247. Закон „сопротивляющегося согласия”
„Опираться можно только на то, что сопротивляется".
(Блаз Паскаль)
Испытывая людей на податливость нажиму, мы проверяем не свою силу, а их способность ей соответствовать.
Паскалю вторит превосходный Андре Моруа. Этот остроумный, переполненный жизнью француз так оригинален. Он не Эзоп, хотя и не говорит прямо. Ему чужды намеки, хотя вся его прямота сплошь из них. Он совершенно не наставляет, но его примеры так поучительны:
„Одна женщина сомневалась в чувствах мужчины и сосредоточила на нем все свои помыслы. Неожиданно она узнает, что он отвечает ей взаимностью. Она счастлива, но, повторяй он сутки напролет, что она — совершенство, ей, пожалуй, и надоест. Другой мужчина, не столь покладистый, возбуждает ее любопытство. Я знавал молоденькую девицу, которая с удовольствием пела перед гостями; она была очень хороша собой, и потому все превозносили ее до небес. Только один юноша хранил молчание.
— Ну а вы? — не выдержала она наконец. — Вам не нравится, как я пою?
— О, напротив! — ответил он. — Будь у вас еще и голос, это было бы просто замечательно.
Вот за него-то она и вышла замуж".
Французский мыслитель Блаз Паскаль (1623 — 1662)
* Человеческий потенциал полностью раскрывается только в условиях действительной состязательности. Даже в спорте, где игровой момент представлен намного сильнее, чем в жизни, очень важно реальное стимулирование успехов и неудач. Победитель должен получать лавры, а проигравший — выбывать борьбы. Если же постоянно прощать неудачников, давать фору слабым и объявлять, что „победила дружба ", то наступит момент, когда никто из участников не будет уже выкладываться в полную силу.
„Пусть неудачник плачет!" Его слезы станут для него кредитом возрождения смеха... *
249. Закон „сохранения волнующей темы
* „Нельзя ли вывести, что чем меньше мы упоминаем в наших речах о сексуальных отношениях, тем боль не останавливаем на них наши мысли?"
(Мишель Монтень)
250. Закон „социального вакуума"
* Создайте вокруг человека, так сказать, „социальный вакуум":
лишите его поддержки и внимания;
окружите ледяным безразличием;
делайте вид, что его„нет";
вызывайте к нему брезгливость и отвращение;
порвите ему нити знакомств, дружбы, любви;
отберите его нажитые годами статус и связи (человеческие и производственные);
погрузите его в полное и „болезненное" одиночество;
пусть он видит уже из настоящего равнодушие к себе в будущем
— и из человека вы получите глину, которая допускает любую из себя лепку. *
Вот так-то и изготавливается средство „раздавливания" людей!
251 Закон „социального контроля"
Социальный контроль — важный параметр благополучия в обществе. Как известно, обычное его состояние— состояние „закрученных гаек". Но иногда в обществе берет верх противоположная тенденция. Несколько замечаний по ее аналитике,
Ослабление социального контроля сказывается в общественной жизни неоднозначно. Оно расширяет свободу личности, ее независимость от окружения и возможность творческого отношения к жизни, но одновременно увеличивает опасность эгоистического своеволия, морального волюнтаризма, беспринципности. Изнанкой свободы выступает произвол, Вместе со смягчением внешнего контроля слабеют нравственные узы: взаимные обязательства супругов, долг детей перед родителями, материнское право, взаимоуважение поколений. Человек, предоставленный самому себе, освобождается от массы требований, но при этом теряет внутреннюю устойчивость.
* Важно не забываю и постоянно помнить: чрезмерная автономизация индивида склоняет последнего .к переполнению стихийными началами и может быть столь же губительна для людей, как и порабощение. *
«Чем ночь темнее, тем звезды ярче".
(Н. А. Бердяев)
* Все есть лишь тогда, когда оно заметно. Свеча на солнце бессмысленна. Мы теряем себя в лучах более яр кого света. Но это означает не то, что мы не свет, а то, что зажигаться надо вовремя и уместно. У каждого из нас есть„звездная" ночь, в которой и нам выпадет шанс посиять. Но... на время ночи! И только ночи!
Вот почему люди более заинтересованы в темноте, чем в свете: чтобы сиять, нужен мрак. *
* Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться, разбиться
И как руда, пожертвовать собой. *
(Михаил Львов)
254. Закон „сроков выполнения работ"
* „Чтобы определить, сколько времени потребует работа, возьмите время, которое, по-вашему, на нее необходимо, умножьте на два и замените единицы измерения на единицы более высокого порядка ". *
На практике это означает, что работа с предположи- тельной продолжительностью в одну неделю будет на самом деле сделана не менее чем за два месяца.
Игоря Владимировича Ильинского вскоре после смерти Маршака пригласили в студию записать короткое стихотворение — восемь строк, оставшихся на рабочем столе недавно ушедшего поэта.
Ильинский читал Маршака несколько десятилетий. Сколько времени нужно ему, чтобы записать на пленку каких-нибудь восемь строк?
„Закажите студию максимум на полчаса", — сказал редакционный диспетчер.
„Давайте на всякий случай на час", — сказал редактор, который до тех пор с Ильинским не встречался.
„Минимум на два часа", — возразил многоопытный режиссер Алексей Александрович Шипов, много и успешно работавший с Ильинским в радиостудии.
На этот раз даже Шипов ошибся. Короткую лирическую эпиграмму Ильинский „работал у микрофона" около трех часов подряд, пока не согласился с вариантом, который мог быть, по его мнению, выпущен в эфир.
255. Закон „стандартной контактности"
* Человеку только кажется, что он что-то привносит или добавляет к тому, что на самом дел есть такая же заданность его бытии, как воздух или свет солнца. Не в последнюю очередь это относится к привычным формам стандартной контактности. Будем же предусмотрительны *
Недоучет этого правила влечет всплеск недоумений и чувственных рикошетов. Писатель Владимир Солоухин в своей книге „Камешки на ладони" рассказывает как раз о таком случае.
„Ошанин Лев Иванович, будучи тогда секретарем секции поэтов, бежал, как всегда, в запарке через многолюдный зал ЦДЛ*. Навстречу ему попался Юрий Олеша:
Писатель Юрий Карлович Олеша
— Здравствуйте, Юрий Карлович! Как живете
— Вот хорошо, хоть один человек поинтересовался, как я живу. С удовольствием расскажу. Отойдем в сторонку.
— Что вы, что вы! Мне некогда, я бегу на заседание секции поэтов.
— Ну... Вы же меня спросили, как я живу. Теперь нельзя уж убегать, надо выслушать. Да я долго не задержу, я уложусь минут в сорок.
Лев Иванович едва вырвался и убежал.
— Зачем же спрашивать, как я живут — обиженно ему вслед пробурчал Олеша",
256. Закон „стимулирования желанием"
* „Они бросились в бой и победили, когда подумали что побеждают". *
(Тит Ливий)
Это очень интересный и чрезвычайно важный для жизни людей закон. Его краткая формула должна звучать в нашей памяти как самая главная заповедь.
Желание – стимул!
У этого закона два аспекта.
Первый.
Чем ближе чужое мнение к собственно ну, тем симпатичнее высказавший его человек.
Пример проявления и использования данного положения мы находим в недавней истории молодой Российской Федерации. 26 марта 1993 г. в Москве собрался очередной внеочередной IX съезд народных депутатов. Его основная цель — отстранить от должности президента России.
А накануне, в четверг, председатель Верховного Совета Р. И. Хасбулатов, с целью укрепления своих позиций, предпринял „макияжный" ход. Он поставил себе задачей произвести обворожение избирателей. Орудием осуществления намерений было избрано общенациональное телевидение.
„Я не вижу антиреформаторских сил в обществе", сделал Хасбулатов комплимент сразу всему стопятидеся-тимиллионному населению России в манере провинциального конферансье, ласкающего зал дежурной репликой: „Я вижу, здесь собралась культурная, интеллигентная публика".
Желание понравиться спикер подкрепил пространны- ми рассуждениями о тяжких, по его мнению, последствиях „шоковой терапии", о нищете народа и всеобщей не- уверенности в завтрашнем дне. После чего совершенно логично выглядели вопросы, которые, с точки зрения председателя парламента следует вынести на референдум. Сначала: „Довольны ли вы своим жизненным положением? Хотите ли продолжения „шоковой терапии" ? А затем
— вопрос риторический, предрешенный: „Хотите ли вы продолжения политики президента? "
Руслан Имранович Хасбулатов
Второй.
Чем и привлекательнее некто, тем большего сходства взглядов от него ожидают.
Я бы определил эту закономерность как „парадокс привлекательности". А ведь в такой „вилочке" можно оказаться и по необходимости!
Возьмите, к примеру, учительское поприще или преподавательский труд. Наблюдение Сократа: „Никто не может ничему научиться у человека, который не нравится" — высвечивает здесь все, что называется, от А до Я.
Ведь, по существу, получается, что для „того",чтобы учить, надо непрерывно зависеть от обучаемых, „подходить" к ним, приноравливаться, подыгрывать.
258. Закон „сюжетизации конфуза"
Когда декабрист М. С. Лунин (1787— 1845), осужденный на каторжные работы, прибыл в Читу (1830), он был болен от шлиссельбургской жизни и растерял почти все зубы от скорбута. Встретясь со своими товарищами в Чите, он им говорил: „Вот, дети мои, у меня остался только один зуб против правительства",
— Как это тебе никогда не надумалось жениться? — спросил посланника Шредера император Николай в один из проездов своих через Дрезден,
— А потому, — ответил тот, — что я никогда не мог бы дозволить себе ослушаться вашего величества.
— Как же так?
— Ваше величество строго запрещает азартные игры, а из всех азартных игр женитьба самая азартная.
Известный русский баснописец И. А, Крылов был весьма крупным мужчиной, Однажды на набережной Фонтанки, по которой он обыкновенно ходил в дом Президента Академии художеств А. Н. Оленина (1763 — 1843), его нагнали три студента, из коих один, вероятно не зная Крылова, почти поравнявшись с ним, громко сказал товарищу:
— Смотри, туча идет.
— И лягушки заквакали, — спокойно заметил баснописец в тот же тон студентам.
* И ошибочный шаг, и неверное слово, и любая оплошность, и ситуационная надобность могут быть легко нейтрализованы, если их обрамить дополнениями, вырисовывающими приемлемую пристойность и удовлетворяющий других смысл.*
Нижеследующая история случилась со знаменитым итальянским драматическим актером Томмазо Сальвини (1829 — 1915). После многих ролей, принесших ему широкую известность, он с блеском сыграл роль Отелло в одноименной трагедии Шекспира.
Слух о блестящем спектакле быстро распространился среди любителей театра, и на одном из первых же представлений зал ломился от желающих увидеть новую постановку. Представление началось. Все с нетерпением ждали появления Отелло — Сальвини.
Отелло у Шекспира — родовитый мавр (так называли тогда североафриканских арабов-мусульман). У него темная, как у негра, кожа. И все в зрительном зале понимали, что артист выйдет сильно загримированным и будет выглядеть настоящим мавром. Итальянская публика всегда слыла очень строгой и требовательной к исполнению сценических законов.
И вот появился Отелло. Белый плащ декоративно оттенял темный цвет его кожи. В зале — восторженная овация. Отелло — Сальвини начал один из первых своих монологов:
... Я — царской крови и могу пред ним
Стоять, как равный, не снимая шапки...
(Перевод Б. Пастернака)
И вдруг в рядах зрителей прошел шорох, какое-то движение, послышались возмущенные возгласы. Оказывается, Сальвини загримировал лицо, шею, все видимые из- под костюма части тела, но забыл загримировать руки! У него — белые руки! Такого кощунства публика стерпеть не могла. Темпераментные итальянцы стали выкрикивать нелестные для актера реплики, кто-то швырнул на сцену апельсиновые корки...
Сальвини, однако, не выглядел смущенным. Он терпеливо дождался тишины и продолжал играть как ни в чем не бывало. Публику наконец затихла. Она поняла: артист „исправится" во втором акте и тогда можно будет простить ему ужасную оплошность.
Начался второй акт. Все ждали Отелло, и сразу же тысячи взглядов устремились на его руки. И тут гневные выкрики слились в единый крик возмущения. Какое без- образце! Какое неуважение к публике! У Отелло — опять белые руки!.. Шквал негодования надолго прервал течение спектакля.
Сальвини спокойно ждал, пока в зале утихнет буря; Потом неторопливо вышел на авансцену, оглядел ряды зрителей и начал медленно... снимать с рук белые перчатки! Под ними, разумеется, оказались темные руки!
Зал буквально взвыл от восторга. Значит, и в первом акте Сальвини играл в перчатках! И разразилась овация в честь любимого артиста. Он оказался на небывалой высоте.
На самом же деле знаменитый артист, конечно, схитрил. В первом акте у него не было перчаток — он действительно забыл положить на руки грим. Но остроумная выдумка с перчатками спасла его от позора и принесла еще большую славу.
„Снимает ли познание тайну, уничтожает ли ее? Я не думаю. Тайна всегда остается, она лишь углубляется от познания".
(Николай Александрович Бердяев)
„Есть классический сюжет. Нищий малыш заглядывает в щелку барской усадьбы. Видит барчука, катающегося на пони. С тех пор его жизнь подчинена одной цели — разбогатеть. К прежней жизни ему уже не вернуться. Его существование отравлено причастностью к тайне".
(Сергей Довлатов)
Вся наша жизнь протекает как бы в некоем круге. Мы привычны к нему, давно смирились с окантовывающей его границей. Но вот ведь что с нами происходит. Когда мы слышим соблазняющий голос изнутри или зовущий снаружи, то вдруг забываем обо всем и очертя голову мчимся, чтобы узреть то, что доселе было нетронуто нами, нам не известное. Где бы и как бы мы ни жили, что бы и на сколь- ко ни делали, есть к нам ко всем одна дорога, которую не перерыть, не перегородить. Это — тяга к тайне. Может быть, тайна — это вечный вроде ответ на вечный вовсе не вопрос? О запредельной жизни. А может быть, тайна есть особая нужная нам пища, чтобы не иссякал дух тяги и жизни? Не знаю. Знание о тайне ведь тоже есть тайна.
* Человека можно увлечь деньгами, роскошью, наслаждениями. Но над всем этим подчиняющим нас себе перечнем слабящих человеческую устойчивость средств парит безусловно, однозначно, велико, неоспоримо — тайна.
Железом правит магнит, а людьми — тайна. *
„— Что стоит меньше, чем лопнувший пузырь?
— Не знаю.
— Разоблаченная тайна".
(„ Легенда об Уленшпигеле")
• Существует предание о тайне царя Мидаса, у которого вдруг выросли ослиные уши. Никто бы никогда ничего не узнал, если бы не цирюльник. И хоть царь запретил ему под страхом смерти болтать об увиденном, парикмахер не удержался.
Зуд хоть с кем-нибудь поделиться удивительной новостью был столь силен, что цирюльник вышел на берег реки, выкопал в земле ямку и шепотом поделился секретом. И что же? Из ямки вскоре вырос тростник. Из тростника местный пастух сделал дудочку. А как только дунул, она и запела: „У царя Мидаса ослиные уши".
Если ты хочешь, чтобы человек носил самый тяжелый газ и колебался, носить его или бросить, сообщи ему тайну
• 17 июня 1994 г. в Германии был взорван исторический мост через Эльбу, где во время Второй мировой войны встретились американские и советские войска. Взорван он был ночью, неожиданно для всех, в полнейшей секретности.
Дело в том, что мост сильно обветшал. Построенный полтора столетия назад, он не отвечал требованиям без- опасности. Рядом с ним построили мост современный.
Спонсоров на восстановление старого моста найти не удалось. А в тайне всю операцию хранили потому, что опасались демонстраций протеста от тех, кого мучает ностальгия
Сделать, что-либо в тайне — тоже бывает уместно.
• „Никогда не забуду одного ученического впечатления. У нас был прекрасный законоучитель, как теперь помню — отец Андрей, глубоко старый и со старинными, немного смешными манерами. Он любил нас удивлять, поражать.
И вот раз, объяснив о безграничности всемогущества Божия, о том, что Ему все подвластно, он быстро повернулся к ученикам (обычно он преподавал ходя по классу) и изрек:
— А что-то есть неподвластное воле Божией.
Мы раскрыли рот с изумлением. Он торжествовал.— Догадайтесь. Ищите. Есть.
Он быстро-быстро забегал по классу и, вынув огромный деревянный гребень, нервно проводил им по редкой бородке.
Конечно, мы ничего не могли сказать.
— Всемогущество Божие ограничено непременяе-мостью воли Божией. И Бог все может изменить, но воли своей он не может изменить: воли и закона,
Так мне это запало в душу, ибо очень ясно и, в сущности, — огромная тут философия".
(Василий Васильевич Розанов. Мистицизм в природе)
Сыграйте, с кем хотите, в тайну, и вы получите необходимый психологический фон для достижения уели ваших намерений.
260. Закон „таящегося подвоха"
* В делах повышенной важности людям свойственно переоценивать действия, поступки, обстоятельства, связанные с противоположной стороной.*
Вот факт из биографии главы французского дипломатического ведомства Шарля Мориса Талейрана (1754— 1838). Это был человек, вне сомнений, умный, крепкий нервами, твердый перед порывами политических ветров. Тем не менее, и он страдал чрезмерной осторожностью и болезненной подозрительностью. Узнав о смерти русского посла — своего партнера по переговорам, он воскликнул: „Что он хотел этим сказать?!"
В мировой классификатор историй и случаев реплика выдающегося дипломата занесена как анекдот. Считается, что это была шутка.
Я не оспариваю комичности высказывания Талейрана. Я обращаю внимание вот на что: сказал, а мог бы и не сказать! Значит, вынудился. Значит, не удержался, выплеснулся, раскрылся.
А на вопрос „отчего так?" как раз и отвечает закон „таящегося подвоха .
* У человека велика жажда твердой почвы под ногами. Ему все равно, кто ее для него обеспечит.
На прочность в жизни люди готовы променять все, что угодно. И не верьте им, когда они с этим не согласны. В эту минуту их правдивость лжива. *
Знаете, как учат гордого орла (орла!) быть послушным воле человека, исполнять любой его приказ? Молоденького орла-птенца заносят в юрту, накидывают на голову кожаный мешочек и сажают на бечевку. Орленок цепко держится за нее лапками. Бечевку раскачивают. Птица в ужасе, ничего не видит, не понимает, ждет хоть минутной передышки. Через какое-то время колпачок снимают, протягивают орленку руку. На ней спокойно, устойчиво. А потом все сначала. Накидывают колпачок на голову, веревку раскачивают. Длится все это столько, сколько нужно, чтобы сделать гордого орла покорным, чтобы он охотился для человека, приносил ему добычу и забыл о далеком небе, о свободном полете.
* Тирания — единоличная деспотическая власть. Ее главная особенность: тоталитаризм, жесткость, безнравственность.
Тирания любопытна тем, что, подавляя в обществе человеческие начала, она много разово энергезирует совокупный личностный потенциал, который вырывается через кордоны запретов „протуберанцами" научных достижений и появлением шедевров искусства. *
Что же до взглядов, будто этот режим подлежит списанию со счетов истории или даже уже давно списан, то я бы заметил, что История не жертвует ничем, что в ней есть и было. Она только меняет наряды на действующих в ней лицах. разве не был деспотом Наполеон? А ведь он жил через десятки столетий после императора Тиберия! И разве не был тираном Сталин, действовавший в маске .,отца народов" и главного человеколюбца!
Итак, тирания. Как обеспечить этот тип правления? Как сохранить его, удержать? Наиболее интересное и глубокое мнение о ней, мнение непредвзятое, открытое, искреннее мы находим, пожалуй, только у Фомы Аквинского (1225 — 1274).
„Чтобы сохранить тиранию, надо умертвить самых могущественных и богатых людей, потому что подобные люди могут восстать против тирана благодаря своему авторитету. Необходимо также избавиться от знающих и ученых людей, потому что благодаря своим знаниям они могут найти средства погубить тиранию. Не следует даже терпеть школ, ни других сообществ, при помощи которых можно изучить науки, потому что ученые питают склонность к великому и, благодаря этому, мужественны и великодушны, а подобные люди легко восстают против тиранов. Чтобы сохранить тиранию, тираны должны ус- троить так, чтобы их подданные обвиняли друг друга в преступлениях и устраивали внутренние смуты, чтобы друг преследовал друга и чтобы возникали раздоры между бедным людом и богачами, а также разногласия между богачами. Действительно, в этом случае у них, благодаря их разногласиям, сбудет меньше возможностей восстать. Следует также сделать подданных бедными для того, что- бы им, благодаря этому, стало труднее восстать против тиранов. Надо установить подати, т.е. большие и многочисленные налоги, потому что таким образом можно вскоре сделать подданных бедными. Тиран должен также возбуждать войны между своими подданными и даже между иностранцами, для того чтобы они не могли задумать ни- чего против него. Царства сохраняются с помощью друзей, но тиран не должен доверять никому, чтобы сохранить свою тиранию".
„Для сохранения тирании тиран не должен казаться- своим подданным жестоким; действительно, если он будет казаться им таким, то станет ненавистным, а это может побудить их легче восстать против него. Он должен добиться уважения, благодаря какой-нибудь выдающейся добродетели, потому что добродетели подобает всяческое уважение, и если он не обладает этим превосходным качеством, то он должен притвориться, будто он им обладает. Тиран должен вести себя так, чтобы его подданные думали, будто он обладает некоторой выдающейся добродетелью, которой у них нет и из-за которой они относятся к нему с уважением. Если он не обладает добродетелями, то пусть он поступает так, чтобы они дуъщли, будто он таковыми обладает".
„Честь есть не что иное, как хорошее мнение о нас других людей".
(Б. Мандевиль)
„Одним из основных определений принципа чести является то, что никто не должен своими поступками давать кому бы то ни было преимущества над собой".
(I. Гегель)
„Честь наша состоит в том, чтобы следовать лучшему и улучшать худшее, если оно еще может стать совершеннее".
(Платон)
„Тот, кто требует платы за свою честность, чаще всего
продает свою честь".
(Л. Вовенарг)
„Каждое „поступить" есть преступить — чей-то закон: человеческий, божественный или собственный".
(М. Цветаева)
„Лишь чужими глазами можно видеть свои недостатки".
(Китайская пословица)
„Общественное мнение правит людьми".
(Б. Паскаль)
„Видя себя в других, не только любишь себя, но и ненавидишь".
(Г. Лихтенберг)
„Не сильные лучше, а честные. Честь и собственное достоинство сильнее всего".
(Ф. И. Одоевский)
„Позор длиннее жизни". (Арабская пословица)
* Честь — это способность защитной оболочки нашего „я" еще обеспечивать свою охранительную силу. Тисками для чести является стыд. Именно он разжигает сближающуюся конфликтность позора и долга. Но долг- это предписанные нам стандарты или формы поведения, а позор — это оценочное чувство неудовольствия, когда последнее становится огромным. Стыд — спусковой крючок самозатравливания человека, если гордость наделяет его честью, место, занимаемое им в обществе, пробуждает чувство долга, а обилие человеческих контактов не дает укрыться от стрел осуждения.
Сама по себе честь не ощущаема. Посмотрите на листок брани на валяем столе. Он недвижим и тих. Выйдите на улицу. Вас приятно охладит тихий порыв ветра. Но будучи в комнате, распахните окно. Воздушный поток вмиг подхватит страничку, и она, тихая и спокойная до того, зашелестит и забьется в трепете подхватывающих ее порывов.
Чтобы зацепить и возбудить в человеке чувство чести, а тем более сдавить его до боли ощущения достоинства, окуните человека вашим стыдом в его стыд ... *
У великого Лопе де Вега (1562 — 1635) среди тысячи пятисот им лично написанных произведений есть драма „Дань из ста девушек". Она, конечно, не столь на слуху, как знаменитая „Собака на сене", но как великолепен и мудр ее сюжет.
Испания отправляет в Египет сто испанских девушек, предназначенных в жены арабам, — так верховный властелин арабов использует право взимать дань с побежденных. Герой пьесы, Нуньо Озорио, сначала охвачен возмущением, получив приказ своего короля доставить „транспорт" по назначению, но затем долг заставляет его подчиниться распоряжению. Он сам занимается „изъятием" из соответствующих семей девушек, на которых пал жребий. Слыша вопли несчастных угоняемых, он полон глубокого сочувствия, но чувство долга Нуньо перед королем сильнее. О том, что существует сознание долга и перед большими жертвами, Нуньо сначала не задумывается. Перелом начинается благодаря поведению одной из девушек, Санчи, которая, кстати, в финале пьесы становится женой Нуньо.
По пути к арабам Санча вдруг раздевается донага и в таком виде расхаживает по кораблю среди подруг и конвоя. все считают ее сумасшедшей. Однако, увидя арабов, она тотчас закутывается снова в одежды. Нуньо хочет выяснить мотивы ее странного поведения. Санча объясняет, называя при этом Нуньо „трусом" и „позором человечества". Известно, что женщины друг перед другом наготы не стесняются. А перед таким конвоем наготы стесняться тоже нечего, так как конвоиры-то еще и слабее и трусливее любой женщины! Но когда Санча увидела мавров, настоящих мужественных мужчин, о, тут она сразу набросила на себя одежды. Так чем же она унизила женскую честь, сбросив одежды перед жалкими трусами?
Слова Санчи сильно задевают честь Нуньо. Как? Он, гордый рыцарь, герой, назван „бабой" и оценен соотечественницей гораздо ниже, чем мавры? Слова Санчи глубоко унижают Нуньо, а тон ее повергает его в ярость. Он клянется кровью отцов, что не потерпит издевательства женщины! Но если она права? Так вот, значит, куда заводят соглашения и приказы короля Альфонсо? И Нуньо отдает распоряжение готовиться к бою с маврами, хотя их пятьсот, а испанцев всего сотня. Он не боится смерти... Кто гибнет в бою, тот всего-навсего выполняет священный долг перед угнетаемыми...
Два долга было у Нуньо Озорио: долг перед королем и долг перед согражданами, угоняемыми навсегда в рабство. Первый долг затмевал для него все. Но коль скоро оказалась задетой его гордость, он пересмотрел свою позицию, и победу одержало то чувство долга, которое опиралось на честь.
264. Закон „тождественности"
* Чтобы что-нибудь заметить, этим надо обладать. Только то, чем жаждет встретить, сможет нам себя отдать. *
265. Закон „точки отсчета"
Не меняйте размеры. Лучше измените линейку!
Известный английский писатель Джон Мур (1852— 1933) рассказал однажды, что, обнаружив в книге американского романиста Генри Джеймса фразу: „Я увидел на пляже совершенно раздетую женщину", он спросил: „По- чему „раздетую", Генрих Здесь больше подходит слово „голую". От природы человек гол, одежда появляется потом". Высокопарный и важный Джеймс ненадолго задумался, а затем ответил: „Вы ошибаетесь, Мур, для жителя цивилизованной страны естественное состояние — быть одетым. Нагота анормальна".
266. Закон „трагической закономерности”
* Существует трагическая закономерность: чем люди больше, тем они меньше склонны к трезвому взгляду на вещи. *
История, наглядно показывающая, как это бывает, случилась в американском штате Южная Дакота. Майкл Денглер, тридцатилетний учитель, все свободное время отдавал изучению математики. Прилежно исследуя книги древних ученых, он пришел к выводу, что числам в нашей жизни уделяется недостаточное внимание, и поэтому счел необходимым сменить фамилию Денглер на число 1069. Почему же именно 10693 Майкл утверждает, что, согласно магической математике древних, единица — это знак индивида, ноль — символ движения времени, шестерка очень полно отражает связь личности с природой, а де- вятка хранит в себе смысл существования.
Однако, к великому огорчению Денглера, судья штата отклонил его требование о перемене фамилии и мотивировал это следующим образом: „Каждый ребенок знает, что отнюдь не девятка означает смысл существования, а семерка. Поэтому об удовлетворении вашей просьбы не может быть и речи".
267 Закон „тройного понимания"
* Чтобы тебя понимали, ты должен понимать то, как происходит понимание.*
Помещику однажды в воскресенье
Поднес презент его сосед.
То было некое растенье,
Какого, кажется, в Европе даже нет.
Помещик посадил его в оранжерею;
Но как он сам не занимался ею
(Он делом занят был другим:
Вязал набрюшники родным),
То раз садовника к себе он призывает
И говорит ему: „Ефим!
Блюди особенно ты за растеньем сим-
Пусть хорошенько прозябает! "
Зима настала между тем.
Помещик о своем растенье вспоминает
И так Ефима вопрошает:
„Что? Хорошо ль растенье прозябаете"
„Изрядно, — тот в ответ, — прозябло уж совсем!"
Пусть всяк садовника такого нанимает,
Который понимает,
Что значит слово „прозябает".
Незадачливому садовнику из басни Козьмы Пруткова" „Помещик и садовник" уже ничем не поможешь, а хотелось бы, и если бы пришлось, то надо было бы ему разъяснить два значения нечасто используемого в языке слова „прозябать":
1) расти, про врастать;
2) вести пустое, бесцельное существование.
Что же касается глагола „прозябнуть" (сильно ознуть), то он, как говорится, из другой оперы.
268. Закон „тупика"
Один саксонец пришел в магазин мужского белья и потребовал рубашку цвета сирени. В магазине был богатый выбор рубашек, и продавец выложил на прилавок рубашки сиреневого цвета самых разных оттенков. Но саксонец все отвергал и требовал рубашку цвета сирени. Уже и другие продавцы магазина включились в поиск. Скоро на столе перед покупателем лежали рубашки всех цветов, начиная от нежно-розового до сине-ватофиолетового оттенка. Но саксонец настойчиво продолжал требовать рубашку цвета сирени. Тогда хозяин магазина сказал нетерпеливо: „Дорогой господин! Если ни одна из этих рубашек цвета сирени вам не подходит, то мы, к сожалению, не можем вам быть полезны". Здесь, наконец, саксонец заявил, что нужную рубашку он видел на витрине этого магазина. Идя ему навстречу, рубашку сняли с экспозиции. Передавая рубашку с вы- ставки, продавец несколько ядовито за- метил: „Но ведь это белая рубашка, а вы неоднократно повторяли, что вам нужна рубашка цвета сирени". На что простоватый саксонец добродушно парировал: „Но ведь бывает и белая сирень!"
* По-разному можно строить доказательство несостоятельности чьих-то воззрений. Обычно это делается путем прослеживания рассуждений до их предела и там, в конце, показывается их несуразность и абсурдность. Но есть и другие ходы. В частности, такой. Логике оппонента в любом месте его развития некоей темы ставится препятствие и... какой бы ясности ни была чужая мысль, она автоматически превращается в нелепую и противоречивую.
Действительно, если движение вперед пресечено, то сразу же обнаруживается изъян последовательности, а попытка выйти из тупика возвратом назад неосуществима без замены утверждений на прямо противоположные. Навязанная инверсия удачно превращает любого умника в болвана. *
Обратимся в подтверждение к одному из направлений взглядов русского мыслителя Селена Людвиговича Франка (1873 — 1950). Оно изложено им в статье „Этика нигилизма". От первой до последней строки в рассуждениях Франка заметно использование правила „тупика .
„Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но не само богатство; скорее она даже ненавидит и боится его. В душе любовь к бедным обращается в любовь к бедности. Она мечтает накормить всех бедных, но ее глубочайший неосознанный метафизический инстинкт противится насаждению в мире действительного богатства. „Есть только один класс людей, которые еще более своекорыстны, чем богатые, и это — бедные", — говорит Оскар Уайльд в своей замечательной статье „Социализм и душа человека". Напротив, в душе русского интеллигента есть потаенный уголок, в котором глухо, но властно и настойчиво звучит обратная оценка: „Есть только одно состояние, которое хуже бедности, и это — богатство". Кто умеет читать между строк, тому нетрудно подметить это настроение в делах и помышлениях русской интеллигенции. В этом внутренне противоречивом настроении проявляется то, что можно было бы назвать основной антиномией интеллигентского мировоззрения: сплетение в одно целое непримиримых начал нигилизма и морализма. Нигилизм интеллигенции ведет ее к утилитаризму, заставляет ее видеть в удовлетворении материальных интересов единственное подлинно нужное и реальное дело; морализм же влечет ее к отказу от удовлетворения потребностей, к упрощению жизни, к аскетическому отрицанию богатства. Это противоречие...
[…]
Русский интеллигент испытывает положительную любовь к упрощению, обеднению, сужению жизни; будучи социальным реформатором, он вместе с тем и прежде всего — монах, ненавидящий мирскую суету и мирские забавы, всякую роскошь, материальную и духовную, вся- кое богатство и прочность, всякую мощь и производительность. Он любит слабых, бедных, нищих телом и духом не только как несчастных, помочь которым — значит сделать из них сильных и богатых, т.е. уничтожить как социальный или духовный тип, — он любит их именно как идеальный тип людей. Он хочет сделать народ богатым, но боится самого богатства, как бремени и соблазна, и верит, что все богатые — злы, а все бедные — хороши и добры; он стремится к „диктатуре пролетариата", мечтает доставить власть народу и боится прикоснуться к власти, считает власть злом и всех властвующих насильниками. Он хочет дать народу просвещение, духовные блага и духовную силу, но в глубине души считает и духовное богатство роскошью и верит, что чистота помыслов может возместить и перевесить всякое знание и умение. Его влечет идеал простой, бесхитростной, убогой и невинной жизни; Иванушка-дурачок; „блаженненький", своей сердечной простотой и святой наивностью побеждающий всех сильных, богатых и умных, — этот общий русский национальный герой есть и герой русской интеллигенции. Именно потому она и ценит в материальной, как и в духовной области, одно лишь распределение, а не производство и накопление, одно лишь равенство в пользовании благами, а не самое обилие благ: ее идеал — скорее невинная, чистая, хотя бы и бедная жизнь, чем жизнь действительно богатая, обильная и могущественная.
[…]
Подводя итоги сказанному, мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия. Если в таком сочетании признаков содержатся противоречия, то это — живые противоречия интеллигентской души. Прежде всего интеллигент и по настроению, и по складу жизни — монах. Он сторонится реальности, бежит от мира, живет вне подлинной исторической бытовой жизни, в мире призраков, мечтаний и благочестивой веры. Интеллигенция есть как бы самостоятельное государство, особый мирок со своими строжайшими и крепчайшими традициями, со своим этикетом, со своими правами, обычаями, почти со своей собственной культурой".
Ну разве С. Л. Франк не понимает, что „богатство" имманентно бывает только за счет кого-то? Это „бедность" есть не что иное как присущее всем состояние роста, как движение общества от варварства и дикости к последовательной цивилизации. Всеобщая медленно убывающая бедность — это естественное состояние людского развития.
На таком фоне богатство — инородно. Оно невозможно, как не может обращаться в золото снег или ветер.
Изменение потенциала бедности за счет многосложных манипуляций с бедняками, наверное, можно считать богатством, но оно неприятно ни здравому уму, ни позиции порядочности.
Вот почему интеллигенция, всегда отличавшая человеческое общество от стада и от стаи, стойко выступала, против полюсов богатства. Если на дереве два яблока, то ~ при каком условии Адам станет богаче Евы? И если считать, что Иван предприимчивее Петра, то зачем тогда они живут вместе?! Существование сообщества необходимо влечет иметь свои законы распределения всегда скудных благ и доступа к ним разных людей. Думать иначе— значит рвать в клочья единение людей, выжигать самою возможность сочувствия и взаимоподдержки.
Преграда воде поднимает ее уровень, делает буйной. Так и чужие взгляды, лишаясь дороги, очень легко поддаются вынуждающим превращением — с ловким, до не- заметности пересечения границ, — извращения.
Вроде бы и мыслитель, не обиженный Богом, и наверняка знает, что не все дозволено, но в своем стремлении одолеть противную сторону Франк, не дрогнув, „идет на прием и разыгрывает „метафизическую интригу" по всем правилам злокозненности.
В итоге приглушается, если не сказать глушится, главное: что не ненависть к богатству (пусть и оно будет!) и вовсе не любовь к бедности (век бы ее не было!) есть „ цель или цели русской, как и любой другой, интеллигенции. Ведь эти люди, носители и хранители интеллекта, исповедуют спинозовское: „Не плакать, не смеяться, а понимать". Они за выравнивание общественной нравственности в сторону справедливости, уход от морали леса („каждый заяц для какого-нибудь волка") к морали Ното sapiens („если уж родился, значит проживи достойно себя и всех нас вместе — живших, живущих, да и последующих тоже" ).
Но, именно прервав логику той стороны и поставив на пути ее хода мысли препятствие из сочиненного им самим обстоятельства, якобы присущего русской интеллигенции, Франк заставил доселе стройное и спокойное течение взглядов вдруг некрасиво извиться и заметаться искаженно, потеряв свое русло и опору цели.
То, что сделал С. Л. Франк, для темы нашего фрагмента о „тупике" очень полезно и поучительно, но за него самого, как ни ряди, стыдно...
269. Закон „тяги к объединению"
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам!
И, конечно, напевать лучше хором,
Лучше хором!
(Из песни)
Современному французскому философу Жану Полю Сартру (1905 — 1980) принадлежит откровенное и очень уж ядовитое замечание: „Ад — это другие". Если исходить из этой формулы, то всякому человеку больше при- стало быть одному. Не в смысле одиночества, а в чисто оздоровительном плане: просто как можно меньше нагружать себя общением и контактным соотнесением.
Наверное, можно было бы согласиться со склонным к рефлексии французом и охотно признать его правоту, тем более, что она очевидна, если бы не одно „но"... Когда кто-то говорит, к примеру, что снег идет, то он столько же прав, сколько и не прав: действительно, когда снег идет, то он, конечно же, идет, но снег на деле-то не идет, а — давайте будем точны! — падает. Идти снег при всем его желании не может — у него нет ног.
Так и в случае с нами. Другие для нас ад скорее в метафорическом, так сказать, поэтико-философском аспекте: то есть не потому, что они невыносимы или непереносимы, а потому, что мы приговорены жить в постоянно очеловеченном пространстве, всегда быть в окружении людей. Но само это окружение есть не столько нагрузка на нас, сколько облегчение нам, защита нас от нас самих же, от нашей недостаточности для самих себя же: нашей жизни помогает дружба, нас выручает полезное знакомство, нас возвышает авторитетное с кем-нибудь единение.
Композитор Пуччини, прогуливаясь по улицам Милана, остановился, возле шарманщика, игравшего мелодию из его оперы „Богема".
— Это нужно играть намного быстрее, — сказал Пуччини. На другой день шарманщик стоял на том же месте и уже чуть быстрее исполнял ту же мелодию. Но рядом с ним красовалась надпись: „Ученик Пуччини".
270. Закон „увеличения малости"
* „Чем меньше люди знают, тем обширнее кажутся:
нм их знания". *
(Жан-Жак Руссо)
Жан-Жак Руссо
271. Закон „уверенной неуверенности"
Мы можем быть терпеливы и мужественны, полны надежд и исходить из разных там иллюзий. Но дела, которые нами затеваются, тем не менее далеки от наших ожиданий на их счет. У них свой закон, и они ему исправно служат.
Поэтому куда вернее, если любое начинание не преувеличивается в своих возможных результатах, а, напротив, сознательно, твердо и с должной выдержкой при- уменьшается.
* Надежда — это проект, а не факт. Она живет не в природе, а в нашей душе. Потому„возлагать надежды" — значит, во первых, не до конца понимать свои намерения и, во-вторых, явно ошибаться в средствах их достижения. *
Этот закон весьма серьезен, он должен стать базой нашего оптимизма в повседневных трудах и затеях.
Сколько разочарований, отчаяний и прочих интеллектуальных драм можно было бы избежать, знай люди полноту и закономерность процессов, в которых человеческий компонент воспринимается как главный (да и как иначе: ведь все начинается с нашего: „Я так хочу!"), но, в действительности, у него нулевая роль, а сам он, как принято говорить, „ни с какой стороны".
Не добившись желаемого, вы считаете, что вот-де „не получилось", что вы „проиграли". Начинается бурное самобичевание и поиск „того самого" основного ошибочного шага. Вы полны скорби и негодования, злости и разочарования, опустошенности и крайностей. Вы вините сторонников и единомышленников.
Остановитесь. У вас не поражение. У вас кризис оптимизма! Причем, судя по всему, явно первоначально завышенного.
Хочу, просто порываюсь рассказать одну любопытную историю. В 1931 г. писатель Вячеслав Шишков опубликовал повесть „Странники". Во второй части этой книги, рассказывающей о перевоспитании беспризорников, есть глава „Опыт гипноза". В ней речь идет о том, как уличные, оставшиеся без родителей дети, находящиеся в одном из специнтернатов, довели педагога до белого каления, и директор школы был вынужден пригласить гип-нотерапевта для того, чтобы внушить воспитанникам лучшее поведение.
„В детский дом пришел похожий на грача, в старой визитке врач-психиатр. Он был небольшого роста, лысый, большелобый, сухой, в дымчатых очках. Суровый бритый рот, золотые зубы. Иван Петрович (это директор школы) встретил психиатра любезно, однако с озабоченным видом; он с начальством не советовался, вводил новый метод воздействия на ребят самочинно, да к тому же и не особенно верил в успех задуманного им опыта". Психиатр ввел детей в гипнотическое состояние. „И среди тишины стрелами летели стальные фразы, вонзаясь в мозг:
— Вы больше не будете озоровать. Нет, нет! Вы- хорошие мальчики. Вы будете подчиняться дисциплине, вы не будете воровать; воровство — порок, оно омерзительно, противно, оно позорит человека. Нет, вы не будете воровать, не будете воровать! Нет! Нет! Вы будете внимательно относиться к учебе. Вы будете любить приютивший вас дом. Вы никогда не станете думать о побеге. Вы никогда не убежите, вы не смеете убегать!"
Первое время после этого сеанса дети действительно: вели себя неплохо: то ли гипноз подействовал, то ли что- то иное. Но потом все началось вновь. Собрался педсовет обсудить, что делать дальше. Психиатр сказал: „Я верю в благодетельность гипноза. Я утверждаю, что эти аморальные мальчики на пути к полному выздоровлению. Проявленная ими вспышка хулиганства есть не более как протест их природы, порабощенной моей волей. Это вполне нормально. Это конвульсии издыхающего в них порока. При следующих повторных сеансах все сгладится, все исчезнет без следа".
Психиатр продолжал лечить гипнозом. „Пятый сеанс с ребятами, как и предсказывал доктор- психиатр, оказался очень благотворным: хулиганы стали послушны, присмирели. После шестого сеанса семь человек, подвергшихся воздействию гипноза, в ночь сбежали. Украдены были три одеяла, дюжина ножей с вилками, серебряные часы повара, калоши и шапка заведующего домом... Заведующий рассорился с психиатром, назло ему и самому себе зверски стал курить".
272. Закон „удовлетворяющей приманки"
* „Нет сомнения, что верующие в эту вещь преуспевают во лжи и обмане: следовательно, все в ней обман и ложь" — так заключают верхогляды. Кто глубже знает людей, тот придет к обратному заключению: „следовательно, в этой вещи есть нечто истинное: верующие в нее выдают таким образом, сколь уверенно чувствую т они себя и сколь хорошей кажется им всякая наживка, если только она заманивает кого-нибудь к этой вещи". *
(Фридрих Ницше)
273 Закон „удушения в объятиях"
* Знаете, как по-английски обезвредить бунтовщика? — Срочно сделать его лордом. *
На этом строится прием: не можешь победить — обними.
274. Закон „узкого круга"
* Постоянное круглосуточное общение с узким кругом людей притупляет взаимный интерес. *
Рудольф Загайнов, психолог из команды шахматистки Наны Иоселиани на ее матче (1988) с чемпионкой мира Майей Чибурданидзе, в своей книге „Как осознанный долг" дает беглый абрис этой любопытной „болезни" межличностного взаимодействия.
„Постепенно вскрывается специфика длительного матча, когда в отдельные моменты время словно останавливается, и очень непросто бороться с этим ощущением безвременья.
Оба тренера уже с утра напряжены и неприветливы друг с другом. Даже не сделали попытки найти тему для „сближающего" разговора. Понимают, что дело не в их отношении друг к другу, отношения в целом нормальные, по крайней мере — неплохие. А в том, что прошедшие четыре дня отразились на их состоянии и настроении, и они оказались не способны в интересах дела не только регулировать себя, но даже скрывать эти симптомы".
275. Закон „уклончивой категоричности”
Эта методика поведения вполне могла бы носить имя Бенджамина Франклина (1706 — 1790), американского ученого, дипломата, тонкого и прозорливого политика, философа, мудреца, мыслителя.
Вот его собственные слова, написанные им о себе в „Автобиографии".
„Я взял себе за закон вообще воздерживаться от прямых возражений на высказанное кем-либо другим мнение и от каких-либо категорических утверждений со своей стороны. Я запретил себе употребление таких слов, со- держащих категорические нотки, как „конечно", „несомненно" и т.п. и заменил их в своем лексиконе выражениями: „представляю себе", „предполагаю", „полагаю, что это должно быть так или эдак" или „в настоящее время мне это представляется таким образом". Когда кто-нибудь утверждал нечто, безусловно ошибочное с моей точки зрения, я отказывал себе в удовольствии решительно возразить ему и немедленно показать всю абсурдность его предположения и начинал говорить о том, что в некоторых случаях или при определенных обстоятельствах его мнение могло бы оказаться правильным, но в данном случае оно представляется или кажется мне несколько несоответствующим и т.д. и т.п.
.
Ж. А. Гудон. Портретный бюст Бенджамина Франклина.
Терракота, 1778
И Вскоре убедился в пользе этой перемены в манерах; разговоры, в которых я принимал участие, стали протекать значительно спокойней. Скромная форма, в которой: я стал предлагать свои мнения, способствовала тому, что их стали принимать без возражений. Ошибившись, я не оказывался теперь в столь прискорбном положении, как раньше, а будучи правым, гораздо легче брал верх под ошибочным мнением других тем, что признавал и за собой их ошибки.
Подобная тактика, которую поначалу я усваивал не, без некоторого насилия над своей естественной склонностью, со временем стала столь необременительна и столь привычна для меня, что, наверное, за все последующее пятидесятилетие никто не слышал, чтобы из моих уст вышло какое-либо заявление в непререкаемой догматической форме".
276. Закон „укола в самолюбие"
* В жизни каждого человека есть эпизод или событие, о котором не хочется помнить. Показавшись раз в невыгодном свете, мы весь последующий период стара- емся стереть из памяти ту неловкость или ту стыдом исполненную ситуацию, в которой мы то ли по своей, м ли по чужой воле оказались, вытравить тот горький осадок, что неприятен для нас, раздражающ и даже болезнен.
Трудно не признать, что в таком состоянии люди особенно чувствительны ко всякой колкости в эти свои свербящие и ноющие места. Поскребите здесь, посыпьте немного солью, надавите чуточку. Опытный манипулятор в такой игре никогда не проиграет. *
Недостатка в примерах на сей счет нет и никогда не будет. Мне же хочется привести частную версию подоплеки возникновения известного Постановления ЦК
: ! ВКП(б) от 14 августа 1946 г. о журналах „Звезда" и „Ленинград". Исходит она от литературоведа Бориса Бялика, и, судя по канве событий, похоже, что он знал об этой истории больше других.
„Писатель Михаил Зощенко написал для детей рассказы о Ленине. В одном из них была такая сцена: Ленин подходит к своему кабинету. Часовой останавливает его и требует пропуск. Владимир Ильич ищет пропуск по своим карманам. Его же спутник (кажется, на беду, человек с усами) грубо и резко говорит красноармейцу: „Ты что, не видишь, кто идет? Это же сам Ленин!" Владимир Ильич наконец находит пропуск и вступается за красноармейца: „Вы, товарищ, поступили совершенно правильно. Вы стоите на часах, и ваша обязанность проверять пропуска невзирая на лица".
Малоизвестная ленинградская писательница отправила Сталину донос, истолковывающий эпизод из рассказа Зощенко как антисталинский: мол-де Зощенко противопоставляет доброту и справедливость Ленина резкости и неотесанности его спутника, в котором легко узнать Сталина. Сигнал бдительной писательницы попал в цель; Сталин помнил ленинское высказывание о его грубости и нетерпимости. Вождь решил наказать Зощенко и нашел повод: в одном рассказе Михаила Михайловича описывается обезьяна, живущая в зоопарке, — писателя обвини- ли в том, что, по его мнению, обезьяне в клетке живется лучше, чем советскому человеку. Сталин произнес на Политбюро разгромную речь о Зощенко, несколько раз назвав его „сволочью". На основе этого секретарь ЦК Андрей Александрович Жданов составил постановление, включив в него, по указанию Сталина, еще и поэтессу Ахматову. Незадолго до этого, в том же 1946 г., Анну Андреевну приветствовали овацией в Политехническом и торжественно встречали в Союзе писателей, где Павел Антокольский воскликнул: „Приезд Ахматовой в Москву — крупнейшее событие после победы над Германией!" Сталина, не терпевшего чужой славы, особенно, если она приходила к человеку не из его рук, раздражала такая популярность. Зощенко клялся друзьям и знакомым, что он даже в мыслях не держал Сталина, поэтому постанов- ление было для него и неожиданным, и незаслуженно обидным" *.
277. Закон „умножения впечатлений “
* Он увлекается Ею? Ничего! Предоставьте ему, дополнительно, еще увлечься и вами. Такой нагрузки ему не осилить. *
Все последующие рассуждения и советы принадлежат Андре Моруа и взяты они из его „Писем незнакомке", опубликованных в 1956 г. в Париже в издательстве „Ла Жен Парк".
Итак, Андре Моруа, фрагмент „О другой женщине" „У вашего мужа появилась Другая. „Что это с ним такое? — думаете вы. — Он не тот, что прежде". До сих пор он по вечерам рассказывал вам, как провел день; ему нравилось приводить множество подробностей (мужчины любят порассказать о себе); он сообщал вам о своих планах на завтрашний день. Мало-помалу его ежевечерние отчеты сделались несколько туманными. Вы начали замечать в его времяпрепровождении непонятные перерывы. Впрочем, он и сам сознавал уязвимость своих объяснений. Он только вскользь упоминал о тех или иных часах, путался. Вы ломали себе голову: „Что он хочет- скрыть?"
Вы полагали, что после десяти лет замужества хорошо, его изучили. Вы знали, чем он интересуется: службой, политикой, спортом, немного живописью и нисколько литературой и музыкой. Теперь же он охотно обсуждал книжные новинки. Вдруг небрежно спрашивал: „Есть ли у нас романы Стендаля? Я бы .с удовольствием перечитал их". Но вы-то знали, что он их ни разу не читал. Прежде столь равнодушный к вашим туалетам, он вдруг стал спрашивать: „Почему ты не носишь платья из набивной материи? Они так нарядны". Или же говорил: „Постригись короче. Эти конские хвосты уже вышли из моды". Даже его политические взгляды переменились, он начал терпимее относиться к передовым воззрениям. О любви он заговорил теперь как-то странно и необычайно пылко, о браке же отзывался довольно цинично. Словом, вы перестали узнавать его.
Вскоре последние сомнения развеялись. Под некогда твердой почвой ныне струился поток. Другая была тут. Но кто она? Вы старались представить ее себе, мысленно воссоздать ее облик, используя те сведения, какие ваш муж, сам того не желая, сообщал вам каждый день. Она, должно быть, молода, хороша собой, прекрасно одевается; она образованна или умело прикидывается такой; ездит верхом (ибо ваш муж, который давно отказался от конного спорта, стал говорить: „Доктор советует мне увеличить физическую нагрузку, и мне опять захотелось по- ездить верхом"). Она, как видно, живет возле Люксембургского дворца: то и дело обнаруживалось, что какие-то самые неправдоподобные дела вынуждали вашего супруга попадать именно в этот квартал.
А затем однажды, на обеде у ваших друзей, вы ее увидели. О! Вам не понадобилось ни особых усилий, ни проницательности, чтобы узнать ее. Увы! Довольно было понаблюдать за выражением лица вашего мужа. Он ласкал ее взором. Он старался разговаривать с нею как можно меньше, но они будто невзначай обменивались то едва заметным кивком, то едва уловимой улыбкой, думая, что никто этого не видит, вы же с болью замечали все это. Хозяйка дома сообщила вам, что Другая сама захотела с вами встретиться.
— С чего бы это?
— Не знаю... она много слышала о вас... И ей до смерти хотелось познакомиться с вами.
По деланно равнодушному тону вашей собеседницы вы поняли, что она тоже знает. Вы были одновременно поражены, огорчены и озадачены, прежде всего потому, что эта женщина позволила себе покуситься на вашего собственного мужа. Не отдавая себе в том отчета, вы уже давно считали, что он принадлежит вам одной, что он стал частью вас самой. В ваших глазах он уже-больше не был свободным человеком, как другие, нет, он сделался как бы вашей плотью. И потому Другая имела не больше права отобрать его у вас, чем отрубить вам руку или похитить у вас обручальное кольцо.
Вас озадачило также то, что Другая одновременно и походила на образ, мысленно созданный вами, и оказывалась иной. И впрямь, довольно было послушать ее, чтобы сразу распознать источник новых мыслей, новых устремлений и даже новых словечек вашего мужа. Она говорила о лошадях, о скачках, цитировала авторов книг, к которым у вашего супруга с недавних пор пробудился столь необычный для него интерес. Но вы нашли, что она не более молода и, говоря откровенно, не более хороша со- бой, чем вы. И только. Рот показался вам чувственным и вульгарным. Речь ее была оживленной, но не яркой и скоро вам наскучила. „Да что он в ней такого нашел?" — в недоумении спрашивали вы себя.
Возвратившись к себе, вы сразу же накинулись на мужа: — Что это за супружеская пара? Откуда ты их знаешь? — Деловые отношения, — промямлил он и постарался
переменить тему разговора. Но вы твердо решили донять его. — Я не нахожу эту женщину слишком приятной. Судя по всему, она донельзя довольна собой, но, говоря по правде, без особых на то оснований.
Он попробовал было сдержаться, но его увлечение было так сильно, что он стал вам перечить.
— Я держусь иного мнения, чем ты, — ответил он, стараясь принять безразличный вил, — она красива, и в ней много очарования.
— Красивая! Ты, видно, не разглядел, какой у нее рот! В ярости он пожал плечами и ответил с некоторым самодовольством: — Напротив, я очень хорошо разглядел, какой у нее рот!
В отчаянии вы продолжали сокрушать (так вы думали) Соперницу. И муж и вы заснули только в два часа ночи после изнурительной тягостной сцены. На следующее утро он был подчеркнуто холоден с вами и сказал:
— Я не буду обедать дома. — Почему?
— Потому что я не буду обедать дома. И дело с концом. Хозяин я еще самому себе или нет?
Тогда вы поняли, что допустили накануне ужасную ошибку. Влюбленного мужчину не оторвать от избранницы, плохо о ней отзываясь. Она кажется ему очарователь- ной; если вы скажете ему, что это не так, он решит, что не обманывается, а вы не умеете смотреть правде в глаза, а главное — не хотите этого делать, ибо чертовски ревнивы. Мы еще об этом потолкуем. Прощайте.
О другой женщине
Письмо второе
Вы женщина умная и вполне оценили опасность. Сл- Вашим первым побуждением было сделать их жизнь не- выносимой. Самой ли начать слежку за мужем или пре- доставить это кому-то другому? У нее тоже есть супруг, который, вероятно, ничего не подозревает. Чего проще: надо поселить в нем тревогу и заставить его следить за нею? Но, оставшись в одиночестве, вы надолго погрузились в горестные размышления.
„Да, у меня есть все основания для ревности, и я могу отравить им жизнь. Но чего я этим добьюсь? В глазах мужа я окажусь тем, чем уже была для него накануне вечером: досадной помехой, докукой, пожалуй, даже мегерой. До сих пор вопреки всему его связывали со мной воспоминания, привычки и — думаю — неподдельное чувство. Он ощущал свою вину передо мной, сам страдал оттого, что страдаю я, и пытался ласковым обращением частично вознаградить меня за то, что собирался лишить меня любви.
Собирался? .. Только собирался? Ничто еще не доказывает, что он не устоял. Женщина эта, как видно, не слишком свободна; он и того меньше. Быть может, они ограничиваются пока прогулками, беседами в баре... Если я рассержу его, дам ему почувствовать, что он мой пленник, он, чего доброго, решится уйти от меня. Если и она ступит на ту же стезю, кто знает, как далеко они зайдут. Может быть, у нас и не дойдет до разрыва, а действуя неосторожно, я сама же разрушу нашу семью, в то время как проявив немного терпения..."
Но тут от нового приступа ярости у вас заколотилось сердце, „И все же до чего это несправедливо! Я безоглядно отдала ему всю жизнь. После свадьбы я ни разу не взглянула на других мужчин. Все они казались мне какими-то ненастоящими. Они интересовали меня постольку, поскольку могли быть полезны моему мужу... Была ли я правая Не внушала ли я ему тем самым чувство слишком уж полного спокойствия на мой счета .. Приятельницы часто предупреждали меня: „Остерегайся... Мужчины должны испытывать волнение и любопытство. Если ты перестанешь быть для мужа тайной, он начнет искать ее в другом месте..." А меж тем мне было просто, мне и сейчас еще так просто пробудить в нем ревность... Не совершая ни- чего дурного... Просто с меньшим равнодушием относиться к нежным признаниям других мужчин. Некоторые его друзья искали и все еще ищут случая поухаживать за мной. „Можно зайти в вам вечерком ?" — спрашивали они. „Могу ли я сводить вас в театр, пока Жак в деловой поездке?" Я всегда отказывалась, раз и навсегда решив неукоснительно соблюдать мужу верность, А если бы я принимала их ухаживания, если бы он в свой черед слегка помучился, разве это не напомнило бы ему, что и я могу нравиться?"
У вас достало благоразумия отбросить этот план. Он был нелеп и опасен. Нелеп, ибо нельзя неволить собственную натуру. Как бы он ни был виноват, вы любили мужа, а его друзья, стоило позволить им больше свободы, быстро вызвали бы у вас омерзение. Опасен, так как нельзя предугадать реакцию вашего супруга. Огорчится ли он, будет ли раскаиваться, если у него появятся основания опасаться вашего увлечениями Как знаться Не получится ли наоборот? Будучи без ума от Другой, он подумает: „Тем хуже для моей жены! До сих пор я ее щадил. Но коль скоро она сама не старается спасти нашу семью, незачем церемониться. Освободим друг друга".
Кокетство — оружие обоюдоострое. Оно ранит ту, которая, взявшись за него, совершит неловкое движение. Вы поняли это. „Но как же поступить?" — ломали вы себе голову, обедая в одиночестве и по-прежнему предаваясь горестным раздумьям.
„Обедают ли они сейчас вместе? о чем они говорят? Рассказывает ли он ей о той сцене, что я ему вчера закатила, и — по контрасту со мной, с теми воплями, которые я, не помня себя, испускала, — не кажется ли она ему прибежищем, где царят покой, нежность, счастье? .. Я наговорила о ней столько дурного, все, что думала; наедине же с самой собой надо признать, что в моих словах не было ни объективности, ни справедливости. Я судила о ней как соперница, а не как здравомыслящая женщина. Постараюсь разобраться... Если бы я не считала эту женщину врагом, способным погубить мое счастье, что бы я о ней думала?"
И тогда вы совершили героическое усилие, чтобы взять себя в руки и взглянуть фактам в лицо; вечером, вернувшись домой, ваш муж с изумлением — и облегчением— нашел вас совершенно спокойной. Вы не задали ему ни одного вопроса. Он сам, по собственной воле, с трогательной неловкостью признался, что совершенно случайно встретил Другую на выставке картин. Вы не стали спрашивать, каким чудом он, всегда столь далекий от изящных искусств, оказался на выставке. Напротив, вы сказали, что, коль скоро ему эта супружеская пара так мила, было бы очень славно пригласить и мужа, и жену к обеду или к ужину. Он был поражен и даже стал возражать.
— Ты так считаешь? — усомнился он. — Но ее муж такой скучный! Она, конечно, женщина приятная, однако совсем другого склада, чем ты. Ведь она тебе не понравилась. Мне не хотелось бы навязывать тебе ее общество.
Вы начали убеждать его, что он ошибается: накануне вечером усталость вызывала у нее раздражение, но, в сущности, вы ничего не имеет против Другой, наоборот; после упорной борьбы вы одержали верх, настояв на приглашении. То был вдвойне ловкий шаг. Вводя эту супружескую чету к себе в дом, вы резонно полагали, что лишите Соперницу притягательности тайны, прелести запретного плода. А главное, вы хотели вновь увидеть ее, присмотреться к ней и попытаться понять, чем же имен- но она привлекает вашего мужа.
О другой женщине
Письмо третье
Итак, Другая пришла к вам в гости; вы приняли ее весьма любезно, как следует рассмотрели, внимательно выслушали, стараясь оценить ее так, как оценил бы посторонний или влюбленный в нее человек. Испытание было мучительным, но полезным. Вы подметили множество черточек, которые ускользнули от вас при первой встрече. После ее ухода, в ночной тишине, когда ваш муж уже спал, вы подвели итог вечеру.
„Она не более хороша собой, чем я, но умело пользуется своей красотой. У нее прекрасный вкус. Ее бежевое шерстяное платье, красный поясок, берет — все тщательно изучено, искусно подогнано, безупречно... Может быть, дело в деньгах? Нет, и платье и берет не из дорогого магазина. Просто они выбраны с любовью. Сразу видно, что она стремится превратить себя в произведение искусства. Будем откровенны: в большой мере она в этом преуспела.
И вот еще что: я начинаю понимать, чем же она так привлекает Жака. Сама я застенчива и молчалива. Кроме тех минут, когда я испытываю сильный гнев или огромное счастье — тогда я сама на себя не похожа, — я редко выражаю свои чувства. Это не моя вина. Так уж меня воспитали родители, люди суровые. Вид у меня всегда чопорный, да так оно и есть. Другая же — сама естественность. Мой муж привел при ней слова Стендаля (Жак цитирует Стендаля! Это меня пугает... хотя и выглядит, смешно!): „Я так люблю все естественное, что останавливаюсь на улице поглядеть, как собака гложет кость". Она проговорила: „Метко сказано!" Сама она ест и пьет с нескрываемым удовольствием, Очень красочно говорит о цветах и фруктах, Чувственность можно, оказывается,, выражать с большим изяществом. Я это поняла, глядя на Другую. Она прекрасная рассказчица, никогда не даст угаснуть беседе, я же, напротив, все время думаю, что бы, такого сказать".
Когда вы вновь остались в одиночестве, вы долго плакали. Теперь уже не от ненависти и даже не от ревности. А от сознания собственного ничтожества. Вам вдруг пришло в голову, что вы совсем недостойны своего мужа: „Он увлекся более яркой и привлекательной женщиной; разве это преступлением" Вы так устроены, что слезы обычно знаменуют происходящий в вашей душе перелом к лучшему. Вы справились с собой и вытерли глаза. У вас созрело решение сразиться с Другой ее собственным ' оружием. Она веселая Вы тоже станете веселой. Она пленяет своей речью? Вы попробуете сделать вашу более содержательной, читая, чаще видясь с интересными людьми. Она водила вашего супруга на выставки картин и кинофильмы1 Разве это не по силам любой женщине, и особенно вами
Вы надолго сохраните ужасное воспоминание о том периоде, который последовал за принятием этого решения. Поскольку Другая восторжествовала, вы решили стать такой, как она. О! Вы старались целых три месяца и причинили себе столько хлопот! Вкладывая в свои старания всю душу, вы были достойны успеха! Но каким это кончилось провалом! Вы отважно сыграли героическую комедию. Прикидывались беззаботной, когда сердце разрывалось от отчаяния. Без устали придумывали развлечения на субботние и воскресные дни, чтобы угодить мужу.
Сначала он лишь взирал на вас с удивлением. „Что это на тебя нашло? — говорил он. — Ты с ума сошла! Я так рад, что хотя бы в воскресенье могу спокойно отдохнуть, а ты заставляешь меня бегать по музеям! .. Нет уж, спасибо!" В другой раз он сказал: „Ты превратилась в настоящую трещотку. Тебя невозможно остановить, болтаешь, болта- ешь без умолку. Право, ты утомляешь меня".
А сколько было пролито слез в тот день, когда, старательно выбрав английский костюм, который, как вы полагали, одобрила бы Другая, вы с гордостью показались в нем мужу, Сперва он ничего не заметил. Наконец вы спросили:
— Жак, ты ничего не говоришь... Как тебе мой костюме?
— Ну, костюм хоть куда! — ответил он.
В эту минуту вы решили, что все потеряно. Оставалось прекратить борьбу и признать победу Другой. Пример одной из ваших подруг, назовем ее Третьей, принес вам спасенье, раскрыв глаза на собственные ошибки.
Вы были знакомы с Анабеллой с детства. Уже в те давние годы она удивляла полным отсутствием характера. В общем неплохая девочка, пожалуй, слишком добрая, она легко поддавалась влиянию окружающих. И, в частности, вашему. Было время, когда Анабелла старалась походить на вас, подражая вашим прическам и списывая у вас домашние задания. Позднее вы встретились вновь — она по-прежнему была готова плясать под дудку первого встречного. Видела ли она, что ее друзья в восторге от какой-нибудь блондинки, она тут же шла краситься. Замечала ли, что у модной кинозвезды короткий, мастерски изваянный резцом божественного зодчего нос, ее тут же охватывало желание иметь в точности такой же, и она мчалась к хирургу-косметологу. Случай вновь столкнул ее с вами в самую трудную для вас минуту, Вы увидели, до какой степени и точеный нос, и серебристая прядь, и наигранная веселость портили эту горемыку. Вы точно прозрели.
„Надо быть не просто естественной, а естественной на свой лад", — сказали вы себе.
С этого дня вы отказались от намерения уподобляться Другой. Вы попробовали сделать ее своей приятельницей.: И без труда добились этого. Не подозревая о том, что вы обладали в ее глазах большим авторитетом. Ваш муж, оказывается, говорил ей о вас много хорошего; он ценит вас больше, чем вы полагали. И потому стоило вам поманить Другую, как она пришла. Это привело к курьезным переменам.
Возвращаясь со службы и заставая Другую у себя дома, ваш муж привыкая видеть в ней уже не героиню романа, но что-то вроде предмета домашнего обихода. Сперва эта неожиданная дружба забавляла его. Ему казалось, что он царит над вами обеими. Но очень скоро близость между вами и Другой стала более тесной, чем между ним и ею. Две женщины гораздо быстрее найдут общий язык, Другая была болтлива и потому совершила оплошность. Она не удержалась и рассказала вам, что именно порицает в вашем супруге, прибавив, что придает гораздо большее значение дружбе с вами нежели его мимолетной прихоти. У вас достало благоразумия не пересказывать вашему Жаку ее слова — они причинили бы ему боль и задели бы самолюбие. Это было бы уже не только предосудительным поступком, но и тактической ошибкой. Он бы вам не поверил, поплакался бы Другой, а она бы с пеной у рта ото всего отперлась.
Вы терпеливо дожидались, пока созреют новые отношения. Лишь в одном вы послушались советов Другой и воспользовались ее опытом. Она дала вам нужные адреса, сказала, у кого одеваться и причесываться. И тут уж вы постарались не подражать ей, а найти свой собственный стиль. Вами, как ею, руководило стремление к совершенству. И вы обрели свое совершенство. С неописуемым счастьем заметили, что глаза вашего мужа с удовольствием останавливаются на вас и что он на людях гордится вами.
С героическим упорством вы продолжали приглашать и удерживать подле себя Другую. Следовало окончательно подорвать ее престиж. Это не заняло много времени. Она исчерпала свои рассказы, начала повторяться. Продолжала ли она встречаться наедине с вашим мужем? Маловероятно, ибо он больше не лгал, рассказывая о том, как провел день. Ваш триумф оказался блистательным, хотя и тайным: однажды вы предложили мужу втроем совершить туристическую поездку в автомобиле, ваша борьба завершилась окончательной победой. Вы втайне ликовали. Муж с раздражением воскликнул:
— Ну нет!.. Снова эта женщина!.. Не понимаю, что и так с ней носишься!
— Разве не ты сам находил ее приятной? — Приятной, — пробурчал он, — приятной... Можно любить хорошее вино, но зачем постоянно прополаскивать им рот... А потом, по правде говоря, мне горазда, больше по душе быть с тобой вдвоем.
После этого Другая постепенно исчезла из вашей жизни. Встречи стали реже. Промежутки между ними удлинились. Другая сделалась всего лишь тенью. А потом я:- вовсе перестала существовать.
Ваш семейный очаг был спасен. Прощайте."
278. Закон „умножения энергии"
* Мы, люди, в общем-то очень „толстокожи". Потому сила внешнего воздействия на нас не всегда бывает достаточной, чтобы пробиться сквозь эту преграду с долиной эффективностью.
Иное дело мы сами. То есть управление нами изнутри нас через внешнюю активизацию внутреннего нашего начала. При таком подходе затраты преодоления минимальны, скорость реагирования огромна, эффект— мгновенный. *
Клавдий. Великан
К разряду необычных можно отнести метод, который применил для взбадривания своих подданных римский император Клавдий (Тиберий Клавдий, 10 до н.э. — 54 н.э.).
Гладиаторы, отправлявшиеся на морское сражение, устроенное им на Щукинском озере, должны были приветствовать его фразой: „Здравствуй, император, идущие на смерть приветствуют тебя!"
Это был любопытный ход по передаче мобилизирующего начала от вершины авторитета ко всем составляющим его основания, от властителя к народу.
В любом приветствии — „Хэлло!", „Здравствуй!", салют!" — содержится сгусток энергии, но в том, что применил Клавдий, был еще и умножающий подход. Очевидно, срабатывали ажиотажный самодогрев, психическое заражение, дистантный захват, лавинные механизмы.
279. Закон „уподобления"
* Сложные мысли требуют сложных и слаженных усилий. Чтобы нас услышали, мало равняться на собеседника, надо, чтобы и проблема не почувствовала в нас себе неравенства. *
Какова бы ни была по величине территория, о которой мы порой ведем речь в рассказах и беседах наших, ее всегда можно целиком показать собеседникам с помощью „пустяка" — географической карты.
Так и уподобление позволяет нам „стягивать" в смысловую точку обширные поля наших теоретических проблем и мысленных ощущений, показывая как имеющееся, как наличность, как данность и факт то, что в действительности огромно, необъятно, загадочно и что живет цельно лишь в своем творце, а всем остальным дается наведением, подобно тому как о ветре мы знаем не от самого ветра, а через колебания носимого им воздуха.
Через уподобление люди способны услышать неслышное, увидеть незримое, понять невыразимое, узнать небытийное.
Над глубокими безднами мы строим мосты, а связь людских умов возможна только через механизм превращения мысли из рисунков моих слов в почувствования его (другого человека) впечатлений.
Уподобление внешне всегда красиво и этим вуалирует свое назначение. Многим — и раньше, и теперь — кажется, что оно — некий художественный прием, принаряжающий мысль. На самом же деле оно, действительно, прием, но не художественный, а манипулятивный. Очень близко похожий на „солнечный зайчик", которым мы с помощью зеркала подменяем истинное солнце и можем вращать светило куда захотим и даже „припечатать" его к стене или листку бумаги.
Всякий раз, когда мы хотим соизмериться с теми, кому адресуем свои суждения, и всякий раз, когда огромность мира и его тайн нам нужно компактно перемещать перед взором внемлющих нам лиц, мы должны сконструировать (найти или придумать) адекватный объект-носитель, который выразит наше „в нас" в наше „для них".
Делается это очень просто. Само наше желание, при наличии в нас достаточной ясности того, что мы хотим выразить, вытягивает из кладезей нашего знания то, что сыграет подходящую „передаточную" роль.
Уподобительный механизм действует неизменно, неизбежно, автоматически. Подобно тому, как горизонт сам раздвигается по мере нашего подъема (к примеру, пешком в гору, или на самолете) вверх.
Полюбуйтесь одной из таких находок, реализовавшейся в ливанце Джебране Халиле Джебране (1883 — 1931).
Джебран Халиль Джебран
„— Учитель, скажи о безобразном! Ты о нем никогда
не говорил.
— Друг мой, — был ответ ученику, — может ли назвать тебя негостеприимным тот, кто пройдет мимо твоего дома, не постучав в дверь?
Сочтет ли тебя за глухого и нелюдима тот, кто заговорит с тобою на чужом, непонятном тебе языке?
Все, что ты мнишь безобразным, — не есть оно то, чего ты никогда не стремился досягнуть и в чье сердце никогда не желал проникнуть?
Если и есть что безобразное, так только шоры на наших глазах и воск, запечатывающий нам уши.
Друг мой, безобразен единственно лишь страх души перед лицом ее собственной памяти".
Принято считать, что управление — это искусно сплетенная сеть из свойств и возможностей вовлеченных в подчинение людей. Это действительно так, но в совершенно ином смысле, чем представляется. Взгляните сверху на землю, проложенные на ней дороги и мчащиеся по ним автомобили. Они все разные, имеют свои отличи- тельные цвета и знаки, особенные, отличные от других, дату и место изготовления. Но люди нагружают каждую машину только ей предназначенным грузом и индивидуализируют маршрут движения. И мчатся по трассам миллионы автомашин, пущенных волей пославших их людей, но запрограммированных узором магистралей и правилами дорожного движения. В этом образе много смыслов: здесь и свобода, и творческое самовыражение (к примеру, у водителя!), но есть и жесткая заданность, которая не только определяет, но — главное — и предопределяет, что, кому, как и зачем делать.
* Управлять людьми — значит наделять их некоей обязательной функцией, которую под нашим контролем им отныне предстоит сохранять и обеспечивать. Надо понять и усвоить: власть — это „верховодство" не над людьми, а только над доверенными нм к совершению действиями. Но из этого следует — и это суть, — что власть есть noлучаемое npaво, что она всегда есть ограниченная, временная, истекаемая. Но, и это второе „но" многократно важнее предыдущего, именно поэтому властные действия не подлежат ответственности. *
281 Закон „упражняющего состояния"
* Только тот предваряющий дело настрой важен, который вынесен вовне и сквозит в каждой черточке нашего облика.
Люди — существа публичные. И оттого внешние выразители наших желаний тоже обеспечивают путь к цели и победу в борьбе. *
Р. М. Загайнов, бывший психологом и у прославленной советской фигуристки Елены Водорезовой, и у претендентки на женскую мировую шахматную корону Наны Иоселиани, человек талантливо-любопытной наблюдательности, предложивший в своей книге-дневнике „Как осознанный долг" целый каскад оригинальных выводов, так описывает поведенческие составляющие „чемпионского комплекса", заключающегося в том, чтобы не прощать обиды и во что бы то ни стало и срочно получить реванш:
„Да, сегодня — кульминационный момент в нашем матче.
...И вот мы у машины. Через мгновения Дом отдыха, наша командная резиденция, останется позади. А впереди состязание. Наша соперница — чемпионка мира по шахматам Майя Чибурданидзе, Уже помахали в ответ людям в белых халатах, шофер включил зажигание и ждет нас. А мы стоим лицом друг к другу, и Нана смотрит мне прямо в глаза, и холод проходит у меня по спине. Как же непросто выдержать этот взгляд! Взгляд бойца, готового к сражению и забывшего обо всем остальном в этой жизни.
Нана ждет моих слов, и я знаю, что не должен сказать ничего лишнего. Ничего похожего на свои ночные заготовки. И сама собой произносится всего одна фраза:
— Ну что, впереди
И так же коротко Нана отвечает: — Да, поехали,
Едем в тишине, но в этой тишине такое напряжение, что ее слышно. Еще садясь в машину, я, посмотрев на шофера, приложил палец к губам, Слушаю тишину и рассматриваю профиль Наны. В ее сомкнутых губах такая жестокая решимость, что я снова ощутил холод в позвоночнике,
И вспомнил, что точно такие же ощущения испытал этот день, когда Лена Водорезова спустилась в холл и мы сели рядом в ожидании автобуса. И потом в своем дневнике я записал; „Позади эти страшные дни неясности, и, кажется, мы решили задачу". Такой вывод я делаю, посидев пять минут рядом с Леной. От нее „идет" такая концентрация, что даже мне, соавтору этого процесса, не по: себе. Я молчу, и рад, и растерян. Растерян потому, что ощущаю в этом ее состоянии и сухость, и отчужденность, которая, вероятно, неизбежна в такой ситуации между людьми, даже если эти люди — психолог и спортсмен.
Озадачена и сидящая рядом Кира Иванова. С напряжением и неспрятанным страхом рассматривает она лицо Лены. И вспомнил, что в только что вышедшей статье об американском шахматисте Роберте Фишере написано, что, глядя на него, у противника возникало ощущение невозможности победы над этим человеком.
...Вот и все, что нужно делать каждый раз стартом, думаю я",
* Мы не потому решительно неотразимы, безапелляционно сильны и уверенно довольны собой, что победили, а мы только потому и способны были победить, что смогли стать (пусть даже только чисто внешне!) и решительно-неотразимы, и безапелляционно-сильны, и уверенно-довольны собой. *
„Успех — это успеть".
(Марина Цветаева)
Нам всем следует учитывать не только то, что общество в силу действия „феномена стабильности" традиционно отвергает и не сразу принимает новые идеи, но иметь в виду такое обстоятельство, как психологию новации- т.е. время жизни нового в голове человека-творца в качестве импульсатора его, человека, деятельности как новатора.
Дело вот в чем. Новое зажигает человека, и оно живет в нем и он живет им лишь строго определенное время. Если ж за это время задумку не удается реализовать или внедрить в виде действенной идеи в окружающих, то интерес самого „творца" к творимому им творению падает и угасает. Деятельности по развитию нового нет, и оно глох- нет. Так, очевидно, погибли тысячи ценных мыслей: инкубационный период их длился слишком долго. Недозрелый плод — плох, но и перезрелый — не гож, ибо гниет. И вообще, жизнь за пределами жизни — это смерть.
* Любые процессы и явления, будучи обусловленными, — ЗАВИСИМЫ. Это означает, что они имеют срок жизни. Но все, ограниченное во времени, должно успеть стать, чтобы быть. *
283. Закон „усталости от любви"
* Отвращение, которое мы испытываем по отношению .к тому, от которого совсем недавно были „без ума ", означает не потерю любви, а всего лишь усталость от нее. Любовь находится под двойным протекторатом— контролем ума и контролем сердца. И они попеременно берут верх над нами, колебля нас и заставляя мучиться. Пока мы„без ума ", мы во власти„чувства", когда мы не испытываем никаких других чувств, кроме „ненависти", мы в плену„ума".
Радость в любви — когда мы на полюсе чувства, страдание — когда маятник ритма настроения качнется в сторону ума. Ненавидеть в любви естественно. Ум ничего другого и не умеет, как ненавидеть. Ему ли, только и способному, что презирать мир и жизнь, толкающему нас с холодной расчетливой трезвостью на войны и само- погибель, ему ли справиться с каким-то там чувством!
Но пусть знают и помнят все: как часы только потому и идут, что маятник колеблется, так и жизнь живет тем, что пульсирует от сердца к уму и обратно. Этому главному ритму души есть предписание, но нет закона, и потому никто не может даже догадываться о времени смены таких состояний.
Единственное, что мы знаем, чем должны руководствоваться и в чем быть уверены — так это в обязательной рано или поздно переполюсации.
А все так называемые „трагедии в любви" оттого, что люди, у которых они случились, поспешили, не дождавшись, разуверились в возможности возврата к своим прежним чувствам. Любовь начинается в нетерпении (но это — мнимость и лишь кажется так, потому что мы ее ждали аж с момента появления на свет, а это минимум лет пятнадцать — восемнадцать), а повториться может лишь в терпеливости. Вполне возможно, что ее цикл занимает десятилетия.
И подобно тому, как планеты одной солнечной системы имеют различный суточный период от часов до лет, так и чувство любви в нас бывает то мимолетным, ю быстрым, то очень долгим.
На какой планете любви мы сегодня? Кто знает? Утешимся тем, что закон мира — вращение. Постоянное, неизменное, непременное! *
Этот закон — главный компонент характеристик любви. Он лежит на поверхности; очевиден, ощущаем и переживаем всеми. И странно, что его не заметили ни Моруа, ни Стендаль, ни Шопенгауэр.
284 Закон „устранения различий"
Поскольку различия в подходах к осуществлению дел не в людях, а в интересах людей, то лучший способ избавления от озабоченности наличествующими в вашем окружении проблемами — это не устранение различий и не переубеждение людей, а поиск новых людей, для которых имеющиеся различия станут их интересами.
Об этом все говорит (и ие плохо! лукавый детский стишок:
Не мог есть жирного Джек Спрэт,
Не ела постного жена,
Но вот вдвоем они — и это знает свет—
Слизали все до дна.
285. Закон „утрированной интерпретации"
* Устранение проблемы возможно не только черве ее фактическое разрушение, но и через создание другой (зачастую оболванивающей или отвлекающей) проблемы, на фоне которой первая превращается в еле заметную... до — практически — исчезновения. *
У Ф. М. Достоевского в „Братьях Карамазовых" штабс-капитан Снегирев, узнав, что его сын укусил Алешу Карамазова за палец, разражается следующей тирадой, столько же театральной, сколько и манипулятивной:
„Жалею, сударь, о вашем пальчике, но не хотите ли, я, прежде чем Шлюшечку сечь, свои четыре пальца, сейчас же на ваших глазах, для вашего справедливого удовлетворения, вот этим самым ножом оттяпают Четырех-то пальцев, я думаю, вам будет довольно-с для утоления жажды мщения-с, пятого не потребуете"
286. Закон „учитывания другого"
* „Лично я люблю землянику со сливками. Но рыба почему-то предпочитает другие кушанья. Поэтому, когда я иду на рыбалку, я беру для нее не то, что люблю я, а червяков и сушеных кузнечиков". *
(Дейл Карнеги)
287. Закон „фантомной связи
И то, чего нет, может стать тем, что было.
* Нам свойственно объединять в зависимость и во взаимосвязь все, что мы видим находящимся рядом, вместе, в следовании одно за другим. *
«После этого, стало быть, по причине этого»— гласит формулировка одного из фундаментальных заблуждений людей, отмеченного формальной логикой Дополним его еще одним не менее краеугольным: «Если рядом, значит вместе».
Обратимся к одной из нашумевших историй недавнего времени. Насмешки коллег и упреки знакомых заставили московского автоинспектора Владимира Кузнецова обратиться в су,. Видимо, кого-то он сильно „достал", если к нему применили столь изощренную расправу. Проделка и впрямь была не из заурядных.
В газете „Московский комсомолец", в номере от 14 октября 1992 г., под рубрикой „Милиции посвящается" был опубликован снимок улыбающегося Владимира и его коллеги из Главного управления внутренних дел города Москвы. Фото сверстали рядом с очерком Александра Погонченкова „Убийство в Желдоре", повествующим об убийстве шофера двумя сотрудниками ГАИ.
Тот же снимок этих же милиционеров, постовых дорожно-патрульной службы, был уже на страницах этой же газеты раньше.
Тогда, 1 октября 1989 г., его закомпоновали в фоторепортаж „Двое", где фотография инспекторов оказалась рядом с фотографиями двух бульдогов-медалистов и пары слонов. По словам Кузнецова, тот давний снимок его всего лишь рассмешил. Но когда ту же фотографию поместили рядом с текстом о милиционерах-убийцах, он был крайне обескуражен.
О нем не сказали ни единого плохого слова. Но как. расчетливо и как громко его испачкали и обвинили,
288 Закон „фатальной непредсказуемости"
* Человеку следует знать и помнить пределы своих возможностей по влиянию на других людей, а они таковы, что никогда не могут быть всеохватывающе однозначно предсказаны по результату, как не может быть исчерпывающе определено направление всех брызг .и узор волн от брошенного в воду камня. *
Проблемы этой темы не новы, и над ними задумывался уже Эзоп (VI в до н.э.). У этого мудреца есть любопытная иносказательная миниатюра „О Курице и Жадной хозяйке":
„У одной вдовы была Курица, которая каждый день несла по яйцу. „Попробую я давать птице больше ячменю, авось она будет нестись два раза в день", — думает Хозяйка. Сказано — сделано. Но Курица ожирела и перестала нестись даже по разу в день".
В американском городе Кливленде директор зоопарка был весьма огорчен поведением молодой гориллы- она упорно отказывалась от еды. Поэтому он ежедневно залезал к ней в клетку, ел фрукты, хлеб, жаркое до тех пор, пока неопытная горилла, подражая ему, не научилась есть самостоятельно. Но теперь директору зоопарка надо переходить на диету: он так усердно обучал гориллу, что прибавил в весе пятнадцать килограммов.
289. Закон „физических мер воздействия"
„Нигде, даже в тюрьме, подростку не дадут семнадцать ударов розгами лишь за гримасу, сделанную другому подростку. Однако в публичной школе такая мера одобряется — отчасти потому, что она позволяет эффективно поддерживать дисциплину, отчасти потому, что учит младших чувству ответственности и повиновению власти, отчасти потому, что добрая порка считается полезной для воспитанников, независимо от того, заслуживают они ее или нет".
(Энтони Глин. Кровь британца)
„Если у кого-либо настолько несчастный характер, что наставления, увещевания являются недостаточными, будучи сравнительно легкими мерами воздействия, то нужно прибегнуть к более сильным средствам и не оставлять неиспробованными никакие средства, прежде чем признать кого- либо совершенно непригодным и без- надежным для воспитания. Быть может, о некоторых еще и теперь будет верным известное выражение, которое гласит: „Фригийца исправляют только побои". Во всяком случае такого рода сильное наказание будет полезно если не самому наказанному, то по крайней мере другим, наводя на них страх".
(Ян Амос Коменский. Великая дидактика,
содержащая универсальное искусство учить
всех всему...)
„Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зряшно не разорять и отечеству ущерба не чинить. Кто прожекты станет абы ляпать, того чина лишу и кнутом драть велю".
(Петр 1)
Однажды в компании Стецкий стал критиковать писателя М. А. Шолохова за то, что его главный герой Мелехов в „Тихом Доне" — настоящая контра. И многое в том же духе. Потом сказал:
— Ты, Шолохов, не отмалчивайся. Шолохов спросил:
— Ответить вам как члену ЦК или лично?
— Лично.
Шолохов подошел к Стецкому и дал ему пощечину.
На следующий день Шолохову позвонил Поскребышев.
— Товарища Сталина интересует, правда ли, что вы ответили на критику Стецкого пощечиной?
— Правда.
— Товарищ Сталин считает, что вы поступили правильно.
При анонимном анкетировании детей разного возраста из пятнадцати городов СССР выяснилось, что 60 процентов родителей используют физические наказания; среди них 85 процентов — порку, 9 процентов — стояние в углу (иногда на коленях на горохе, на соли или на кирпичах), 5 процентов — удары по голове, лицу и т.д.
(Исследования 1988 г.)
* Нам всем следует помнить, что у человека в арсенале средств убеждения бывает, есть и может быть убеждающая сила рук. Ее используют в трех случаях: при чужой наглости, от собственного бессилия, для восстановления нарушенною душевного равновесия. *
„Заяц, сжали eгo долго бить, спички может зажигать".
(Говорит один из чеховских персонажей)
Здесь хочется вспомнить историю жильца коммунальной квартиры Васисуалия Лоханкина из романа Ильи Арнольдовича Файнзильберга (Ильфа) (1897 — 1937) и Евгения Петровича Катаева (Петрова) (1903 — 1942) „Золотой теленок".
Номер этой коммуналки был 3, и в народе она прозывалась „Воронья слободка". Поскольку семейная лодка Лоханкина дала трещину (его жена Варвара предпочла избрать себе другую опору в жизни — инженера Птибурдукова), Василий Андреевич, пребывая в расстроенных чувствах, постоянно забывал гасить в туалетной комнате свет. И на его память это делать не влияли даже настоятельные напоминания соседей.
Любое событие идет к своей развязке, и справедливость этого тезиса еще раз подтвердилась, когда возвратился из тюрьмы еще один квартирант „Вороньей слободки" гражданин Гигиенишвили, бывший князь, а в новые времена — трудящийся Востока. За самоуправство этот человек отсидел четыре месяца в тюрьме и вернулся оттуда злой, как черт.
„Именно он сделал осиротевшему, покинутому женок Лоханкину первое представление о необходимости регулярно тушить за собою свет, покидая уборную. При этом глаза у него были решительно дьявольские. Рассеянный Лоханкин не оценил важности демарша, предпринятого гражданином Гигиенишвили, и таким образом проморгал начало конфликта, который привел вскоре к ужасающему, небывалому даже в жилищной практике событию.
Вот как обернулось это дело. Василий Андреевич по- прежнему забывал тушить свет в помещении общего пользования. Да и мог ли он помнить о таких мелочах быта, когда ушла жена, когда остался без копейки, когда не было еще точно уяснено все многообразное значение русской интеллигенции? Могли он думать, что жалкий бронзовый светишко восьмисвечовой лампы вызовет в соседях такое большое чувство? Сперва его предупреждали по нескольку раз в день. Потом прислали письмо, составленное Митричем и подписанное всеми жильцами. И, наконец, перестали предупреждать и уже не слали писем. Лоханкин еще не постигал значительности происходящего, но уже смутно почудилось ему, что некое кольцо готово сомкнуться.
Во вторник вечером прибежала тетипашина девчонка и одним духом отрапортовала:
— Они последний раз говорят, чтоб тушили.
Но как-то так случилось, что Василий Андреевич (по домашнему просто Васисуалий) снова забылся, и лампочка продолжала преступно светить сквозь паутину и грязь. Квартира вздохнула. Через минуту в дверях Лоханкинской комнаты показался гражданин Гигиенишвили. Он был в голубых полотняных сапогах и в плоской шапке из коричневого барашка.
— Идем, — сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он крепко взял его за руку, повел по темному коридору, где Васисуалий почему-то затосковал и стал даже легонько брыкаться, и ударом в спину вытолкнул его на середину кухни. Уцепившись за бельевые веревки, Лоханкин удержал равновесие и испуганно оглянулся. Здесь собралась вся квартира. В молчании стояла перед ним Люция Францевна Пферд. Фиолетовые химические морщины лежали на властном лице ответственной квартиросъемщицы. Рядом с нею, пригорюнившись, сидела на плите пьяненькая тетя Паша. Усмехаясь, смотрел на оробевшего Лоханкина босой Никита Пряхин. С антресолей свешивалась голова ничьей бабушки. Дуня делала знаки Митричу. Бывший камергер двора улыбался, пряча что- то за спиной.
— Что? Общее собрание будет? — спросил Василий Андреевич тоненьким голосом.
— Будет, будет, — сказал Никита Пряхин, приближаясь к Лоханкину, — все тебе будет. Кофе тебе будет, какава! Ложись! — Закричал он вдруг, дохнув на Васисуалия не то водкой, не то скипидаром.
— В каком смысле ложись? — спросил Василий Андреевич, начиная дрожать.
— А что с ним говорить, с нехорошим человеком!— сказал гражданин Гигиенишвили. И, присев на корточки, принялся шарить по талии Лоханкина, отстегивая под-
тяжки.
— На помощь! — шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.
— Свет надо было тушить! — сурово ответила гражданка Пферд.
— Мы не буржуи — электрическую энергию зря жечь,— добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.
— Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.
— Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.
— Я же ничего такого не сделал.
— Все ничего такого не сделали.
— У меня душевная депрессия.
— У всех душевная.
— Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.
— Все, все малокровные.
— От меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.
— У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.
— Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не справимся.
Василия Андреевича положили животом на пол.
Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.
— Мамочка! — взвизгнул Васисуалий.
— У всех мамочка! — наставительно сказал Никита, прижимая Лоханкина коленом.
И тут Василий вдруг замолчал.
„А может быть, так надо, — подумал он, дергаясь от ударов и разглядывая темные, панцирные ногти на ноге Никиты. — Может, именно в этом искупление, очищение, великая жертва..."
И покуда его пороли, покуда Дуня конфузливо смеялась, а бабушка покрикивала с антресолей: „Так его, болезного, так его, родименького!" — Василий Андреевич сосредоточенно думал о значении русской интеллигенции и о том, что Галилей тоже потерпел за правду.
Последним взял розги Митрич.
— Дай-кось, я попробую, — сказал он, занося руку.— Надаю ему лозанов по филейным частям.
Но Лоханкину не пришлось отведать камергерской лозы. В дверь черного хода постучали. Дуня бросилась открывать. (Парадный ход „Вороньей слободки" был давно заколочен по той причине, что жильцы никак не могли решить, кто первый должен мыть лестницу. По этой же причине была наглухо заперта и ванная комната).
— Васисуалий Андреевич, вас незнакомый мужчина спрашивает, — сказала Дуня как ни в чем не бывало.
И все действительно увидели незнакомого мужчину в белых джентльменских брюках. Василий Андреевич живо вскочил, поправил свою одежду и с ненужной улыбкой обратил лицо к вошедшему. Это был Остап Бендер.
— Я вам не помешал? — учтиво спросил великий комбинатор, щурясь.
— Да, да, — пролепетал Лоханкин, шаркая ножкой,— видите ли, туг я был, как бы вам сказать, немножко занят... Но... кажется, я уже освободился?
И он искательно посмотрел по сторонам. Но в кухне уже не было никого".
О случае применения правила „физических мер воздействия во время своей учебы в Московском областном пединституте рассказывает и писатель Владимир Крупин в автобиографической повести „Прости, прощай...".
„Примерно к семи я возвращался в общежитие. Лева и Витька к этому времени собирались или уже уезжали на свою работу. Мишка спал. Я ложился поспать часа на три, просыпался — Миша спал. Нас это не могло не возмущать. Мы уже и стыдили его, но Мишка был человек, которому плюй в глаза, скажет: Божья роса. Эта пословица, взятая из жизни и с занятий по русскому народному творчеству, была сказана Мишке, но... Мишка спал, как медведь в спячке, как сурок. По вечерам, как кот, уходил куда-то и возвращался, загадочно облизываясь и произнося фразу: „Большое удовольствие получил".
Назревала мысль:
Как проучить салажонка?
Его даже не проучить следовало, а отучить. Чтоб не считал себя ученее нас. Витька как-никак был старшина первой статьи, Лева второй, я кончил службу старшим сержантом, а этот салажонок зеленый, каких мы за людей не считали, мнит себя умнее нас.
Да, в общем-то, и умнее, — говорили мы на военном совете старшин запаса, — и дядя у него, и деньги ему из дома шлют, и не работает, и девчонки за него курсовые пишут.
— Будут писать, он в моей тельняшке к ним ходит, вот ему... получит он у меня, — говорит Лева. — И перед сном где-то пасется.
— Еще бы не пастись, — говорил Витька, — я натаскаюсь плоского, накатаюсь круглого, мне недосуг.
— А я вообще по часу в закрытой камере под душем, — поддержал я.
Был воскресный день. Мы накануне договаривались сделать генеральную уборку, и Мишка об этом знал. Но как-то ускользнул. Плевать! Велика ли комната после тех пространств казарм и палуб, которые нами были мыты- перемыты. Мы врубили проигрыватель на полную глотку, тогда в новинку были мягкие пластинки-миньоны, нам кто-то подарил запись модного в те годы певца Тома Джонса, и вот под его вдохновляющий хриплый голос мы крикнули: „Аврал!" — стали двигать кровати.
— Стоп машина! — закричал Лева. Он как раз двигал Мишкину кровать.
— Ну, салага! — закричали мы хором, сразу все сообразив. За Мишкиной кроватью были вороха оберток и серебряной бумаги от шоколадных конфет — конфет даже по тем ценам не доступных для нас. Мало того, задвинутая за тумбочку и начатая, стояла трехлитровая банка меду. Попробовали — чудо какой мед!
В коридоре пятого этажа была небольшая открытая зала — рекреация, где обычно собирались потанцевать, просто поговорить. Еще позднее тут шептались и целовались таинственно возникающие из ниоткуда парочки. Вот мы позвали девчонок, вытащили из комнаты столы и стулья, накипятили чаю, пока он кипел, сбегали еще за добавками в магазин и сели. Конечно, и проигрыватель был с нами. И послушав для начала Моцарта, мы встали для говорения слов о человеческом бескорыстии нашего друга.
— Долой слово „тост"! — воскликнул я. — Есть прекрасное слово „здравица". Во здравие и за здравие тружениц-пчел эта славная чаша...
Как раз явился Мишка. Увидел свою банку и — что значит наслужившее молодое поколение — не дрогнул, сел со всеми за угощение. Пил чай, мило шутил. Взглядывал на нас, восхищенно разводил руками и говорил:
— Ну ребята, ну тимуровцы. Нет, девчата, вы посмотри- те, какая у нас комната. Девчата, неужели после этого не вернете нам умывальник? А, парни? А мы им по пятерке в дневник поставим, да? — и Мишка смеялся.
— А ты родителей приведешь, — ляпнул Витька.
— Лучше дядю, — велел Лева.
Мишка развел руками: мол, уж это вы зря. Бедный, он думал, что отделается потерей банки.
Чаепитие кончилось. Мы вернулись в комнату, закрылись. Распределили роли. Витька сразу сказал, что будет палачом, а мы как хотим. Лева назвался судьей и прокурором, мне досталось адвокатство и написание приговора. Забегая надолго вперед, самое время сказать, что Витьку и Леву теперь так просто по имени никто не зовет. Они служат на очень высоких должностях в милиции, и это прекрасно. Кстати, и Мишке тоже надо звонить через секретаршу. Мы иногда, совсем уже редко встречаясь, собираемся как-нибудь заявиться к Мишке и сказать: „Ты помнишь?"
Приговор мой, как и принято, начинался со слова „именем...". В приговоре оговаривались все Мишкины смертные и бессмертные грехи. Дошло до меры наказания.
— Что писать?
— Пиши: сто ударов бляхой по заднице, — велел Лева-судья.
— Нет, — тут уже во мне заговорил адвокат. — Во- первых, он салага и бляхи не заслужил, настаиваю на ложке. Вы что, даже за лычку у нас более двадцати не давали.
— Ребя, ребя, — вмешался Мишка, — как хорошо вы убрали, прямо Колизей!
— При чем тут Колизей? — закричал Витька. — Ты штаны снимай, а античку будешь после учить. А то выучишься, а останешься дрянью.
— Ребя, да бросьте. — Мишка не верил в задуманное. — Пошутили, и ладно, я же меда не жалею, я и сам его хотел выставить, не успел. Вас же все время нет, вы ж все время на работе. Я ж не мог его девчонкам выпоить, думал, работаете, силы вам нужны, вам думал. А вот, ребя, знаете, — сказал он, надеясь, — дядя новую мебель завез, антикварную, а старую... Не всю, а кой-что на той же бы машине и подбросил. И ему бы помогли все перетаскать, и нам польза.
— Спасибо, — отвечал Витька, я натаскался. — Снимай штаны. Ложку можешь сам выбрать.
— Я прошу не сто, а двадцать, — вмешался я. — Будет.; вроде как ефрейтор.
— С чего это двадцатью — возмутился Лева. — Двадцать только для разгонки. Всыпать сотню, чтоб потом не возвращаться.
— Нет, сотню я устану, — сказал Витька-палач, — мяв- еще латынь учить.
Уши Мишки заалели, сам побледнел.
— Ребята, если вы это серьезно, то вы ответите,
— Мы вначале за тебя ответим, — сказали мы.
— Да как же вы смеете учиться на педагогов! — Да вот так и смеем.
И не посмотрели мы на Мишкиного дядю и Мишку выпороли. В целях страховки Витька предупредил:
— Будешь орать — добавлю.
— А заорет, поставим Робертино Лоретти.
— Лучше Ирэну Сантор или Пьеху, они громче.
Последнее, что сказал Мишка перед этой гражданской казнью, были слова:
— Ну, может, хоть не мебель, так ковер бы он отдал. А то висят какие-то плакаты.
— А ты их читай, — велел Витька, — читай вслух.
И Мишка, плача от горя воспитания, читал: „Выиграешь минуту — потеряешь жизнь", „Не стой под грузом", „Не стой под стрелой", „Не доверяйте свои вещи случайным знакомым", „Не влезай — убьет" и тому подобное.
Следствием порки было то, что Мишка устроился на работу".
290. Закон „фокусировки наблюдательности"
* Влиять на других можно не только себе на пользу, но и себе во вред. Собственно, последнее и есть обольщение нашего воздействия на других людей. Когда мы кидаем яйцо на десять метров с условием „не разбить ", а оно, пролетев эти метры, упав, разбивается, м это, конечно, досадная незадача. Но если надо, чтобы яйцо пролетело, не разбившись, три метра, то бросок его на десять метров оказывается уже удачным.
Так и приемы. Они действуют на нас только в диапазоне точного расчета, заданных рамок и будучи продублированными („ прикрытыми" ) множеством других способов достаточно сильных и эффективных. *
В книге Р. Загайнова „Как осознанный долг" с подробным описанием „засценных" моментов матча на первенство мира по шахматам среди женщин между чемпионкой Майей Чибурданизде и претенденткой Наной Иоселиани есть такое, на мой взгляд, важное рассуждение автора:
„Нана сидит рядом с шофером, и я изучаю ее „образ". Не годится — даю оценку его. Ведь сейчас нас встретят соперница и ее люди и по понурому виду Наны сразу поймут, что мы не нашли ничью, и в результате Майя будет более уверенно вести доигрывание. А это в конечном итоге может сыграть решающую роль.
Снова в. связи с этим вспомнил Александра Сергеевича Никитина, его рассказ о двадцать четвертой партии матча в Севилье, когда Анатолий Карпов явился на доигрывание один, без жены, которая обычно всегда была с ним, и Каспаров в тот же момент понял, что его соперник не нашел ничьей.
Вот такие „мелочи" могут иметь совсем „немелкое" значение в исходе самого большого сражения.
— Все в ведении провидения, — сказал мне, провожая нас, Элизбар Убилава.
— Но хорошее отношение провидения надо заслужить, — ответил я ему тогда".
291. Закон „фоновой компенсации"
„Если мало кто меня заметит — хорошо; чем меньше круг понимающих, тем я сам себе дороже"
(Франческо Петрарка)
* При невозможности получить желаемое мы резко уменьшаем объем правдивого смысла, даже соглашаясь войти в противоречие со здравостью, выдавая это за парадокс обстоятельств, короче: стремимся создавать такой фон, на котором бы наша возможная „бледность" была бы все же ближе к„здоровью", чем к недугу . *
Отсюда известные афоризмы:*
• Чем ночь темней, тем звезды ярче! (1)
• Чем хуже, тем лучше.
• Чем помпезнее начало, тем скромнее итог.
• Чем человек умней, тем жизнь его беднее.
• Если к другому уходит невеста, но неизвестно, кому повезло.
• Кто не сидел в тюрьме, тот человеком не был.
• Кто не с нами, тот против себя.
• Уж лучше одному, чем вместе с кем попало. (2)
• Кто никогда не совершал безрассудств, тот не так мудр, как ему кажется. (3)
• Немножко ненависти очищает доброту (4)
• Ум служит нам порою для того, чтобы смело делать глупости. (5)
• Кто не уложился в 15 минут, тому сказать было нечего.
• Низость и леность вредят не только тому, кто предался им, но и тому, кто видит их (6)
• Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай. (7)
• Где человек находится противясь, там его тюрьма. (8)
• Длительная борьба за справедливость поглощает любовь, породившую ее. (9)
• Сомневаться в Боге — значит верить в него. (10)
• Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего. (11)
• Всякому великому таланту присуща крупица безумия. (12)
• Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
• Кто не способен на зло, тот не способен и на добро. (13)
• Свобода только в несвободе.
• „Да", сказанное другим, означает „нет", сказанное себе.
• Мы все видим Бога, только не узнаем его.
• Лучшая специя к блюду ума — немножко глупости.
* Солдат не расстанется со своей жизнью ради вас, но он отдаст ее вам за лоскут цветной ленты. *
Приведенная мысль принадлежит пехотинцу Второй мировой войны американцу Уильяму Мэнчестеру. По существу, он лишь развивает тему, которая была заявлена еще Наполеоном Бонапартом — великим мастером по части раздания всяких лент и наградных украшений как знаков отличия и воинской доблести солдат французской армии.
Возможность подмеченного им способа стимулирования людей тем более очевидна, что ежедневно встречается в нашем собственном опыте. У каждого есть дома заветная шкатулка или просто место в ящике письменного стола, где лежат значки нашей юности, вымпелы, эмблемы, трофеи спортивной удали.
В знаменитых „Макдональдсе", „Таппервэре", „ИБМ" и многих других фирмах, лидирующих в области эффективного бизнеса, потрясает многообразие ситуаций, которые считаются подходящими для раздачи работникам значков, брошек, жетонов и медалей. Они без конца ищут и без конца используют предлоги для выдачи наград.
293. Закон частицы „не”
Я не выйду за тебя замуж. Если ты согласен со мной, то проблемы нет. А не согласен, то тем более нам нет нужды быть вместе.
Есть одна древняя история, круто замешанная на хитроумной логике и софистической парадоксальности. Якобы крокодил украл у женщины ребенка и в ответ на мольбы несчастной матери довольно глумливо пообещал ей отпустить дитя, если она „скажет правду", На что женщина резонно возразила: „Но ты ведь не отдашь его!" И тогда крокодил задумался. Если он отдаст чадо, то получится, что услышанная им фраза лжива, а ложь — по условию — не влечет выдачу ребенка. Но если он не захочет отдать малыша, то тогда — в силу логики уговора и слов матери — ему, крокодилу, придется возвратить младенца.
Трудная ситуация. Из глаз аллигатора потекли слезы. Говорят, что с тех пор все крокодилы впадают в плачь, вспоминая ту давнюю несуразность.
* Много смысловая ассоциативность „не "— бесконечна и безгранична. В нем, т.е. „не ", сокрыты возможности всех поведенческих намерений.
Отрицательная позиция всегда более предпочтительна. Ибо при негативном исходе дела она подтверждается, а при положительном — просто забывается.
С другой стороны, отрицание неуязвимо, так как не является ни объектом, ни предметом. И потому неухватимо в своей скользкости. *
Датский философ Серен Кьеркегор (1813 — 1855) в своем романе „Дневник обольстителя" пишет:
Серен Кьеркегор
„В вопросе о разрыве с женихом всякая девушка— великий казуист. В женских школах не читают лекций по этому предмету, и тем не менее все девушки как нельзя более сведущи, в каких именно случаях можно и должно нарушить данное жениху слово. Говоря правду, этому вопросу следовало бы постоянно фигурировать в виде темы на выпускных экзаменах, тем более что обыкновенные экзаменационные сочинения девиц до невозможности скучны и однообразны; тогда же, по крайней мере, не оказалось бы недостатка в разнообразии. Подобная тема дала бы широкий простор острому уму девушек, а отчего же, в самом деле, и не дать бедным девушкам случая показать свой ум с блестящей стороны? Разве каждой из них не представилось бы тогда случая хоть письменно доказать свою зрелость и права на звание невесты?
Однажды я участвовал в беседе, очень заинтересовавшей меня. Я зашел как-то в одно семейство, где бываю лишь изредка. Оказалось, что все старшие ушли, а две молоденькие дочери созвали к себе небольшой кружок подруг на утренний кофе. Всех девушек было восемь, от 16 до 20 лет. В их планы, вероятно, не входило принимать посторонних гостева и они поручили горничной отказывать всем, под тем предлогом, что никого из старших нет дома. Я, однако, ухитрился пробраться к ним и ясно заметил, что мой приход застал их врасплох. Бог знает, о чем, в сущности, могут беседовать восемь молоденьких девушек в таком торжественном заседании? Замужние женщины тоже собираются иногда в кружок, но их беседа— пасторальное богословие; решаются обыкновенно важные вопросы, вроде: можно ли допускать кухарку одну ходить на рынок, лучше ли брать провизию в кредит или на наличные, как узнать, есть ли у кухарки жених, и как затем избавиться от этой вечной возни с женихами, замедляющей стряпню, и т.д.
Как бы то ни было, мне все-таки дали местечко в этом прекрасном кружке. Дело было ранней весной, и солнце уже посылало на землю свои первые слабые лучи, как вестников, объявляющих о его скором прибытии. В комнате все было еще по-зимнему, но именно потому эти маленькие отдельные лучи и приобретали такое вещее значение. Кофе стоял на столе, распространяя свой приятный аромат, а молодые девушки сидели вокруг — такие веселые, радостные, шаловливые и цветущие здоровьем. Страх и неловкость их скоро прошли; да и чего им было стесняться? Ведь превосходство сил было на их стороне.
Мне скоро удалось навести разговор на тему: в каком: случае жениху с невестой следует разойтись? В то время как взор мой с наслаждением порхал с одного цветка на другой в этом прелестном цветнике, отдыхая то на одном, то на другом миловидном личике, а слух впивал музыку девичьих голосов, сознание мое тщательно проверяло все сказанное. Одного слова было иногда достаточно, чтобы я мог уже глубоко проникнуть в сердце девушки и про- честь его историю. А любопытно ведь проследить таким образом, как далеко зашла по пути любви каждая из них. Я не переставал подливать масла в огонь, и различные остроты, шутки и эстетическая объективность — все это содействовало непринужденности и живости беседы, не выходившей в то же время из границ самого строгого приличия. В этой шутливой легкости общего разговора дремала, однако, возможность одним ловким оборотом поставить милых девушек в роковое затруднение. Возможность эта была вполне в моей власти, но девушки едва ли подозревали о ней. Легкая игра беседы все еще отстраняла опасность, как сказки Шехерезады ее смертный приговор. Я то доводил беседу до границ грусти, то давал простор шаловливой девической фантазии, то манил их на диалектический путь мысли... Какая же другая тема и может, впрочем, представить больше разнообразия, нежели та, о которой здесь идет речь. Я приводил новые и новые примеры — рассказал, между прочим, о девушке, которую насилие родителей заставило взять назад свое слово. Эта печальная история даже вызвала слезу у моих слушательниц. Рассказал и о человеке, который разошелся с невестой из-за того, что, во-первых, она была слишком высока ростом, а во-вторых, он забыл встать на колени, признаваясь ей в любви. На все возражения против неразумности и необосновательности таких причин он отвечал, что для него они достаточно разумны и основательны: основываясь на них, он достигает желаемого, и, кроме того, никто, в сущности, не может дать ему на них разумных и веских возражений. Наконец, я предложил на обсуждение собрания трудный вопрос: права ли молодая девушка, отказавшая жениху, когда убедилась в том, что они не сходятся во мнениях? Когда отверженный хотел урезонить ее, оно ответила: „Одно из двух — или мы сходимся во мнении, что „не сходимся во мнениях", и в таком случае ты сам понимаешь, что нам надо разойтись, или же мы не сходимся, раз ты утверждаешь противное, и в таком случае мы тоже должны разойтись, коль различаемся во взглядах". Забавно было наблюдать, как молодые девушки ломали себе головки, чтобы уразуметь эту загадочную речь. Я заметил, однако, что две из них отлично поняли меня потому что, как уже сказано, в подобных вопросах молодые девушки природные казуистки. Да, я думаю, что легче было бы переспорить самого черта, чем молодую девушку, если речь зайдет о том, в каких случаях жениху с невестой следует разойтись".
294. Закон „частотности" и „стереотипности"
* Мы по- pазному оцениваем людей, с которыми видимся часто, и людей, которых встречаем крайне редко. *
* Человек, носящий очки, нам представляется более интеллигентным, трудолюбивым, надежным и в то же время в меньшей степени наделенным чувством юмора, чем он же, но без очков. *
* Блондинка, пока не надела темный парик, кажется нам более привлекательной. *
* Мы совсем не удивляемся, когда длинноволосые юнцы в потертых джинсах, с кольцами на пальцах и серьгами в ушах проваливают какое-либо дело, и в то же время прощаем те же промахи изящно одетому молодому человеку („ такое с каждым может случится”). *
295. Закон „человеческого вакуума"
* „Здесь речь не идет об одиночестве. Одиночество предполагает наличие вокруг нас других людей. Просто, несмотря на их присутствие, окликнуть некого. „Вакуум " — это когда из теплоты привычных в жизни человеческих отношений самовытесняются и теплота, и человечность. Этот тонкий, вдруг облепляющий кого-то из людей слой, я бы сказал, бесчеловечности, хотя и не отделяет своего так сказать, подопечного ни от кого, но... ох. как разъединяет. *
У русского художника и мыслителя Н. К. Рериха есть такая притча. Старый викинг Гримр, сидя на пиру в кругу друзей, сказал вдруг, что за всю его долгую жизнь не было у него ни одного верного друга. Со всех сторон раздались возражения. Один сказал: „Вспомни, кто пер- вый протянул тебе руку в изгнании! Это был я". Другой сказал: „Когда враги сожгли твой дом, кто строил новый дом вместе с тобой? Это был я". Третий сказал: „Кто в битве заслонил тебя собою? Вспомни о друге!" Гримр ответил им: „Я помню все, что вы сделали для меня, я люблю вас, но вы друзья в несчастьях моих, и я благодарю вас за это. Но скажу правду: в счастье не было у меня друзей. А я был очень редко счастлив. Это было, когда на охоте я спас короля, и он при всех обнял меня и назвал лучшим мужем. Все говорили мне приятное, но сердца друзей молчали. Это было, когда моя дружина одержала победу над датчанами. Меня считали спасителем народа, но и тут молчали сердца друзей. Когда лучшую деву ввел в дом и назвал женой, меня венчали, но слова друзей шли не от сердца. В счастье человек как будто на вершине горы, а сердца людей открыты вниз. В счастье никогда не бывает друзей".
* В исследованиях над детьми установлено: восстановление прерванных эмоциональных контактов возможно не более четырех раз, после чего ребенок перестает стремиться к ним. Его (1) не погладили, на него (2) без причины крикнули, (3) ударили, (4) остались к нему равнодушны... *
Поскольку же все младшие по отношению к старшим выступают „детьми", то, конечно же, справедливость этого закона более всеобща и относится ко всем людям— всегда и независимо от их возраста.
297. Закон „черной ассоциации"
Важно не только, чтобы событие произошло, — когда случается нечто (не обязательно даже грандиозное), оно все равно запоминается процедурой, участниками, целью, — но бывает ставится задача закрепить в памяти произошедшее как некий „чернящий фильтр", проходя через который воспринимаемое вновь и помнимое должны как бы „штемпелеваться" совершившимся в форме надежно пачкающей ассоциации. Жизнь человека после этого превращается в кошмар, в вечную самотворимую каторгу испытания повторения мерзостного или выворачивающего ощущения.
Вчитаемся в недавнее сообщение средств массовой информации, задумаемся и осознаем, что „приемы влияния на людей" — это не „детская игра" и вовсе не шутки, а серьезные методы в ежедневной войне людей друг с другом.
„20-летняя французская студентка была изнасилована на могиле Карла Маркса каким-то типом в тот момент, когда она фотографировала бюст отца-основателя коммунизма на Хайгетском кладбище в северной части Лондона.
Насильнику в его преступлении помогло то, что сейчас практически никто не посещает могилу Маркса. Кризис коммунизма и „приватизация" могилы — за ее посещение теперь надо платить — сделали это место настолько пустынным, что бывать здесь стало небезопасным".
298. Закон „чувства территории"
Возьмем пример из нашей повседневной жизни. К перрону вокзала подходят пустые электропоезда. Мы не обращаем внимания на то, как заполняется пустой вагон. Люди рассаживаются, сохраняя максимально возможную дистанцию друг от друга. Сначала каждый стремится занять отдельное „купе". На следующих станциях пассажиры подсаживаются так, чтобы быть вторыми на скамейке, а затем втискивается уже кто-то из третьих. Подобным образом люди занимают лавочки в парке, стулья в коридорах учреждений, столики в ресторане, места на пляже. Это так привычно, что мы этого „не видим".
* „Что общего между пением соловья и привычкой собаки задирать лапу? Оба действия имеют одну и ту же причину — чувство территории. Соловей поет, оповещая соперников, что определенная местность занята; собака задирает лапу, помечая запахом мочи свой участок. Чувство территории присуще зверям, рыбам, птицам и даже насекомым. Оно отмечено у древних реликтовых видов живых существ. Есть это чувство ну человека ". *
(А. Конгро)
В одном немецком зоопарке макаки-резус, помещенные в просторный обезьянник с искусственной скалой, хорошо размножались, прирост молодняка второй год подряд был большим. Однако внезапно разразилась катастрофа: обезьяны вдруг набросились друг на друга, из- давая адский визг и стремясь укусить соседа. Свалку при- шлось разгонять водой из пожарных шлангов, тем не менее на площадке осталось семнадцать трупов.
Что же случилось? Какова природа этого внезапного „вдруг"? В чем причина произошедшего? Она проста. Сработал закон „чувства территории".
* В неадекватном пространстве сначала чувствуются бессилие и неуютность, а затем лавинообразно нарастает непереносимая нервозность, заканчивающаяся поте- рей воли к жизни. *
Продолжая тему примера с обезьянами, следует сказать об основном факторе данного случая. В обезьяннике возникала перенаселенность. Некуда было укрыться от себе подобных хоть на минуту, а это важно не только человеку, но и зверю. Постепенно нарастающий стресс одним ударом разрушил все сдерживающие инстинкты. Началось побоище.
В начале 50-х годов французский врач Ален Бомбар, поставив опыт на самом себе (сымитировав морскую катастрофу), выдвинул гипотезу, вмиг ставшую сенсацией: „Жертвы кораблекрушений гибнут не. из-за жажды и голода или холода, а из-за страха".
Однако Бомбар не прав, а если и прав, то для совершенно иных обстоятельств и ситуаций. Современные исследования показывают вот что: „Жертвы кораблекрушений, спасшиеся на лодках или плотах, гибнут исключительно из-за пребывания незнакомых людей в очень тесном пространстве; это вызывает сильнейший стресс.
Кстати, не следует ли отсюда, что спастись в одиночку легче?!
* Если не можешь сам (по причине нежелания, несостоятельности или инкогнито), то всегда можно найти способ сделать это „чужими руками".*
Существует легенда о том, как к Долине алмазов около Голконды в IV в. до н.э. приблизились воины Александра Македонского. Но заветное место охраняли ядовитые змеи, и спуститься туда было невозможно. Тогда полководец приказал бросить вниз куски жирного мяса — алмазы прилипли к ним, а прирученные орлы, спланировав вниз, схватили их и положили к но- гам царя Македонии.
* Уверенность в незаслуженности чужого успеха является более распространенной, чем убеждение противоположного смысла, и, возможно, более, чем сами факты подобной незаслуженности. То есть люди склонны считать всякую чужую удачу хотя бы отчасти не заслуженной. Это связано с тем, что чувство негатив- ной ответственности — вины (вины за свои недостижения перед собой) — обременительно для человеческой психики, и она посредством разных подстановок и пре- образований стремится освободиться от него. *