами растет собственно научная информационная сфера. По всему ми­ру проходят научные конференции, съезды, симпозиумы, мастер-классы и т.д. Научно-информационный поток каждый день (а то — и час) приносит в виртуальное пространство новые научные открытия и достижения; в глобализирующемся мире ни на секунду не прекращает­ся интеллектуальная деятельность. Тем не менее нельзя утверждать, что все или даже большинство вопросов, связанных с развитием науч­ного знания, решены или могут быть решены в ближайшее время. Но­вые информационные возможности поставили перед научным сообще­ством и отдельными учеными и новые проблемы.

Как известно, ни одна научная разработка не возникает «из воз­духа», она всегда опирается на достижения предшественников. Иными словами, научный труд подразумевает поиск, усвоение и обработку уже накопленных знаний в той или другой области исследования. Ра­зумеется, даже при современном развитии общей научно-информа­ционной базы темпы и возможности отдельно взятого исследователя по освоению этой базы весьма ограниченны. В некотором смысле можно сказать, что большой выбор информационных ресурсов может не только ускорять, но и тормозить процесс накопления информации и переработки ее в знания. В частности, возникает такая психологиче­ская проблема, как чрезмерное научное рвение, которое обычно назы­вают «желанием объять необъятное», что может привести к информа­ционной перегрузке человека, далее, к снижению его работоспособно­сти и, как следствие, к депрессии. В конечном счете это отражается на его креативных способностях и может привести к потере интереса к научной творческой деятельности.

Но, вероятно, основные трудности, возникающие в процессе информационного поиска, — отсутствие необходимых для этого моти­вации, навыков или просто достаточного количества времени для по­иска специальной информации, — приводят к тому, что разными уче­ными или школами параллельно совершаются одни и те же открытия. Это означает, что тратятся силы на создание доказательного и инстру­ментального аппарата по решению тех научных вопросов, которые уже были кем-то разработаны (или разрабатываются в данный момент). Таким образом, неэффективно используются как ресурсы в интеллек­туальной сфере (время, знания, опыт ученых), так и материальные ре­сурсы (финансы, лаборатории, испытательные материалы).

Этого можно избежать или существенно сократить негативные последствия путем активного, грамотного и целенаправленного ис­пользования научными работниками новейших информационных тех­нологий (в частности, сети Интернет и эффективных компьютерных программ по анализу, структурированию и хранению нужных данных или поиску заданных информационных единиц). Для этого в первую очередь необходимо полностью обеспечить сотрудников, независимых исследователей, аспирантов и студентов современной и качественной электронно-цифровой техникой, которая бы позволила быстро и бес­препятственно подключаться к каналам связи, запрашивать, пересы­лать и обрабатывать любые необходимые сведения.

Другое немаловажное условие эффективности современной на­учной деятельности — это психологическая адаптация, действительное осознание обществом (и каждым ученым в отдельности) всей важности инновационных ресурсов получения/передачи информации. Это, во-первых, необходимо для преодоления страхов и предвзятости по отно­шению к инновационным информационным ресурсам со стороны не­которых научных работников (особенно это относится к ученым стар­шего поколения); а во-вторых — связано с этическим аспектом — фор­мированием такого же уважительного отношения к чужому труду и времени, как и к своему собственному.

Можно с полной уверенностью сказать, что растущий социаль­ный престиж науки во многом зависит от ее информационного обес­печения (как, впрочем, и наоборот). Любое, даже, казалось бы, абсо­лютно самостоятельное исследование не может существовать вне на­учного информационного пространства. Человек, работающий над ре­шением какой-либо теоретической или прикладной задачи, так или иначе пользуется информационными ресурсами (как минимум, тради­ционными печатными изданиями) на всех этапах своей научной дея­тельности — от определения границ исследования до оформления го­товой работы.

В отличие, например, от искусства наука — область в основном коллективного творчества и труда. Более того, само научное творчест­во принципиально отличается от творчества художественного. Разви­тие науки носит ярко выраженный поступательный характер: передо­вые разработки всегда представляют собой наращивание или — в слу­чаях выдающихся открытий — революционный скачок в познании. Можно представить себе успешного литератора, композитора, художника, работающего в жанре подражания мастерам прошлого. Но «за­стрявший во времени» ученый, игнорирующий современные достиже­ния науки, по меньшей мере, выглядит странно.

Развитие научной сферы происходит за счет взаимопроникнове­ния идей, формирования гипотез, создания теорий, подтверждения их результатами экспериментальных исследований и т.д., и т.п. Следует отметить, что в современной науке имеет значение и отрицательный результат эксперимента (в первую очередь это касается эксперимента в области фундаментальных разработок). Своевременно полученная ин­формация об этом позволяет дополнять или изменять условия экспе­римента, а не повторять ошибок коллег, что дает возможность более эффективно перераспределять интеллектуальные и материальные сред­ства, отпущенные на научные изыскания.

О негативном влиянии слабой научной информированности на развитие современной науки писалось уже достаточно много; даже предпринимались попытки подсчета напрасных трат и потерь, связан­ных с повторным исследованием какого-либо факта или явления. И с этим нельзя не согласиться. Однако стоит помнить и о том, что прин­ципы функционирования науки, а также сами механизмы интеллекту­альной деятельности людей таковы, что параллелизм научных откры­тий и разработок может не быть непосредственно связан с отсутствием необходимых научных сведений.

Например, если одна и та же область исследования представляет интерес для широкого круга ученых или, тем более, научных школ, то вполне закономерно, что решение какого-то вопроса в рамках данной области может быть представлено одновременно или с небольшой раз­ницей во времени сразу нескольким ученым (научным коллективам). На наш взгляд, даже при совершении, казалось бы, одинаковых откры­тий или получении сходных результатов экспериментов нельзя вполне корректно говорить о бессмысленности того научного опыта, который был сделан позднее. Возможно, в процессе работы над ним использо­вались несколько иные методы, какой-то элемент был замещен и т.д. Кроме того, всегда представляет определенный интерес момент перепроверки, подтверждения результатов, без которого в ряде случаев (особенно в естественных науках) невозможно обойтись. Многократ­ное «отмеривание» результатов, возможно, сыграет в будущем поло­жительную роль для данной области научных знаний, сэкономит ис­ходный материал на стадии внедрения, апробации изобретения. Так что явление дублирования в науке не следует оценивать неоднозначно: степень надежности полученных результатов напрямую зависит от степени затраченных усилий и ресурсов.  

Также стоит упомянуть, что параллелизм (дублирование) от­крытий длительное время был характерной чертой научной деятельно­сти. Это хорошо видно на примере предыдущих веков (до наступления эры информатизации), когда в разных странах и на разных континентах велись сходные научные изыскания и совершались открытия, впослед­ствии оказавшие огромное влияние на научно-технический прогресс (примеров тому великое множество, вспомним хотя бы всем известный спор о первенстве в изобретении электрической лампочки). Как пишет Д. Прайс: «В течение трех столетий наука прекрасно существовала в обстановке высокого уровня многократности открытий и спорных пре­тензий на приоритет. И по поводу каждого конфликта в прошлом приходилось сожалеть, что идеи мистера X не были своевременно извест­ны мистеру Y». Прайс остроумно замечает, что «многократность от­крытий вряд ли может обостриться: нет никаких явных свидетельств о том, что она когда-либо в частотном отношении сокращалась или раз­расталась...» . Исследователь настаивает на том, что в науке все важ­ные открытия просто обязаны делаться дважды, а то и трижды. Причем желательно, чтобы обстановка и условия экспериментов отличались друг от друга, несли на себе печать самостоятельности (а максимальная самостоятельность научного изыскания обеспечивается как раз неосве­домленностью ученого о схожей работе коллег).

Для дальнейшего анализа нашей проблемы будет уместно про­вести различие в содержании терминов «научное открытие» и «науч­ная разработка», хотя оба они зачастую смешиваются и применяются как синонимы. Первый термин в большей степени относится к теоре­тической сфере знаний, к формулированию законов и описанию меха­низмов действия того или иного процесса, выявлению особенностей функционирования элементов в системе. Второй — к прикладной нау­ке, ориентированной на развитие техники и технологий. Разработки, в отличие от научных открытий (которые можно использовать для раз­ных задач), характеризуются узкой целевой направленностью, по большей части являясь описанием каких-либо научно-технических операций. И те «плюсы» дублирования, параллелизма в науке, о кото­рых мы упоминали выше, прежде всего касаются области научных от­крытий и только в крайне незначительной степени — области разрабо­ток.

В последнее время все больше исследователей говорят о про­блеме «затопления» науки информацией. Выше мы уже отмечали опасность, подстерегающую современного ученого на пути поиска и усвоения новой информации (перегрузка, переутомление). О темпах увеличения объема научной информации можно судить по статистическим исследованиям; показательны и признания известных ученых в том, насколько тяжело им достается полное погружение и ориентация в информационных потоках. И это касается овладения картиной науч­ных знаний только в специализированной области. Что же в таком слу­чае говорить о состоянии ученых, работающих на стыке областей или желающих выйти за очерченные границы узкой специализации? Тем более, в современной науке бывает довольно сложно определить, какая часть информации окажется впоследствии полезной для исследования, а какая послужит просто целям расширения научного кругозора.

Однако уже вполне очевидно, что результатом увеличения объ­ема информации в каждой из научных сфер станет все большее дроб­ление, дифференциация отдельных направлений. Профессионализм, который и в настоящее время связывают в первую очередь с уровнем подготовки, опытом и объемом знаний ученого или практика, будет прерогативой лишь узких специалистов в какой-либо определенной области. Именно в сужении научной сферы интересов ученого, в пере­ходе от универсальных знаний к специализированным видится, по на­шему мнению, выход из сложившегося информационного кризиса.

Уже Д. Прайс подсчитал, что приблизительно за одно десятиле­тие (имеется в виду XX век) в два раза сужается специализация в нау­ке. За этот же отрезок времени вдвое увеличивался объем научных изысканий и публикаций. Иными словами, количества информации и численности научных кадров приблизительно совпадали, т. е. находи­лись на одном уровне. Однако расширение сферы научной информа­ции не означает соотносимого роста отдельных ее составляющих — научных областей: объем информации, непосредственно относящейся к теме исследования того или иного ученого, может сильно отличаться от общего объема научных данных. Таким образом, специализация, сужение областей исследования являются в каком-то смысле реакцией на все больше «раздувающуюся» информационную сферу науки. Вряд ли можно говорить об абсолютной точности представленных прогно­зов, но, тем не менее, тенденция вполне заметна.

 

Информационный кризис в науке

 

Наука и информация в совокупности образуют комплексный феномен — открытую, саморазвивающуюся систему. Это неоднократ­но подчеркивалось многими учеными. Сходного мнения придержива­лись, например, В.В. Налимов и З.М. Мульченко. «Наука, — пишут они, — это самоорганизующая система, развитие которой управляется ее информационными потоками».    Нельзя, конечно, игнорировать и другие факторы, воздействующие на рост научных знаний, в первую очередь, благоприятную социальную и экономическую среду, являющуюся внешним условием эффективного функционирования науки в обществе.

На наш взгляд, специализация областей науки, с одной стороны, и увеличение общего объема информационных потоков — с другой, явления не совсем взаимозависимые, поскольку рост научных знаний, представляющих собой содержание информационных потоков, являет­ся достаточно автономным процессом. Сам факт выделения все боль­шего количества научных направлений из целых областей — явление вторичного порядка, обусловленное необходимостью ученых справ­ляться с увеличивающимся потоком научной информации. При этом было бы ошибочным считать, что явление специализации носит ис­ключительно субъективный характер и порождено стремлением людей, занятых в науке, «облегчить себе жизнь». Напротив, это — объектив­ный эволюционный процесс, сопутствующий научному прогрессу. «Как результат экспоненциального развития науки непрерывно уменьшается доля знаний, которой в состоянии овладеть один человек, что неизбежно ведет ко все более дробной специализации и разделе­нию научного труда», — еще несколько десятилетий назад отметил данный факт ММ. Карпов.

Широта специализации зависит, как правило, от того, насколь­ко успешно можно освоить и переработать ее информационное напол­нение при том, чтобы соответствующие научные знания формировали активный информационный ресурс, а не уходили в пассив. Если же такое не просто случается, а приобретает тенденцию повторяемости, закономерности, — это сигнал к тому, чтобы еще более сузить представленную научную специализацию (дисциплину — если речь идет об образовательной научной деятельности). Обоснованная необходимость таких изменений, тем не менее, не совпадает с интеллектуально-психологической готовностью ученых и специалистов их принять. Многие из них с большим неудовольствием воспринимают сигнал, свидетельствующий о том, что их познавательные способности не поспевают за новыми информационными возможностями. Обычно такая борьба за сохранение полного статуса какой-либо области науки ни к чему позитивному не приводит: позиции приходится «сдавать» в любом случае, зато время может быть упущено (в плане эффективности использования информационных ресурсов).

В целом, можно сказать, что наука в наши дни парадоксальным образом страдает, или, скажем корректнее, оказывается под воздейст­вием двух, казалось бы, взаимоисключающих факторов. Мы согласны с авторами сборника, посвященного вопросам научного потенциала, которые пишут: «Сложившаяся в современной науке информационная ситуация позволяет сделать вывод: научной информации одновремен­но и слишком много и слишком мало. Много — потому, что посту­пающая к потребителю — ученому информация в огромной и все воз­растающей степени разбавлена ненужными ему в данный момент све­дениями (так называемый семантический шум). Мало — потому, что, как правило, необходимая, потенциально полезная исследователю ин­формация в большей своей части остается ему недоступной». Удиви­тельно, что эта особенность функционирования науки была отмечена еще в конце 60-х гг. прошлого века, когда проблема «перенасыщенно­сти» науки не стояла так остро (по сравнению с сегодняшней инфор­мационной ситуацией).

Таким образом, становится понятным, что «информационный кризис», по существу, отражает неуверенность ученых в своей безус­ловной осведомленности по тому или иному вопросу, наличии четкого механизма получения исчерпывающей и одновременно конкретной информации по выбранной теме. И если понятие «информационный взрыв» описывает (возможно, излишне эмоционально) объективную ситуацию современной действительности, то понятие «информацион­ный кризис» характеризует, прежде всего, психологическое состояние ученого и, следовательно, является субъективным отражением совре­менной действительности.

Между тем, говоря об увеличении информационного давления в современной научной среде, нельзя забывать об индивидуальных осо­бенностях познающего и творящего субъекта науки, т. е. о преслову­том человеческом факторе. Если один ученый не может себе предста­вить публикацию каких-либо своих изысканий без подробнейшего оз­накомления с научными достижениями коллег в данной области, то другой дерзает заявлять о себе научному миру, не слишком заботясь о степени новизны и дисциплинарной проработанности представляемого материала.

В качестве примера приведем ответ одного видного западного ученого-математика журналисту, интересующемуся его точкой зрения на состояние современной научной литературы: «Я не стараюсь сле­дить за литературой, — отвечает ученый. — Я думаю, каждый должен решить, что он будет делать — читать или писать. Я выбрал писать...». Разумеется, это шутка, но она отражает некоторые вполне реальные проблемы, тем более, что исходит из уст маститого ученого, высокооб­разованного человека. Естественно, ученый понимает, что даже при чрезвычайно высоком интеллектуальном потенциале, аналитических способностях и прекрасной памяти никто не может полностью изоли­ровать себя от новой информации. И далее, по ходу интервью, он под­тверждает этот факт, с удовольствием рассказывая о дискуссиях и вза­имном обмене мнений с коллегами по университету.

Кстати, это хороший пример того, что, учитывая огромное влияние современных информационных ресурсов, нельзя недооцени­вать значения устных источников научной информации (формальных или неформальных) и, надо сказать, мало исследуемых в информаци­онном обмене. Заметим при этом, что вербальный способ обмена информацией в научной среде на несколько порядков надежнее (с точки зрения достоверности) того же способа коммуникации в обыденной (ненаучной) среде.          

          

Наука в контексте информации

  

Как известно, поиск нужной информации в процессе научной деятельности предполагает активную творческую позицию исследова­теля, т.е. не является чисто механической работой, абстрагированной от личности ученого. Поэтому даже при видимом отсутствии конкрет­ных результатов поиска сам его процесс и полученные «посторонние» теме исследования знания могут определенным образом воздейство­вать на ученого, например, на уровне идей, ассоциаций, новых поста­новок вопросов. Это, в конечном счете, может привести к отклонению от первоначального научного замысла, к корректировке понятийного аппарата, расширению или сужению границ исследования. Разумеется, мы не говорим о тех случаях, когда ученый получает бесполезные сведения, тратя на это собственное время, или, что еще хуже, сведения непроверенные, неточные, просто ошибочные (это, в первую очередь, касается неопытных пользователей информационных ресурсов или просто начинающих исследователей — студентов, аспирантов). С дру­гой стороны, не исключена возможность того, что крайне важная для научной работы информация так и остается невостребованной, не до­ходит до своей целевой аудитории, и тем самым упускается возмож­ность дальнейшего развития соответствующей научной проблематики.

Однако проблема поиска исследователем необходимой инфор­мации связана не только с увеличением массы научных (печатных и, в большой степени, электронных) изданий, публикаций и т.п. Немало­важную роль играет и сама специфика научных знаний нашего време­ни. Современная наука имеет весьма и весьма сложную структуру: от­деляются и/или переплетаются различные отрасли, дисциплины, тече­ния, направления и т.д. Процесс дробления, выделение частных вопросов и научных проблем в самостоятельные области исследования, как уже говорилось, закономерен и способствует снижению информацион­ной нагрузки на субъектов научной деятельности (как научных коллек­тивов, так и отдельных ученых). Четкая структура и организация науч­ной информационной среды позволяет исследователю быстро ориен­тироваться в информационных научных потоках и выбрать себе «под­ходящий». Очевидно, что специалист по генной инженерии не станет в целях повышения уровня знаний в своей области просматривать статьи и знакомиться с результатами научных разработок по созданию искус­ственного интеллекта, хотя проблема пограничных знаний и погранич­ных информационных потоков ни в ком случае не снимается.

В этом плане показательны результаты исследований, прово­дившихся еще в 60-е гг. прошлого столетия и посвященных выявлению целевых аудиторий в рамках научных специализаций. Авторы статьи приходят к тому выводу, что добрая половина научных публикаций (за основу исследования брались статьи психологического содержания) рассчитана на узкий круг читателей, максимум — на несколько сотен специалистов. Немногим больше ученых, согласно другим данным, в среднем, составляют так называемую «группу научных интересов». На основании ряда исследований был сделан вывод, что даже официально признанные (и относительно узкие) направления в научной практике разбиваются на более мелкие специализации. Об этом же свидетельст­вуют и многие участники научных конференций: каждого ученого в отдельности интересуют далеко не все выступления коллег, а только некоторые из их докладов.

Тем не менее, нарастающая дифференциация научных инте­ресов не означает, к сожалению, стройности и четкости в организа­ции научной сферы знаний. Между дисциплинами одной науки и даже между разными научными отраслями в наше время существует довольно сложная корреляция. Границы отдельных областей рас­плывчаты и могут «накладываться» друг на друга. Особенно это ка­сается наук о человеке, предметом которых являются и взаимоот­ношение социальных групп, и индивидуальные характеристики их субъектов — здоровье (психическое, физическое), развитие, пред­почтения, социализация, экология и т.д. В такой, казалось бы, узкой специальности, как педиатрия, могут быть востребованы исследова­ния психологов, экологов или педагогов и т.д. Иными словами, под­вижность и нелинейность структуры научных знаний в современном мире создает определенную трудность в процессе поиска научной информации и накопления теоретических и практических материа­лов исследований.

Эти и другие проблемы развития и транслирования современного научного знания, на наш взгляд, могут быть решены только с помощью применения современных информационных технологий. Именно инфор­матика должна решить задачу технического обеспечения научного про­цесса, высвобождения интеллектуального потенциала ученого. Можно с уверенностью предположить, что общий КПД научных работников значи­тельно возрастет, если интеллектуальные затраты на поиск нужной и, ра­зумеется, достоверной информации будут сведены к минимуму.

Кроме того, необходимо совершенствование каналов трансля­ции научной информации, в первую очередь, развитие периодических изданий как в электронном, так и в печатном вариантах (электронные издания даже предпочтительней, поскольку могут выходить с большей частотой, обновляться по мере появления новых научных фактов) и новых форм и способов обмена научными знаниями (активное внедре­ние в практику «сетевых» конференций в так называемом режиме on­line с возможностью дискуссий и обменом опытом между учеными из разных городов и стран). Только задействовав оба направления — раз­витие электронных технологий поиска и обработки информации и совершенствование каналов коммуникации — можно обеспечить качест­венную и эффективную информационно-научную деятельность.

Однако прежде чем предпринимать какие-либо шаги по нала­живанию каналов научного поиска и коммуникаций, необходимо четко определить, в каких областях существуют те или иные проблемные зоны, какие составляющие информационного процесса нуждаются в корректировке. Это требует соответствующих исследований, на основе которых в дальнейшем будут приниматься необходимые эффективные меры по решению поставленных задач.

Классификация информационных потребностей ученого суще­ственно упрощает задачу выявления проблемных зон в информацион­ном пространстве науки и вносит свою лепту в процесс обеспечения успешного двухстороннего сотрудничества науки и информации. Ос­новой для подобной классификации может служить содержание информации, что, на наш взгляд, вполне закономерно. С содержательной точки зрения, информация делится на критически важную для данного исследования, т.е. собственно научную, и общую, широкого плана (имеющую второстепенное значение для конкретной научной работы). Первая, в свою очередь, может быть разделена на три вида: все экспериментальные и фактические данные; формы осмысления, переработки данных (различные теории, концепции, версии и т.д.); информация, касающаяся методологии исследования, в том числе понятийный аппа­рат.

В зависимости от того, в какой именно сфере знаний — приклад­ной или теоретической — ученому требуется информационная поддерж­ка, выбирается и соответствующий способ получения необходимых све­дений, тот или иной канал коммуникации. Очевидно, что для адекватной передачи и извлечения из информационного потока содержательных еди­ниц разного уровня нецелесообразно использовать одни и те же ресурсы и источники. Дело в том, что некоторые информативные блоки легко под­даются трансляции и приему, другие же требуют специфических путей передачи. Так, информация о результатах практических исследований, а также статистические и фактические данные могут быть относительно просто обнаружены путем беглого чтения специальной литературы (пе­чатных и электронных изданий), ознакомления с материалами параллель­ных исследований и т.д. Такие данные часто кодируют в себе количест­венные, качественные, темпоральные и другие отношения объектов ис­следования и формализуются в виде таблиц, графиков, схем и пр.

Однако при получении теоретической информации, необходимой для усвоения и классификации каких-либо экспериментальных данных, а также при создании условий для опытных исследований и т.п., поиск ин­формации может представлять значительную трудность. В некоторых случаях научные публикации отражают не устоявшиеся, «созревшие», подкрепленные опытом и обширным знаниями идеи и положения, а лю­бопытные посылки, научные версии, модные концепции, находящиеся в процессе доработки и осмысления. Или, напротив, важное содержание бывает выражено настолько сложным способом, «темным» языком, плохо структурировано, что выделить главное практически не представляется возможным. С подобными трудностями часто сталкиваются молодые ученые, будущие специалисты, не владеющие в полной мере навыками критического восприятия научного материала.

Таким образом, если практическая информация, например, циф­рового порядка легко воспринимается и систематизируется без ущерба для ее содержания (разумеется, при соблюдении этических норм и пра­вил в науке, отсутствии подтасовок), то содержание информации на уровне идей, доказательств, теоретических взглядов и обоснований может непреднамеренно трансформироваться, претерпеть изменения, в результате которого оно искажается.

Итак, чем абстрактней, отвлеченней содержание информации, тем сложнее оно поддается трансляции и, соответственно, тем больше приходится тратить времени на его поиск и усвоение. В полной мере отвечает сказанному проблема качественной научной информации в области методологии научного знания. Как показывает практика, цир­кулирующие в информационной научной среде публикации и работы, представляющие, казалось бы, немалый интерес для других исследова­телей, зачастую лишены методологического обоснования. Это не озна­чает, что методологического обоснования нет в принципе, оно просто остается «за кадром», не раскрывается автором.

К сожалению, в значительной части научных трудов, посвящен­ных каким-либо изысканиям или экспериментам, отсутствует подроб­ное описание (информация) каждого этапа (в плане технических усло­вий, возникающих в процессе трудностей, важных с точки зрения нау­ки сомнений, найденных способов их преодоления). Нередко даются лишь начальная установка исследования и результирующая информа­ция. Возможно, этому есть свои причины, и часть авторов преднаме­ренно опускают или невнятно определяют процесс, приемы и инстру­менты своих исследований. Другие же просто не придают должного значения такого рода требованиям, представляя свои труды на суд «широкой публики» (на практике состоящей, как правило, из узкого круга специалистов). В результате, при ознакомлении другого ученого с подобным исследованием и заимствовании им оттуда части инфор­мации (субъективно важной для него) общее предметное содержание исследования с необходимостью редуцируется посредством субъек­тивного источника, в качестве которого выступает в конечном итоге тот или иной ученый как производитель информации. При этом не важно, каким источником получения информации является устная (или частично устная) форма научной коммуникации, скажем, семинар или конференция, посвященные каким-либо аспектам научной деятельно­сти. По ходу выступления авторов другие участники получают воз­можность «улавливать», отбирать нужную им информацию, а затем прояснять интересные, но, на их взгляд, оставшиеся нераскрытыми пункты выступлений. В некоторых случаях такая форма коммуникации является более предпочтительной для получения содержательной ин­формации о методологии исследования.

Еще одним важным параметром в классификации информаци­онных потребностей ученого (после содержания информации) высту­пает потребность в общих представлениях о научном потоке, реализо­вать который без соответствующих вспомогательных средств довольно трудно. Их роль выполняют различные справочники, библиографиче­ские указатели, списки, энциклопедии, аннотации и реферативные из­дания, а также электронно-информационные службы, которые уже на­чали функционировать в значительной части городских библиотек и книжных магазинов. Такие средства можно было бы назвать системой «информации об информации», без которой невозможна продуктивная деятельность современных научных работников.

Кроме использования профессиональных информационных вспомогательных средств (служб и изданий, специализирующихся на оказании помощи по отбору из всего информационного массива интересующих исследователя позиций) ученый может найти необходимые сведения другим путем, например, обнаружения полезных ссылок в уже знакомых научных статьях, следования прямым рекомендациям коллег и т.д. Итак, практически все информационные источники могут послужить отправным пунктом для дальнейшего поиска необходимой научной информации, что ни в коей мере не преуменьшает значения и роли собственно вспомогательных информационных средств в научной деятельности.        

                                                 

Информационная научно-познавательная деятельность

                                            

Немаловажным моментом, определяющим уровень профессио­нальной информированности ученого, является его социализация в науч­ной среде. В процессе коллективной научной деятельности, общаясь с коллегами на специализированных научных встречах разного уровня и ранга, он имеет возможность получать как собственно научную информа­цию (по интересующему его предмету исследования), так и вспомога­тельную, служебную. Можно сказать, что «вращение» в научных и даже околонаучных кругах позволяет человеку, занимающемуся интеллекту­альной деятельностью, поддерживать свой профессиональный уровень, «оставаться в форме». От коллег по «цеху» ученый получает сведения о том, где и когда будут происходить встречи и симпозиумы посвященные интересующей его проблеме, какие новые источники научной информа­ции появились в последнее время, кто из отечественных и зарубежных коллег занимается сходной научной тематикой и т.п.

Всю информационную научно-познавательную деятельность исследователя можно условно свести к двум составляющим: постоян­ному научному интересу к какой-либо области знаний и возникающей время от времени потребности в прояснении какого-либо конкретного вопроса, связанного с его научным интересом. В первом случае имеет место постоянное, поэтапное, последовательное ознакомление ученого с научными работами и достижениями в его специализации, что вполне отвечает его общей профессиональной информационной потребно­сти — находиться «в курсе дела», поддерживать свой научно-интеллектуальный уровень и статус ученого. Во втором случае инфор­мационная деятельность носит, скорее, отрывочный, справочный ха­рактер, отвечает отдельным, дополнительным (иногда — спонтанным) познавательно-профессиональным  запросам  исследователя.   Особенность, специфика этой информационной потребности ученого состоит в том, что, распространяясь лишь на незначительную часть общей «на­учно-отсылочной» деятельности, она может превосходить (быть шире по содержанию, «качеству») блок постоянных, так сказать, основных научных интересов исследователя.

Все это свидетельствует о сложной структуре информационных потоков или информационных баз данных, которые формируются в зави­симости от интересов ученого и научного сообщества и служат в свою очередь для информационного обеспечения запросов ученых. Понятно, что каждая такая информационная составляющая имеют свою специфику и ориентирована на специальные области научной деятельности.

Пристальное внимание ученого обращено на постоянно обнов­ляющиеся научные данные и открытия в сфере его прямых профессио­нальных интересов. Иными словами, «интересное» выступает в этом случае в качестве синонима «нового» в науке (исключение составляют образовательно-научные дисциплины, изучающие этапы становления научной мысли в какой-либо области). Но дополнительные, спонтан­ные информационные потребности исследователя, выходящие за пре­делы его профессиональных знаний, не обязательно непосредственно связаны с последними достижениями науки и культуры (принципиаль­но новое и субъективно новое — суть не одно и то же), тем не менее, они отражают процесс работы его внутренней научно-творческой мыс­ли. На первый взгляд, запрашиваемая разносторонняя информация мо­жет не иметь прямого отношения к предмету исследования ученого, но при этом служить своеобразным катализатором всего процесса его на­учного поиска, быть источником его озарения или подтверждать какие-либо догадки. Таким образом, как простая любознательность, так и разносторонность научных и культурных интересов ученого могут иметь под собой более глубокие корни, связанные с областью интуи­ции, непознанными до сих пор связями и механизмами, запускающими процесс истинно творческого мышления.

Рассматривая научно-познавательную деятельность ученого в контексте удовлетворения его информационных потребностей, нельзя не отметить тот факт, что потребность в познании научных фактов или явлений не всегда осознается ученым в полной мере. Она может суще­ствовать на бессознательном уровне, при этом являясь одним из инст­рументов описания и вместе с тем векторной составляющей сложного процесса информационной деятельности исследователя.

Иными словами, объективный недостаток информации не все­гда соответствует субъективному, т.е. внутреннему убеждению челове­ка (в данном случае, ученого) в необходимости получения новой информации. Когда этот недостаток становится очевидным, у исследова­теля формируется осознанная информационная потребность, которую он удовлетворяет в процессе своей, как правило, «справочной» позна­вательной деятельности. Разумеется, это не снижает значимости объек­тивной, но четко не определенной потребности ученого в получении новых, специально не запрашиваемых данных. «Ошибочно предпола­гать, что функции системы научных коммуникаций ограничиваются предоставлением ученому той информации, о потребности в которой он осведомлен», — верно подмечает социолог Е.З. Мирская.

Человек, для которого сфера науки является основным полем дея­тельности, постоянно имеет дело с информационными потоками, совер­шенствует свои знания, получая и перерабатывая новые научные данные (в большей или меньшей степени — зависит от индивидуальных познава­тельных способностей, возможностей и установок ученого). В случае, ес­ли выполняемая им работа требует обращения к научному архиву или справочно-энциклопедическим изданиям, речь идет о сознательной, целе­направленной информационной потребности. Запрашиваемая информа­ция заведомо обладает меньшей объективной новизной, чем незапраши­ваемая, поскольку уже относится к созданному интеллектуально-научному фонду, так сказать, общей «копилке знаний». С такого рода ин­формацией, по большей части, имеют дело «новички» в науке — учащие­ся, студенты, аспиранты, молодые ученые.

Однако это могут быть и исследователи, решившие по каким-либо причинам выйти из круга своих научных интересов и усовершенствовать свои знания в другой области, возможно, даже «начать с нуля». Причины этому могут быть разные. Например, ученый пришел к выводу о необхо­димости перенять научные методы из другой области знания, использо­вать «чужеродный» инструментарий исследований, а также провести ка­кие-либо параллели на уровне содержания предмета исследования. При­чем в таком случае ученый, скорее, предпочтет те информационно-коммуникативные каналы, в которых содержится сокращенная или же предельно обобщенная информация по какому-либо вопросу (например, обзорные статьи, учебники), вплоть до научно-популярной литературы. Пренебрегать последней, учитывая разностороннее развитие науки и ин­форматики, видимо, не стоит. Так, С. Владимиров и М. Карев отмечали, что «научно-популярная литература может рассматриваться как мощная фильтрующая система, отбирающая из бесконечного множества фактов то, что представляет собой существенный интерес». Однако необходимо признать, что специалисту, работающему в узких рамках своей дисципли­ны и испытывающему необходимость в дополнительной информации, трудно искать ответы на поставленные задачи и вопросы в научной литературе других областей знаний, изложенных, как правило, трудным спе­цифическим языком. Именно поэтому ученый нередко обращается к на­учно-популярным журналам и книгам.

Впрочем, вопрос актуальности для научных изысканий сведе­ний из других областей знаний, представленных на общедоступном языке, остается весьма важным и также малоисследуемым. Но по­скольку потребность в такой литературе всегда была и остается, то это лишний раз подтверждает мысль о ее важности и необходимости для любого научного сообщества. Такого рода информация останется акту­альной практически на все времена существования науки.

Наконец, существенным условием поиска и, следовательно, усло­вием обнаружения полезной для субъекта и объективно новой информа­ции является осознание потребности в данной информации, что, в свою очередь, уже предполагает некоторую осведомленность человека о ее на­личии. (Вспомним Платона: нет предметов, о которых бы мы вообще ни­чего не знали. Если мы выделяем предмет из массы других, значит, мы уже имеем о нем некоторое представление, что и дает нам возможность его выделить из общей массы.) Но, как мы уже видели, запрашиваемая информация не покрывает всех реальных информационных потребностей ученого. Поэтому было бы упрощением видеть решение научно-информа­ционных проблем только в повышении уровня (качества и количества) поисковых операций, доступных отдельным лицам или коллективам.

Информационные запросы как научных школ, так и отдельных ученых, естественно, различны. Так, в прикладных науках информацион­ный акцент делается на техническом и методическом сопровождении опыта. В теоретических областях ощущается постоянная нехватка передо­вых исследований, принципиальное значение имеет «гонка» идей, задаю­щая соответствующие темп и содержание поиска. Однако более подроб­ное рассмотрение особенностей общенаучных и индивидуальных инфор­мационных запросов — тема отдельного исследования.

В нашей работе мы очертили лишь общие контуры той системы, в   рамках   которой   формируются   и   развиваются   информационно-научные потребности современного ученого. Развитие это — нелиней­но, представляет значительную сложность и должно быть еще отрефлектировано методологами науки. Однако важность качественно высо­кого информационного обеспечения не подлежит ни малейшему со­мнению. От состояния информационного поля в науке во многом зави­сит ее дальнейшее развитие. И если совершенствование информацион­ных технологий и способов их внедрения не снимает все проблемы и вопросы, которые существуют и могут появиться в последующем, то, по крайней мере, значительно их сокращает и, будем надеяться, в даль­нейшем сведет к минимуму.        

Проблемы информации в контексте науки и проблемы науки в контексте информации остаются актуальными. К сожалению далее рассуждений об их взаимосвязи по сути речи не идет. Не проводится и соответствующих исследований, во всяком случае их весьма недоста­точно. Несмотря на то, что понятия информатики и информатизации стали разрабатываться прежде всего в рамках самой науки.

И в самом деле сказать, что информация — хлеб науки и основа научных исследований, будет вполне справедливо, но этого мало. Повто­рить, что информацию трудно найти в силу ограниченности поисковых возможностей, уже много, но сегодня и этого уже недостаточно. Остается открытым вопрос о структурировании научной информации. По сути не­обходимо говорить о научной информации как о неком общем специаль­ном и самостоятельном знании об информации и информатике.

Но в этом случае теория информатики переходит в область тео­рии познания и фактически становится предметом философских иссле­дований. Но готовы ли сегодня ученые, занимающиеся информацией, (а это, как правило, естественники), к такой понятийной трансформа­ции? Думается, что все-таки нет, и получается, что пути исследования информатики философами и естественниками практически не пересе­каются к обоюдным потерями соответствующих знаний.

 

Друкер Питер Фердинанд

За фасадом информационной революции, 1999 г.

 

Поистине революционное воздействие информационной революции толь­ко начинает ощущаться, однако отнюдь не «информация» питает это воздействие. Речь не идет об «искусственном разуме», и дело не во влиянии компьютеров и ускоренной обработки данных на процесс принятия решений, формирования поли­тики или стратегии. Это то, чего практически никто не предвидел и о чем на самом деле никто даже не говорил десять или пятнадцать лет назад: Е-коммерция, или электронная торговля — взрывное по своему характеру появление и становление Интернета как главного (и, возможно, в конечном счете самого главного) всемир­ного распределительного канала для товаров, услуг и, сколь ни удивительно, для управленческих и профессиональных рабочих мест. Все это коренным образом меняет экономики, рынки и структуру промышленности; продукты, услуги и их потоки; сегментацию потребительского рынка, потребительские ценности и пове­дение; рабочие места и рынки труда. Однако это воздействие на общества и поли­тику и — самое главное — на то, каким мы видим мир и себя в нем, может ока­заться еще большим. В то же время неожиданно новые отрасли производства, без сомнения, появятся, причем скоро. Одна уже есть: биотехнология. Есть и другая: фермерское рыбоводство. В течение следующих пятидесяти лет это последнее мо­жет превратить нас из «охотников и собирателей на морях» в «морских пасторалистов» — точно так же, как аналогичная инновация около десяти тысяч лет назад превратила наших предков из «охотников и собирателей на земле» в мирных зем­ледельцев.

Похоже, что столь же внезапно появятся и другие новые технологии, ве­дущие к становлению новых отраслей производства. Каковы они будут, невозмож­но даже загадывать, но в высшей степени вероятно — более того, почти несомнен­но — то, что они возникнут, причем довольно скоро. И почти несомненно, что лишь немногие из новых технологий — сколь немногие из базирующихся на них отраслей — «произойдут» из компьютеров и информационных технологий. По­добно биотехнологии и фермерскому рыбоводству каждая новинка возникнет из своей собственной, уникальной и неожиданной технологии.

Конечно, это лишь предсказания. Однако они исходят из допущения, что информационная революция будет развиваться, как несколько более ранних «револю­ций», основывавшихся на технологиях, развивались в течение последних 500 лет, на­чиная с «печатной революции» Гутенберга от 1455 г. В частности, допущение таково, что информационная революция будет подобна революции промышленной, какой та представала в конце XVIII — начале ХГХ столетий. И в самом деле, первые пятьдесят лет информационная революция проявила себя именно так.

 

Железная дорога

 

Информационная революция находится сейчас в такой точке, в какой была промышленная революция в начале 1820-х гг., примерно сорок лет спустя после того, как усовершенствованная Джеймсом Ваттом паровая машина (нововведение 1776 г.) была впервые применена в 1785-м к промышленной операции — прядению хлопка. Для первой промышленной революции паровая машина была тем, чем стал компьютер для информационной — ее «спусковым крючком», но прежде всего — ее символом. Сегодня почти каждый свято верит, что в экономической истории ничто так быстро не свершалось, как — или не имело большего воздействия, чем— информационная революция. Однако промышленная революция разворачивалась, по крайней мере, с той же скоростью (если брать аналогичный промежуток време­ни) и, вероятно, произвела равное, если не большее, воздействие. Она тотчас механизировала подавляющее большинство производственных процессов, начав с про­изводства самого важного промышленного товара XVIII — начала XIX в.: тексти­ля. Закон Мура (Moore) утверждает, что цена основного элемента информационной революции — микрочипа — падает на 50% каждые 18 месяцев. И то же самое справедливо в отношении продуктов, чье производство было механизировано пер­вой промышленной революцией. За 50 лет, охватывающие начало XVIII столетия, цены на хлопчатобумажные ткани упали на 90%. В тот же период производство их в одной лишь Британии достигло, по крайней мере, 150-кратного увеличения. И хотя ткани были наиболее заметным продуктом первых лет промышленной рево­люции, она механизировала производство практически всех других главных това­ров — таких, как бумага, стекло, кожи и кирпич. Ее воздействие никоим образом не было сведено лишь к потребительским товарам. Производство железа и скобя­ных товаров — например, проволоки — стало механизированным и «движимым паром» так же скоро, как и производство текстиля, с теми же последствиями для стоимости, цены и объемов выпуска. К концу наполеоновских войн по всей Европе производство оружия стало «паровым»; пушки производились в 10—12 раз быст­рее, чем прежде, а их стоимость упала более чем на 2/3. К этому же времени Эли Уитни (Eli Whitney) сходным образом механизировал производство мушкетов и создал тем самым первую в Америке отрасль массового производства.

Эти сорок или пятьдесят лет дали рост фабрике и «рабочему классу», в то время как в середине 1820-х гг. оба были еще столь малочисленны даже в Англии, что считались статистически маловажными. Однако в психологическом плане они пришли к доминированию (что вскоре случилось также и в политическом плане). Еще прежде, чем фабрики появились в Америке, Александр Гамильтон (Alexander Hamilton) предвидел индустриализированную страну в своем «Отчете по произ­водствам» (Report on Manufactures) от 1791 г. Декадой позже, в 1803-м, француз­ский экономист Жан-Баптист Сэй (Jean-Baptiste Say) заметил, что промышленная революция изменила экономику путем создания «предпринимателя».

Социальные же последствия ее вышли далеко за пределы фабрики и рабо­чего класса. Как отметил историк Пол Джонсон (Paul Johnson) в своей «Истории американского народа» (A History of the American People) (1997), взрывной рост текстильной промышленности, основанной на применении паровых машин, возро­дил рабство. Считавшееся отцами-основателями Американской республики прак­тически мертвым, рабство возродилось к жизни вместе с тем, как волокноотдели­тель хлопка — вскоре заработавший на пару — создал огромный спрос на низко­оплачиваемый труд и на многие декады впредь сделал «разведение» рабов самой прибыльной отраслью в Америке.

Промышленная революция имела также огромное воздействие на семью. Нуклеарная семья долго оставалась единицей производства. Муж, жена, их дети вместе работали на ферме и в мастерской ремесленника. Почти в первый раз за всю историю фабрика вывела работника и работу из дому и привела их на рабочее ме­сто, заставив оставить позади членов семьи — будь то супруги взрослых фабрич­ных рабочих либо, особенно на ранних стадиях, родители детей, работавших на фабрике.

На самом деле «кризис семьи» начался отнюдь не после Второй мировой вой­ны — он начался вместе с промышленной революцией и, по факту, вызывал стандарт­ную обеспокоенность тех, кто противостоял промышленной революции и фабричной системе. (Лучшее описание «развода» работы и семьи, как и его последствий для обеих вероятно, дано в романе Чарльза Диккенса «Тяжелые времена» (Hard Times) 1854 г.)

Однако, несмотря на все эти последствия, в первые полстолетия своего су­ществования промышленная революция лишь механизировала производство вещей, которые были всегда. Она в громадной степени увеличила выпуск продукции и в громадной же степени снизила ее стоимость. Она создала как потребителей, так и потребительские продукты — но как таковые эти продукты существовали всегда. Произведенные на фабриках, они отличались от традиционных продуктов только своей «униформой» и меньшим числом дефектов, которые прежде обнаруживались даже в продуктах, вышедших из рук лучших мастеров своего дела.

В эти первые пятьдесят лет существовало только одно важное исключе­ние — один новый продукт: пароход, впервые запущенный в практику Робертом Фултоном (Robert Fulton) в 1807 г. Его влияние слабо сказывалось еще в течение 30 или 40 лет. Фактически, почти до конца XIX столетия парусные суда перевози­ли по мировому океану больше грузов, чем пароходы.

Затем, в 1829 г., появилась железная дорога — продукт, поистине не имевший прецедента, — и она навсегда изменила экономику, общество и политику.

В ретроспективе очень трудно представить, почему изобретение железной дороги заняло столь много времени. Рельсы для перевозки грузовых тележек из­давна использовались в угольных шахтах. Что могло бы быть более очевидным, нежели установить паровую машину на тележку, дабы заставить ее двигаться, — вместо того, чтобы приводить в движение усилиями людей или лошадиной тягой? Однако железная дорога не «выросла» из тележек на шахтах. Она была разработа­на вполне независимым образом. Более того, она отнюдь не предназначалась для перевозки грузов — напротив, долгое время она рассматривалась исключительно как средство для перемещения людей. Железные дороги стали перевозить грузы лишь 30 лет спустя, в Америке. (Фактически еще в 1870—80-х гг. британские ин­женеры, нанятые для строительства железных дорог в обновленной вестернизированной Японии, проектировали их для перевозки пассажиров — и до сегодняшнего дня японские железные дороги по-прежнему не приспособлены для перевозки гру­зов.) Однако до тех пор, пока первая железная дорога не начала реально действо­вать, ее появления фактически никто не предвосхищал.

Тем не менее в течение последующих пяти лет западный мир был охвачен величайшим бумом, которые когда-либо знала история, — это был железнодорож­ный бум. Прерываемый наиболее эффектными провалами в экономической истории, этот бум длился в Европе в течение тридцати лет, до конца 1850-х гг., когда было построено большинство из основных сегодняшних железных дорог. В Соединенных Штатах он продолжался еще лет тридцать, а в отдаленных регионах — Аргентине, Бразилии, азиатской части России, Китае — и до Первой мировой войны.

Железная дорога была поистине революционным элементом промышлен­ной революции: она не только создала новое экономическое измерение, но и быстро изменила то, что я бы назвал ментальной географией. Впервые в истории чело­веческие существа обрели подлинную мобильность. Впервые расширились гори­зонты рядовых людей. Современники немедленно оценили, сколь фундаменталь­ное изменение произошло в их сознании. (Достойное описание этого можно найти в романе Джордж Элиот (George Eliot) «Срединный марш» (Middlemarch) 1871 г., являющемся, без сомнения, лучшим изображением общества промышленной рево­люции в его переходный период.) Как отметил в 1986 г. в своей последней важной работе «Идентичность Франции» (The Identity of France) великий французский историк Фернан Бродель (Fernand Braudef), именно железная дорога превратила францию в единую нацию с единой культурой, тогда как прежде она представляла собой беспорядочную смесь самодостаточных регионов, удерживаемых вместе лишь политической волей. А рассуждения о роли железной дороги в создании аме­риканского Запада — конечно же, самое избитое место в истории США.

 

Рутинизация

                                                                            

Подобно промышленной революции два столетия назад информационная революция до сих пор — т. е. со времени появления первых компьютеров в сере­дине 1940-х гг. — только трансформировала процессы, которые существовали все­гда. По факту, настоящее воздействие информационной революции проявилось вовсе не в форме «информации». Почти ни одно из последствий этой «информа­ции», предсказывавшихся сорок лет назад, не реализовалось в действительности. Например, практически никаких изменений не произошло в процессе принятия важных решений в бизнесе или в правительстве. Однако информационная револю­ция сделала рутинными традиционные процессы в бессчетном количестве сфер человеческой деятельности.

Программное обеспечение для настройки рояля превращает процесс, который обычно занимал три часа, в двадцатиминутную операцию. Существует программное обеспечение для составления платежных ведомостей, расписания доставок, инвентар­ного контроля и всех других рутинных процессов бизнеса. Составление чертежа внут­ренних коммуникаций (систем отопления, водоснабжения, канализации и т. д.) боль­шого здания — такого, как тюрьма или больница, — прежде потребовало бы работы, скажем, 25 высококвалифицированных чертежников в течение пяти дней или около того; сейчас же существует программа, которая позволяет одному чертежнику выпол­нить ту же работу за пару дней — и за крошечную долю прежних затрат. Есть про­граммы, помогающие людям заполнять налоговые декларации, и программы, обучаю­щие больничных «постояльцев», как опорожнять желчный пузырь. Люди, которые спекулируют сегодня на фондовом рынке в онлайновом режиме, делают в точности то же самое, чем занимались в 1920-х гг. их предшественники, которым приходилось еже­дневно проводить долгие часы в брокерской конторе. Процессы совершенно не изме­нились — они лишь шаг за шагом превратились в рутину, экономя нам огромное коли­чество времени и, зачастую, средств.

Психологическое воздействие информационной революции, как и револю­ции промышленной, огромно. Возможно, в наибольшей степени оно проявилось в том, как стали обучаться маленькие дети. Начиная с четырех лет (а порой и ранее) дети теперь стремительно развивают навыки пользования компьютером, быстро превосходя старших; компьютеры стали их игрушками и обучающими инструмен­тами. Через пятьдесят лет мы, пожалуй, сможем прийти к выводу о том, что ника­кого «кризиса американского образования» в последние годы XX в. и не бывало — было лишь нарастающее несоответствие между тем, как учили школы XX столе­тия, и тем, как стали учиться дети конца того же столетия. Нечто похожее про­изошло в XVI веке с университетами, сотню лет спустя после изобретения печат­ного пресса и наборного шрифта.

Однако, что касается того, как мы работаем, информационная революция пока лишь превратила в рутину то, что делалось всегда. Единственным исключе­нием является CD-ROM, изобретенный около двадцати лет назад для представле­ния опер, университетских курсов, произведений писателей совершенно новым образом. Как и пароход, CD-ROM не привился в нашей жизни немедленно.

 

Значение электронной торговли

 

Электронная коммерция стала для информационной революции тем же, чем была для промышленной железная дорога — полностью новым, полностью беспрецедентным, полностью неожиданным обстоятельством. И так же, как желез­ная дорога 170 лет назад, электронная торговля создает отчетливо новый бум, стремительно меняя экономику, общество и политику.

Один пример. Среднего размера компания с индустриального американ­ского Среднего Запада, основанная в 1920 г. и ныне руководимая внуками основа­теля, обычно обеспечивала около 60% рынка недорогой столовой посуды (для рес­торанов быстрого питания, больниц, школьных и офисных кафетериев) в радиусе сотни миль в округе самой фабрики. Фарфоровая посуда тяжела и легко бьется, поэтому дешевый фарфор традиционно продастся в пределах небольшого региона. Эта компания потеряла более половины своего рынка почти в одну ночь. Один из ее клиентов — больничный кафетерий, один из сотрудников которого «нырнул» в Интернет, — обнаружил европейского производителя, который предлагал фарфор явно лучшего качества по более низким ценам, плюс доставку дешевым авиа­транспортом. В течение нескольких месяцев основные клиенты в этом регионе переметнулись к европейскому поставщику. При этом, похоже, немногие из них осознавали — и еще меньше кого беспокоило, — что товар поступает из Европы.

В новой ментальной географии, созданной железными дорогами, человече­ство освоило расстояние. В ментальной географии электронной коммерции рас­стояние уничтожено — есть только одна экономика и только один рынок.

Одним из следствий этого является то, что каждый бизнес должен стать глобально конкурентоспособным, даже если он занимается производством или торговлей в пределах местного или регионального рынка. Конкуренция перестала быть местной — по факту, она не знает границ. В плане ведения бизнеса каждая компания должна стать транснациональной. При этом традиционно мультинациональное вполне может стать устаревшим: производство и распределение осуществ­лялось тогда в пределах некоторого числа определенных географических про­странств, но в каждом из них компания выступала как местная. Однако для электронной торговли нет ни местных компаний, ни определенных географических пространств. Где производить, где продавать и как продавать — все это останется важными деловыми решениями. Однако в последующие двадцать лет они могут перестать определять, что компания делает, как она делает и где она это делает.

В то же время остается не вполне определенным, какого рода товары и ус­луги будут продаваться и покупаться при посредстве Интернета, а какие из них окажутся неподходящими для электронной торговли. Подобная ситуация склады­валась всегда, когда появлялся новый канал распределения. Почему, к примеру, железная дорога изменила как ментальную, так и экономическую географию Запа­да, тогда как пароходу — при равном его воздействии на мировую торговлю и пас­сажирский транспорт — не удалось сделать ни того, ни другого? Почему не было «пароходного бума»?

В равной степени неясным остается воздействие более недавних измене­ний каналов распределения — например, перехода от местных бакалейных магази­нов к супермаркетам, от отдельных супермаркетов к их «цепочкам» и от «цепочек» супермаркетов к гигантам типа «Wal-Mart» и другим дисконтным «цепям». Уже ясно лишь то, что переход к электронной торговле будет столь же эклектическим и неожиданным.

Вот еще несколько примеров. 25 лет назад существовала всеобщая убеж­денность в том, что в течение немногих декад печатное слово станет доставляться электронным способом на компьютерные экраны частных подписчиков. Затем подписчики будут либо читать тексты прямо с экранов мониторов, либо распеча­тывать их. Таково было допущение, лежавшее в подоплеке создания CD-ROM-a. Потому-то немыслимое количество газет и журналов — и отнюдь не только в Со­единенных Штатах — обосновались в Интернете; правда, пока что лишь немногие из них стали таким образом «золотыми жилами». Однако любой, кто лет двадцать назад предсказал бы бизнес типа того, каким занимаются Amazon.com и barnesandnoble.com — т. е. что книги будут продаваться в Интернете, но достав­ляться покупателям в их «твердом», печатном виде, — был бы жестоко осмеян. Тем не менее Amazon.com и barnesandnoble.com занимаются как раз таким бизне­сом, причем занимаются им по всему миру. Первый заказ на американское издание моей самой недавней, 1999 г., книги «Управленческие вызовы для XXI века» (Management Challenges for the 21st Century) поступил именно на Amazon.com, a прибыл этот заказ из Аргентины.

Другой пример. Десять лет назад одна из ведущих мировых автомобиль­ных компаний провела основательное исследование ожидаемого влияния только-только появившегося тогда Интернета на продажи автомобилей. Заключение со­стояло в том, что Интернет станет главным распределительным каналом для по­держанных автомобилей, но в потребителях по-прежнему будет жить желание ви­деть новые автомобили, иметь возможность потрогать их, совершить тестовую поездку. В действительности, по крайней мере до сих пор большинство подержан­ных автомобилей по-прежнему приобретается не через Интернет, а на стоянках у торговцев. Тем не менее до половины всех проданных новых автомобилей (за ис­ключением автокласса «люкс») могут теперь действительно быть «куплены» через Интернет. Дилеры лишь доставляют автомобили, которые покупатели выбрали задолго до того, как они вступили в реальную сделку. Что это означает для буду­щего местной автомобильной торговли, самого прибыльного малого бизнеса XX

столетия?

Следующий пример. Во время бума 1998 и 1999 гг. торговцы на американ­ском фондовом рынке все больше покупают и продают в онлайновом режиме, а инвесторы, похоже, отворачиваются от электронных покупок. Основной инвести­ционный механизм в США — «взаимный капитал» (mutual funds). И тогда как не­сколько лет назад почти половина всего «взаимного капитала» была приобретена электронным способом, нынешние оценки таковы, что этот показатель упадет до 35% в следующем году [2] и до 20% — к 2005 г. Это прямо противоположно тому, чего «все ожидали» 10 или 15 лет назад.

Быстрее всего электронная торговля в Соединенных Штатах развивается в тех областях, где до сей поры «коммерции» как таковой и не было, — в сфере най­ма профессионалов и менеджеров. Почти половина крупнейших мировых компа­ний набирают свой персонал через веб-сайты, и где-то два с половиной миллиона разного рода управленческого и профессионального люда (две трети из них даже не являются инженерами или компьютерщиками) разместили свои резюме в Ин­тернете — (on the Internet) — и выпрашивают через его посредство предложения о работе. Результат — полностью новый рынок труда.

Все это иллюстрирует другое важное последствие электронной коммерции. Новые каналы распределения меняют понятие того, кто является покупателем. Они меняют не только то, как покупают клиенты, но также что они покупают. Они меняют потребительское поведение, нормы экономии, структуру промышленно­сти — одним словом, всю экономику. Вот что происходит сегодня, и не только в Соединенных Штатах, но все больше и в остальном развитом мире, и во многих развивающихся странах, включая континентальный Китай.   

 

ВОПРОСЫ ДЛЯ ПОВТОРЕНИЯ

         

2.   Условия эффективной научной деятельности в современном

обществе.

3.   Специфика научного творчества.

4.   Положительные и негативные стороны дублирования науч­ных открытий.

5.   Дифференциация понятий «научное открытие» и «научная

разработка».

6.   Чему служит специализация в науке?

7.   Алгоритм сужения научных областей в XX в.

8.   Является ли понятие информационного кризиса в науке объ­ективным отражением действительности?

9.   Чем определена подвижность структуры научных знаний?

10.    Типы научной информации (с точки зрения содержания).

11.    Особенности поиска и восприятия научной информации разного типа.

12.    Преимущества устной формы научной коммуникации.

13.    Роль вспомогательных информационных средств в научной деятельности.

14.    Классификация научных информационных потребностей.

15.    Значение неосознанной информационной потребности для ученого.

16.    Какая информация обладает большей объективной новиз­ной: запрашиваемая или незапрашиваемая?

17.    Насколько повышение уровня поисковых операций спо­собно решить проблемы в науке?