139. Закон „нужного смысла"

* Вкладывайте в услышанное нужный вам смысл и внушайте его говорящему как его подлинную мысль. *

Таким способом можно легко блокировать как возможное, так и действительное несогласие.

140. Закон „облачения в желание"

* „Человек есть то, что есть", — сказал как-то немецкий философ Людвиг Фейербах.

Но это отнюдь не все! Великая истина потому и великая, что не может, не должна быть маленькой. Поэтому возможны и нужны дополнения. Человек еще есть то, чьи слова он говорит, в чью одежду он одет, в чьих мыслях видит и понимает мир.

Мы настолько похожи на то или на того, чем или кем хотим стать, насколько способны (и податливы!) обменять свое на проходимое. *

Известный ленинградский артист Николай Федорович Монахов рассказал удивительный случай.

Ему поручили роль в постановке пьесы из старой китайской жизни. Режиссер требовал, чтобы Монахов подчеркнул в своей роли необычную мягкость и вкрадчивость пожилого китайца.

Николай Федорович работал много, упорно. Особенно старался овладеть техникой владения веером, движения которого в старом китайском театре полны смысла: это язык без слов. Но требуемых режиссером внутренних качеств артист придать своему персонажу не мог, ничего не получалось. Дошло до того, что Монахов пришел в кабинет руководителя театра, заявил, что отказывается от роли, и даже разрыдался. Такое бывает в театре нечасто.

Во время этого разговора в кабинете случайно оказался художник-костюмер театра Н.В. Воробьев. Он сказал:

— Николай Федорович, не надо отчаиваться. Вы отдохните денька два — три, а потом соберитесь с духом и приходите на репетицию на полчасика раньше, я хочу с вами побеседовать.

В назначенный день артист пришел в театр с чувством безнадежной внутренней пустоты и с решением от роли отказаться. Воробьев встретил его в коридоре и пошел с ним в его артистическую уборную — комнату, где артисты переодеваются и готовятся к выходу на сцену.

Воробьев попросил артиста снять не только пиджак, брюки, ботинки, но и белье.

— Зачем это? — удивился артист.

— Ничего, ничего, снимите.

Когда Монахов разделся донага, художник-костюмер предложил ему надеть на голое тело специально сшитое в костюмерной мастерской театра белье из тончайшего шелка. Артист переоблачился, поверх шелкового белья надел китайский костюм и в растерянности вышел на репетицию.

А дальше приведу слова самого Монахова:

 „Первый же прочитанный мною монолог заставил меня самого остолбенеть от неожиданности. Я никогда так не говорил, не мог так произнести своего монолога. Мягкий шелк, касавшийся тела, сообщил всему моему существу такую мягкость, такую вкрадчивость, такую ласковость в обращении со словами, какой я в себе никогда не подозревал".

Через неделю спектакль был показан публике и прошел с громадным успехом.

141. Закон образности"

„Предположим, я могу поделиться с обществом какой-нибудь новой истиной. Так как эта истина почти всегда недоступна среднему человеку, ее видит сперва лишь ничтожное меньшинство людей. Если я желаю, чтобы она произвела впечатление на всех, то я должен сначала подготовить умы к восприятию этой истины; я должен постепенно подвести их к ней и показать ее им точно и отчетливо. Для этого недостаточно вывести названную истину из какого-нибудь простого факта или принципа. К ясности идеи следует' присоединить ясность выражения.

[…]

Почему с таким удовольствием читают писателей, излагающих свои идеи в блестящих образах? Потому что их идеи становятся от этого более действенными, более отчетливыми, более ясными и, наконец, более способными произвести на нас сильное впечатление".

(Клод Адриан Гельвеций)

„Человеку нужны образы, реальность притупляет его".

(Франц Мудрость)

Возьмем пример из книги врача-гипнолога П. И. Буля. Человеку в гипнозе внушалось: „Вы съели жирную пищу". Затем экспериментально изучали процессы в желчном пузыре, но никаких результатов, сходных с картиной реального насыщения жирной пищей, не обнаружили. Тогда изменили формулу внушения: „Вы видите перед собой на столе много вкусных питательных жирных блюд — яичницу с салом, колбасу, масло, ветчину с горчицей, свинину с хреном. Вы начинаете есть, выбирая то, что вы любите..." Рентгеновские снимки желудка и желчного пузыря показали картину, аналогичную той, которая возникает после реального насыщения подобной пищей.

„Когда, я говорю, а меня понимают, то я не перекладываю целиком мысли из своей головы в другую, — подобно тому как пламя свечи не дробится, когда я от него зажигаю другую свечу. Ибо в каждой свече воспламеняются свои газы". (Лезин Б. Психология поэтического прозаического мышления: Из лекций А. А. Потебни),

За счет чего это достигается? За счет образа, образности.

К образности мы прибегаем — и она нас выручает — когда наше почувствование уже ясно, а его демонстрирование все еще требует как бы одоления. Причем особого: ни своего и ни чужого, а их обоих (одолений) неясного конгломерата, тем не менее обладающего способностью блокировать, притемнять, противодействовать тому, что мы намерены сказать или сделать.

* Вразумлять бестолковых так же бессмысленно, как чесать скалу. Научиться же создавать образ тоже трудно, но все же попроще. Для этого нужно, как шнурок через прорезь ботинка, пропустить желание достижения результата через имеющееся в вас знание. Шнурок издает шуршащий звук, а ro, что сделаете вы, подарит вам миниатюрку требуемой по ситуации убедительности. *

Немного подтверждающих примеров.

• „Рыбак, собираясь ловить рыбу в более глубоких реках сетью больших размеров, не только привешивает к сети свинец, который бы погрузил ее и заставил тащиться по дну, но и привязывает с противоположной стороны легкие поплавки, которые бы поднимали другой конец сети на поверхность воды. Равным образом тот, кто решит заняться воспитанием в юношестве добродетелей, с одной стороны, конечно, должен будет строгостью склонить юношество к страху и смиренному повиновению, а с другой стороны, ласково поднять до любви и радостной бодрости. Счастливы художники, которые могут вызывать это смешанное настроение. Счастливо юношество при подобного рода руководителях".

(Ян Амос Коменский)

• Успокоительное объяснение одного политика жене итогов коллизий и интриг новейшего времени:

„Ты увидишь, в конце концов в этой стране всех тут вон, кроме нас. Мы с тобой как галька на дне Что бы ни случилось, мы останемся на месте, а унесут воды"

• Трудиться над несуществующими проблемами это все равно, что искать узлы у тростника.

• „Какова же разница между причинами и субъективными основаниями! Если вы режете лук, вы плачете; у ваших слез есть причина. Но у вас может не быть оснований, чтобы плакать, Если вы карабкаетесь на гору и добираетесь до высоты около трехсот пятидесяти метров, вам может быть, придется справляться с чувством подавленности и тревоги. Это может объясниться как причиной, так и субъективным основанием. Недостаток кислорода может быть причиной. Но если вы сомневаетесь в своем снаряжении или тренированности, тревога может иметь основание".

(Виктор Франкл)

•„Скажут: тем не менее есть тупейшие головы, в которые ничего нельзя вложить. Отвечаю: едва ли есть настолько загрязненное зеркало, чтобы оно все-таки как- нибудь не воспринимало изображения; едва ли есть столь шероховатая доска, чтобы на ней все-таки чего-нибудь и как-нибудь нельзя было написать.

Однако, если попадается зеркало, загрязненное пылью или пятнами, его предварительно нужно вытереть, а шероховатую доску нужно выстрогать; после этого они будут годны для употребления. Равным образом следует поступать и в деле воспитания юношества".

(Ян Амос Коменский)

• „Говорят, что всякая мысль подобна тесту: стоит йод мять ее хорошенько — все из нее сделаешь".

(И. С. Тургенев)

• По поводу сановников, близких императору Николаю 1 и оставшихся у власти при Александре П, Ф. И. Тютчев сказал однажды, что они напоминают ему „волосы и ногти, которые продолжают расти на теле умерших еще некоторое время после их погребения в могиле".

• Психолог Я. Коломенский сравнивал жизненный пуп человека с траекторией запущенной в космос ракеты. Если допустить даже незначительную ошибку на старте, то трасса отклонится на тысячи и тысячи километров. Жизнь показывает, что многие сломанные судьбы, отсутствие социальной зрелости — неизбежное следствие таких ошибок на старте — в раннем детстве, в школьные годы.

• Интересный по содержанию и по построению образ мы находим у автора формулы — „когда мы подавляем в себе ангела, он превращается в дьявола" — австрийского врача, психотерапевта, мыслителя Виктора Эмиля Франкла. В его удивительной книге „Человек в поисках смысла", написанной в конце 40-х годов, есть такое простое прекрасное место:

„Представим себе уникальные смыслы в виде точек, а ценности — в виде кругов. Понятно, что две ценности могут пресекаться друг с другом, в то время как с уникальными смыслами этого не может произойти (см. рисунок).

Но мы должны задать себе вопрос, действительно ли две ценности могут войти в противоречие друг с другом, иными словами, справедлива ли аналогия с кругами на плоскости. Не будет ли более правильным сравнивать ценности с трехмерными шарами? Два шара, проецируемые на плоскость, могут давать два круга, пересекающие друг друга, в то время как сами сферы даже не касаются друг друга (см. рисунок) ".

То, что образность не забава и не безделица, а серьезное занятие ума по достижению своих целей, видно хотя бы из такого сопоставления:

Обратите внимание. Побуждающее к согласию толкание здесь, в обоих случаях, похоже, одинаковое, но вот векторы намерений вполне разные. Но если так, значит „образность" есть довольно действенное средство в арсенале приемов и способов, расширяющих и дополняющих силу и остроту человеческого поведения.

Говорят, был такой случай.

Переводчица Гнедич (потомок того самого Гнедича) была вызвана в органы (их раньше многозначительно называли „компетентными"), где ей сказали:

— У вас сестра в Лондоне. Если бы вы попали в Англию, вы захотели бы остаться. Поэтому мы вынуждены вас посадить.

Гнедич резонно, как ей показалось, возразила:

— Позвольте, но это все равно, что сказать старой деве, что если бы она была женщиной, она была бы проституткой,

Следователь понимал юмор. Он улыбнулся... и Гнедич получила 10 лет.

Когда-нибудь было бы полезно вернуться к этой теме и рассмотреть вопрос о сильной „задеваемости" образности, когда, услышав от нас образное пояснение наших воззрений на существо дела, люди не единятся с нами, напротив, ополчаются.

142. Закон „обращенной воронки"

Используя этот способ, люди получают возможность

варьировать степень сжатия и расширения своих взглядов и мыслей и тем самым через это демонстрировать другим сложность там, где на самом деле — предельная простота, и простоту там, где, как говорится, черт ногу сломит. Особая группа людей буквально не расстается с такой методой общения. В истории они обозначены как мыслители, мудрецы, философы. Я не отрицаю природную быстроту, остроту, живость и находчивость их ума. Я только подчеркиваю, что в арсенале их средств воздействия на людей есть стереотипная обязательная процедура: загнать внемлющего им в некое замкнутое мыслительно пространство, затем пропустить его через специально сотворенный ими тесный и долгий лаз, а далее... „обрушить" на него простор свободы на все стороны и во всех степенях. Зачем они это делаются мне представляется, что они вполне знают, что творят, и в устремлениях своих как бы подражают пневмооружию: во всем обнаруживается сила из ничего, если что-то сначала сжать, а потом резко, толчком отпустить (высвободить).

Передаваемая мысль при таком способе передачи приобретает не только стреляющий эффект, но — что важнее! — „перепрыгивающий эффект и, подобно пуле, входит из стреляющего предмета в цель. В чистоте нетронутости преодоленным временем и пространством.

По существу, они реализуют (или, наверное это будет точнее, — открывают) в нужном месте и в нужный им миг — по сценарию решаемой ими задачи! — мгновенную блиц-школу, которую они же, исполнив действо, так сказать, закрывают.

Системе образования взять бы на вооружение этот метод — ей бы цены не было!

В подтверждение всему сказанному да и в доказательство ему же я сошлюсь на давнее (20 — 2б октября 1969 года) интервью вполне современного немецкого философа Мартина Хайдеггера (1889 — 1976) популярному французскому журналу L'Express". Понаблюдайте за игрой этого человека в „сжатие-расширение", и вы вполне раскусите:- этот „мудрый" орешек.

Итак, с Хайдеггером ведут беседу корреспонденты: Фредерик Товарницки — сотрудник журнала, Жан-Мишель Пальме — автор книги „Политические произведения Хайдеггера".

„Кор. — Вас, мсье, считают последним философом западной традиции, который завершает ее и вместе с тем;': пытается открыть новый способ вопрошания.

Сегодня кризис университетов сопровождается недоверием к самому смыслу философии. Для большинства она не имеет права на существование, она стала бесполезной.

Х. — Это как раз то, о чем я всегда думал. В своем курсе 1935 года „Введение в метафизику" я уже это утверждал: философия всегда несвоевременна. Это безрассудство (сумасбродство, une folie).

Кор. — Безрассудство?

Х. — Философия несвоевременна по своей сущности, ибо она принадлежит к тем редким явлениям, судьба которых в том и состоит, что они не могут встретить непосредственный отклик.

Кор. — Итак, что представляет собой философия? 

Х. — Это одна из редких возможностей автономного творческого существования. Ее изначальная задача — делать вещи более тяжелыми (трудными), более сложными.

Кор. — Может ли она, по вашему мнению, играть роль в преобразовании мира, как этого хотел Карл Маркс?

Х. — Философия никогда не может непосредственно придавать силы или создавать формы действия и условия, которые вызывают историческое событие.

Кор. — Но тогда каков ее смысл?

Х. — Она есть „знание", которого можно достичь сразу использовать. Она касается всегда только ограниченного числа людей и не может быть оценена с помощью общих критериев. С этим ничего нельзя поделать: ведь именно она делает из нас что-то, если мы ею занимаемся.

Кор. — Не могли бы вы уточнить, что вы хотите этим сказать?

Х. — Во время своего исторического развития народы задают себе всегда очень много вопросов. Но только один вопрос: „Почему вообще есть сущее, а не наоборот, ни что?" ( Pourquoi у а-t-il de 1'etant et non pas rien?")— предрешил судьбу западного мира, и именно начиная с ответов, которые давали досократовские философы две с половиной тысячи лет назад. Однако сегодня смысл этого вопроса никого не тревожит.

Кор. — Вы утверждаете, что быть внимательным к сущности сегодняшнего мира — это значит размышлять над изречениями досократиков: Парменида, Гераклита...

Х. — Да, но сегодня ни в Германии, ни в других местах их совершенно никто не читает.

Кор. — Какая, по вашему мнению, связь соединяет нас с этими столь далекими мыслителями?

Х. — В своем курсе „Введение в метафизику" я показал, почему все философские вопросы начинаются с них. В их поэтических изречениях рождается западный мир.

Кор. — И современная техника? Х. — Я уже писал, что современная техника, хотя она полностью чужда античности, имеет в ней свое существенное происхождение.

Кор. — Правда ли, что начиная с 1907 года вы не менее чем по часу в день читаете греческих мыслителей и поэтов: Гомера, Пиндара, Эмпедокла, Софокла, Фукидида?

Х. — Да, за исключением военных лет. Кор. — Думаете ли Вы, что нужно вернуться к источникам греческой мысли?

Х. — Вернуться? Современное возрождение античности? Это было бы абсурдно, да и невозможно. Греческая мысль может быть только исходным пунктом. Однако связь

греческих мыслителей с нашим современным миром никогда не была столь очевидной.

Кор. — Не зависит ли это забвение вопрошания традиции от нужд современного мира?

Х. — Каких нужд?

Кор. — В частности, от той радикальной противоположности, которая, начиная с Маркса, отделила теоретическое видение мира от практического, стремящегося этот мир преобразовать?

Х. — Одиннадцатый тезис Маркса о Фейербахе? Сегодня одно лишь действие без первоначального истолкования мира не изменит положения в этом мире.

Кор. — Но сегодня охотнее вопрошают Маркса, Фрейда или Маркузе, чем Парменида и Гераклита.

Х. — Это как раз то, о чем я сказал.

Кор. — Говоря, что в некотором смысле атомная бомба взорвалась уже в поэме Парменида, вы хотите подчеркнуть именно эту связь между метафизикой греков и современной техникой?

Х. — Да, но нельзя доверять формулам, лишенным контекста. Я думаю, что на самом деле именно в поэме Парменида и в вопросе, который она ставит, возникает возможность будущей науки. Но опасность формул состоит в том, что они заставляют верить, будто речь идет о фатальной необходимости гегелевского типа.

Кор. — Могла ли история принять другое направление?

Х. — Как знать? Для меня нет ничего фатального. История не подчиняется детерминизму типа марксистского. Не более, чем философия или политика. Физики, которые искали ядерного расщепления, не хотели создать атомную бомбу. И, однако, это именно то, что они создали.

Кор. — Правда ли, что вы сказали, имея в виду свое произведение „Бытие и время": „Это книга, в которой я хотел как можно быстрее пойти как можно дальше?" (Досл.: слишком быстро пойти слишком далеко, „с'est un livre dans lequel j'ai voulu trop vite aller trop loin".)

Х. — Да, сказал. Но это не значит, что я думаю так сегодня. Хотя именно это я ставлю в настоящее время под вопрос. Я не мог тогда подойти к вопросу о сущности техники, о ее смысле в современном мире. В общем мне понадобилось еще 30 лет.

Кор. — Вас представляют порой как хулителя техники и современного мира.

Х. — Это абсурд. Будущее — вот что важно.

Кор. — Вы первым заговорили об „эре планетарной техники". Что вы имели в виду1

Х. — „Планетарная эра", „атомная эра" — это выражения, которые свидетельствуют о заре наступающих времен. Никто не может предвидеть, чем они станут. Никто не знает того, чем станет мысль.

Кор. — Означает ли эпоха планетарной техники конец метафизики?

Х. — Нет. Она есть лишь ее осуществление (исполнение, l'accomplissement). Без Декарта современный мир: был бы невозможен,

Кор. — Как вы ставите проблему техники?

Х. — Пока довольствуются тем, что проклинают или прославляют технику, никогда не поймут, чем она является. Нужно ее вопрошать,

Кор. — Что значит „вопрошать технику"?

Х. — Вопрошать, как я уже говорил, это прокладывать путь, создавать его. Вопрошать сущность техники — это подготавливать возможность свободного отношения к ней. Но техника не то же самое, что „сущность" техники.

Кор. — Что вы понимаете под сущностью?

Х. — Сущность дерева не является деревом, которые можно встретить среди других деревьев,

Кор. — А если мы будем мыслить эту сущность техники?

Х. — Тогда мы будем рабски прикованы к техника, лишены свободы, независимо от того, утверждаем ли мы ее с энтузиазмом или отрицаем. Ибо техника не есть. Не что нейтральное. Именно тогда, когда ее представляют как что-то нейтральное, мы отданы ей для худшего (nous lui sommes livres pour le pire).

Кор. — По вашему мнению, современный мир еще не „мыслил" технику?

Х. — Я написал в докладе: „В силу техники мы еще не воспринимаем существенное бытие техники подобно тому, как, в силу эстетики, мы не сохраняем больше существенного бытия искусства".

Кор. — Является ли техника главной опасностью для человека?

Х. — Вы знаете слова Гельдерлина: „Там, где опасность, идет и спасенье".

Кор. — Вы говорите о Гельдерлине как о поэте „скудной эпохи" (du tempeps de detresse"). Принадлежит ли, по вашему мнению, к этой эпохе Ницше?

Х. — Ницше, без сомнения, последний великий мыслитель западной метафизики.

Кор. — Почему последний? Х. — Ницше поставил основной вопрос современной эпохи, вопрошая о Сверхчеловеке. Он разглядел приход времен, когда человек готовится распространить свое господство на всей земле, и он спрашивал себя, достоин ли человек такой миссии, и не должна ли сама его сущность быть преобразована. На этот вопрос Ницше ответил: Человек должен преодолеть себя, стать Сверхчеловеком,

Кор. — Не является ли эта мысль Ницше самой искаженной во всей истории философии?

Х. — В своем курсе о Ницше я писал, что всякая существенная мысль проходит невредимой сквозь толпу хулителей.

Кор. — Представляется ли вам наша эпоха особенно важной?

Х. — Ницше писал в 1886 году: „Мы поставили на карту истину... Может быть, человечество погибнет в этой игре? Что ж, пускай!"

Кор. — Как вы понимаете взаимоотношение философии и науки?

Х. — Это очень трудный вопрос. Наука распространяет сейчас свою власть на всю Землю. Но наука не мыслит, поскольку ее путь и ее средства таковы, что она не может мыслить.

Кор. — Это недостаток?

Х. — Нет, преимущество. Именно благодаря тому, что наука не мыслит, она может утверждаться и прогрессировать в сфере своих исследований.

Кор. — Но, однако, сегодня стремятся отождествить саму мысль с наукой.

Х. — Только тогда, когда признают, что науку и мысль разделяет пропасть, — их взаимоотношение станет подлинным.

Кор. — Вы сказали: „Наука не мыслит". Не правда ли это шокирующее утверждение?

Х. — Разумеется, однако без мысли наука бессильна. Как я уже говорил в своих лекциях, — самое важное и в наше время — то, что мы еще не мыслим по-настоящему.

Кор. — Что вы хотите сказать?

Х. — Может быть, то, что на протяжении веков человек слишком много действовал и слишком мало мыслил. В мире, который постоянно предоставляет нам возможность мыслить, мысль все еще не существует (еще не возникла) .

Кор. — Не кажется ли вам ныне существующая противоположность между „теорией" и „практикой" определяющей?

Х. — Кто знает, что такое на самом деле „практика"? Сегодня ее часто смешивают с доходами (средствами,, recettes). Для греков теория сама по себе была самой высокой практикой.

Кор. — К какому времени вы себя относите? К далекому будущему?

Х. — Или, может быть, к далекому прошлому... „Самое древнее в мысли — позади нас и, однако, вновь возникает. Мы приходим слишком поздно к богам и слишком рано к Бытию".

Мартин Хайдеггер

143. Закон „обязывания последовательностью"

* Ощущение цепочки (будь то в поступательных шагах мысли или в действиях) обладает внутренней как бы гипнотизирующей (заманивающей ) принудительностью к согласию с логикой (даже если она беспокоит и противостоит нам!) доводов, имеющих поступательно разворачиваемую общность. *

„Аспасия из Билета" — так названа в „Словаре античности", вышедшем в 1889 г., одна из удивительнейших женщин Древней Греции, пожалуй, известная ныне всему миру.

„Аспасия" в переводе с греческого означает „любимая". Существует скульптурный портрет, который искусствоведы относят к Аспасии. Он передает нам лицо, одухотворенное красотой, таящее скрытую грусть и некую неразгаданную тайну. Ибо никто не знает ни даты рождения, на даты смерти Аспасии. „Словарь Античности" приводит лишь одну дату — 432 г., когда Аспасия была привлечена к суду по обвинению в безнравственности и непочитании богов. Только благодаря защите одного из выдающихся вождей Афин — Перикла, ее мужа, Аспасии удалось избежать судебной расправы.

До нас дошли образцы диалогов Аспасии с ее друзьями, когда благодаря точно поставленным вопросам собеседник сам приходил к необходимым выводам. Вот например, разговор этой гетеры-философа с историком Ксенофонтом и его женой.

Апасия

„— Скажи мне, жена Ксенофонта, — начала Аспасия,— если твоя соседка имеет лучшее золото, чем ты, которое бы ты желала иметь: ее или свое?

— Ее.

— А если она владеет платьем и другими женскими украшениями большей ценности, чем твои, желала бы ты иметь ее ценности или свои?

— Конечно, ее.

— Ну а если она имеет лучшего мужа, чем ты, желала бы ты иметь своего мужа или ее?

Женщина покраснела, а Аспасия обратилась уже к самому Ксенофонту, слегка обеспокоенному щекотливой направленностью избранной темы:

— Скажи, пожалуйста, если у твоего соседа имеется лучшая лошадь, чем у тебя, которую ты желал бы иметь?

— Его.

— А если бы его участок земли был лучше твоего, который из двух участков ты более желал бы иметь?

— Конечно, лучший! — без колебаний ответил Ксенофонт.

— А если он имеет жену лучше твоей, которая из обеих была бы для тебя приятнее?

Теперь смешался Ксенофонт. Насмешливо оглядев супругов, Аспасия, помолчав, проговорила:

— Так как каждый из вас не ответил мне именно только на то, на что, собственно, я желала ответа, то скажу вам, что вы думаете оба: ты, жена, желаешь наилучшего мужа, а ты Ксенофонт, желаешь обладать избраннейшей из женщин. Следовательно, если вы не можете прийти к заключению, что на свете нет наилучшего мужа и избраннейшей жены, то, однако, вы, наверное, признаете предпочтение себе быть супругом возможно лучшей женщины, а ей принадлежать возможно лучшему супругу..."

Пусть благодаря изрядной доле софистики, но как капканно расчетливо, шаг за шагом, Аспасия довольно умело загнала чету в тупик.

144 . Закон „огласки”

* Нет способа вернее по надежности расправы с кем бы то ни было, как предание гласности его деяний. В жизни каждого человека есть нечто, что совершенно не предназначено ни для чужих глаз, ни для чужих ушей.

Единственно возможная здесь оговорка та, что точность попадания определяется не по времени, а по факту. Так сказать, „выстрел "возможен сегодня, а пуля настигнет не сразу, а бывает, что завтра, ила через месяц, или — в истории и такое не редкость — через века.*

Тиберий

Тиберий (42 до н.э. — 37 н.э.) — римский император, пасынок Августа. Светоний с безжалостной откровенностью описал образ его жизни. Тиберий установил должность распорядителя наслаждений и назначил на нее римского всадника Тита Цезония Приска. В своей резиденции на Капри император имел особые комнаты для занятий развратом. Толпы молодых девушек и парней изображали перед ним так называемые спинтрии: они образовывали тройную цепь и совокуплялись, таким образом возбуждая угасающую похоть господина. Спальню он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства, разложил повсюду книги Элефантиды, чтобы обстановка соответствовала его намерениям. Светоний пишет, что „он пылал еще более гнусными и постыдными пороками: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить; При жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестьем, он велел перебить им голени". Юная Маллония, изнасилованная Тиберием, во весь голос назвала его в суде волосатым и вонючим стариком с похабной пастью. После этого в народе передавали встречаемый рукоплесканием стишок „Старик-козел облизывает козочек!"

Согласно официальной версии П. И. Чайковский скончался от холеры в 1893 г.

Отпевание состоялось в Казанском соборе Петербурга, огромная толпа сопровождала гроб до Александро-Невской лавры, где он был погребен с необыкновенными почестями. Выражения скорби и признательности были огромны, такого всенародного прощания удостоился ранее, пожалуй, лишь Ф. М. Достоевский. Увы, только немногие знали горькую правду: Петр Ильич покончил с собой по приговору суда чести выпускников юридического училища, к числу которых он принадлежал.

А за несколько лет до этого по столице передавались невнятные слухи, будто Чайковский состоял в связи то ли с сыном какого-то генерала, то ли с наследником престола. Может быть, это были всего лишь грязные сплетни, но друг композитора, великий князь Константин Романов, давал для них основание. Родовитый меценат, автор лирических стихов и романсов, переводчик Шекспира и любитель изящного действительно подозревался в садомии. Петр Ильич — человек необыкновенного душевного склада, подлинный гений, мятущийся, сомневающийся и часто недовольный собой, весьма болезненно переживал глубоко запрятанную тайну. Она отравляла его жизнь, заставляла упорно и безнадежно насиловать свою природу. Когда-то в молодости он страстно но... безответно влюбился в певицу Дизере Д'Арто, даже сделал ей предложение, но получил отказ. Позднее Чайковский все же отважился на решительный поступок и женился на Антонине Ивановне Милюковой. Более неудачный выбор вряд ли можно было сделать. Как утверждают биографы П. И. Чайковского, супруга композитора обладала неукротимым темпераментом, и „ ...в первую брачную ночь его постиг нервный припадок, он кричал, трясся, плакал, терял сознание..." С помощью самоотверженного ангела-хранителя Надежды фон Мекк гордиев узел негармоничных супружеских отношений удалось как будто бы разрубить. Однако Антонина Ивановна еще долго держала бывшего супруга на „коротком поводке": несколько раз она предлагала ему усыновить появлявшихся у нее детей, чем немало способствовала развитию у Чайковского черной меланхолии. В конце концов, просвещенная „доброжелателями" об интиме и пристрастиях Петра Ильича, фон Мекк отказала композитору в расположении.

Этот удар был особенно тяжким, поскольку указывал на неминуемость разоблачения. Что вскоре и случилось. В руки одного из однокашников Чайковского, служившего в канцелярии государя, попало письмо некоего барона, в котором он жаловался, что композитор якобы совращает его сына. Посчитав, что обвинение кладет пятно на все дворянское сословие, канцелярист — так было принято — потребовал суда чести. Корпоративный приговор был единодушным: либо огласка и публичное расследование, либо добровольный уход из жизни... Говорят, император Александр III, узнав истинную причину смерти любимого композитора, воскликнул со слезами: „Экая беда! Баронов у нас хоть завались, а Чайковский один! .."

Памятник П. И. Чайковскому

Мне вспоминается вопрос одного экскурсанта, заданный во время экскурсии в доме-музее Чайковского в пуританские советские времена. Не буду цитировать этого человека, поскольку слова были обиняковые, сплошь из намеков. Смысл же был такой: действительно ли известный композитор был сторонником, так сказать, нестандартной эротики. Ответ экскурсовода был тонок, как паутина, может быть, потому и запомнился: „Мы ценим Петра Ильича Чайковского не только за это!"

Проходят годы, уходят люди, меняется облик планеты нашей, но человеческие секреты, покинувшие тайники своего хранения, продолжают наносить удары по своим жертвам, как будто нет тем смерти, нет для них „срока давности", нет конца запущенному в пространство и время изобличению.

145. Закон „одурачивания испугом"

Ходжа Насреддин

Некий человек, заподозрив в краже своего кошелька соседей, привел их к Ходже Насреддину.

Соседи не признавали за собой вины. Тогда Насреддин дал каждому из них по палке одинаковой длины и сказал: „Завтра с этими палками вы все придете ко мне, и я установлю, кто из вас виновен: у того, кто украл деньги, палка за ночь удлинится на четверть".

Наступила ночь... А вор не спал и думал, объятый страхом: „До завтра моя палка увеличится на четверть, и я буду изобличен".

Он успокоился только укоротив свою палку как раз на столько, на сколько, она должна была вырасти.

В конце 50-х гг. французские кинематографисты сняли художественный фильм „Мари Октябрь", Это лента о женщине из бывшего французского Сопротивления". Ее зовут Мари Октябрь. Через много лет после окончания войны она все же хочет разобраться в обстоятельствах провала одной из организаций. Той, членом которой была и она. Их осталось в живых после разгрома так мало... Они все уважаемые теперь люди. Но кто-то из них, именно из них — это установлено точно, — предатель.

Обычное дознание ничего не дает. Все легко парируют словесные обвинения. Каждый настаивает на своей честности. И тогда Мари меняет тактику. Ее „ход" виртуозно психологичен. Она объявляет всем собравшимся в комнате бывшим подпольщикам, что ей удалось разыскать гестаповца, который присутствовал на том самом допросе, когда один из них не выдержал пыток и выдал остальных. Он сейчас внизу и по ее сигналу поднимется по лестнице. „Может быть, предатель все же сознается сам?" — спросила напоследок у своих товарищей героиня фильма. Но никто не проронил ни звука. Тогда Мари подошла к дверям, раскрыла их и трижды хлопнула в ладоши.

И вот мы слышим тяжелый топот сапог поднимающегося по ступеням человека. Его шаги гулки и страшны. Они — неотвратимы. Они — возмездие.

А камера в это время то крупным планом скользит по лицам людей, то задерживается на общем плане. Напряжение растет, кульминация неизбежна. Мы ее чувствуем, мы сами еле выдерживаем накал сцены. И тут один из бывших подпольщиков больше не в силах владеть собой. Он вскакивает с места и бросается вон из помещения. Предатель сам выдал себя.

Прием, использованный Мари Октябрь, был донельзя ф прост. Никакого „гестаповца", конечно же, не было. Она просто попросила кого-то из знакомых потопать на лестнице...

* В момент испуга (вызванного реальным событием  или разыгранного с неким умыслом), человек не в со стоянии себя контролировать и околпачить его ничего не стоит.

Страх рвет ум в клочья... Страх — отрава ума. *

Как уже далека от нас седая древность. Как замысловаты и удивительны ее легенды. Как причудлива здесь правда"

Греческая девушка Фрина (она же впоследствии гетера Фрина) была необыкновенно красива. Это обстоятельство, среди людей всегда важное, после ее знакомства со кульптором Праксителем стало фактором решающим. Ваятелю достаточно было увидеть Фрину, чтобы представить ее смертным в виде богини любви Афродиты. Говорят, что он так влюбился в свое создание, что когда продал его, то потом хотел взять замуж за себя. И никто не был оскорблен безумной страстью художника, видя в этом поклонении невольную почесть красоте богини.

„По-видимому, — далее повествование идет от имени Анри де Кока, — со стороны Праксителя было бы гораздо проще жениться на модели, принадлежавшей ему. Но существовали причины, почему ваятель не хотел этого со- юза, — серьезные причины.

Как женщина Фрина была совершенством красоты, но ей недоставало выражения, которое художник вынужден был заимствовать у другой женщины...

И это заимствование было причиной разрыва Праксителя с Фриной. Фрина не простила ваятелю, что он осмелился оживить воспроизведение ее тела посторонней душой, улыбкой другой женщины, молоденькой невольницы Крамины.

Но в первые месяцы любви Пракситель и Фрина обожали друг друга. Они посвящали один другому все свое время, но надо признаться, что большая часть издержек приходилась не на долю ваятеля, в котором, скажем так, искусство господствовало над любовью.

Это так справедливо, что однажды Пракситель сказал Фрине:

— Я тебе много обязан, Фрина, за доставленные наслаждения, за славу; мне хочется отблагодарить тебя... Но золота ты не хочешь, выбирай прекраснейшую из моих статуй — она твоя.

Фрина вскрикнула от радости при этом предложении, но после краткого размышления сказала:

— Прекраснейшую из статуй? А которая из них самая прекрасная?

— Это меня не касается, — возразил, смеясь, Пракситель. — Я тебе сказал — выбирай...

— Но я ничего в этом не смыслю

— Тем хуже для тебя.

Фрина обвела жадным взглядом мастерскую, наполненную мрамором и бронзой.

— Ну? .. — спросил он.

— Я беру твое слово, — ответила молодая женщина.— Я имею право взять отсюда статую. Мне этого достаточно, я в другое время воспользуюсь моим правом. — Хорошо.

Несколько дней спустя Пракситель ужинал у своей любовницы. Во время ужина быстро вошел невольник, исполнявший свою роль.

— Что случилось? — спросила Фрина.

— У Праксителя, в его мастерской, пожар, — ответил он.

— В моей мастерской! — воскликнул Пракситель, быстро поднявшись со своего места. — Я погиб, если пламя, уничтожит моего Сатира или Купидона.

И он бросился вон.

Но Фрина, удерживая его, сказала с лукавой усмешкой:

 — Дорогой мой, успокойся: пламя не уничтожит ни Сатира, ни Купидона, оно даже не коснулось твоей мастерской, все это пустяки. Я хотела узнать только, какой из  статуй ты отдаешь предпочтение... теперь я знаю. С твоего позволения, я возьму Купидона а Пракситель закусил губу, но хитрость была так остроумна, что сердиться было невозможно.

Фрина получила Купидона, которого через несколько лет подарила своему родному городу".

146. Закон „опаздывания страха"

* В свойственном нам импульсивном реагировании страх не упреждает мгновенные решения и даже не синхронен им, а необходимо и обязательно запаздывает. Но только потому и возможна смелость. *

Сплошь и рядом человек ввязывается в опасную ситуацию неожиданно, нечаянно, не успев сосчитать своих сил — да и как их заранее сосчитать? А потом „слабо" — как мальчишки говорят — отступить, отказаться от своей, уже всеми признанной роли. Делаешь шаг за шагом, потом не думая, рефлекторно, а страх приходит уже задним числом.

Вот и проницательность писателя Григория Померанца в его „Записках гадкого утенка" о том же: „Дурацкий случай вышел у меня в лагере. Коренастый тип в кубанке, которого все называли начальником карантина, повел нас в баню. Там он обматерил одного из моих попутчиков по этапу. Я сухо заметил, что начальству не следует материться. Но Шелкопляс (так звали коренастого) был ссученный бандит, числился он дневальным карантина.

Я не знал лагерных порядков и не ведал, что связываться с таким полубандитом-полуначальством — значило рисковать не штрафным изолятором, а жизнью. Слово за слово, он плюнул в меня, я (стараясь, впрочем, не попасть на это хватило ума) плюнул в его сторону. Сцена, ну прямо как из рассказа Бориса Хазанова и чуть не кончившаяся так, как в „Запахе звезд" („Взгляни в глаза мои суровые..."). Шелкопляс поднял над моей головой табуретку, потом отшвырнул ее в сторону (неохота было получать за паршивого фраера новый срок), смазал — не очень сильно — сапогом в голый живот (я походил на ощипанного цыпленка, храбро стоявшего перед ястребом) и выскочил из предбанника, нарочно стукнувшись головой в дверную раму, сильно стукнувшись, хотел перебить свою ярость.

Потом он ждал, что я пожалуюсь на его удар, и стал куражиться — отобрал у всех матрацы, мол, снимут его по моей жалобе, так матрацы-то на его материальной ответственности. Я не собирался жаловаться, но объясняться тоже не стал. Все, кряхтя и ворча на меня, как на виновника неудобства, разлеглись на голых досках и заснули. А меня всю ночь трясло от страха. Буквально зуб на зуб не попадал. Когда мы столкнулись, воображение не поспевало за событиями, а теперь оно сто раз рисовало мне, как табуретка опускается на мою голову. Так глупо! Так глупо! Кажется, именно глупость смерти приводила в ужас. На фронте, выйдя из опасности, я сразу засыпал. А тут, хотя реальной опасности давно не было, зубы мои отбивали мелкую дробь... Всю ночь, как только соседи заснули и не пред кем было хранить свое достоинство, меня трясло..."

147. Закон „оправдывания поступка"

Когда человек не может изменить сделанное, он начинает понемногу изменять свои взгляды, чтобы они больше, вязались с уже совершенными поступками. Возникший диссонанс ощущается как беспокойство и притаенный дискомфорт. В таких ситуациях могут рождаться непредсказуемые по изощренности теории для обоснования предпринятых или предпринимаемых (в условиях решительной бесповоротности!) действий; а самыми страстными читателями и зрителями реклам, скажем, автомобильных, являются люди, только что купившие машину. В этих рекламах они ищут поддержку своему решению.

148. Закон „оптимистического пессимизма”

* В неблагоприятных обстоятельствах ожидание от людей положительного исхода их поступков есть не белее чем ожидание. *

(По мотивам закона Мерфи)

149. Закон „организации инцидента"

В 1994 г. весь мир был шокирован информационными сводками об арестах в различных странах Западной Европы лиц, тайно перевозивших похищенный ими плутоний. Характер сообщений был таким, что тревога инициировалась не столько даже утечкой откуда-то со складов этого секретного материала для создания ядерного оружия (возможно, подпольного), сколько указанием (по совокупности полунамековых причин) на отправное место вывоза этого сырья — ядерные центры России.

Россия категорически отрицала возможность контрах банды со своей территории такого материала и даже шла на то, что частично приподнимала завесу над тайнами режимных организаций и методами обеспечения охраны своих объектов, где вырабатывается радиоактивный полуфабрикат для производства атомных бомб. Но факты ареста похитителей, перевозивших через границы в своих: кейсах специальные свинцовые ампулы со страшной символикой — череп и скрещенные кости под ним, — говорили об обратном.

Почти год длилось это жуткое напряжение мирового сообщества. А в апреле 1995 года стало известно, что всю историю с „российским радиоактивным следом" инспирировала германская разведка с целью повлиять на ужесточение охранных мероприятий в таких „закрытых" городах-комбинатах, как Челябинск-60 и Красноярск-90.

Метод „инцидента", точнее трюк „спланированного инцидента", любим и политиками. Они используют его часто в форме „незапланированного события".

Например, Адольф Гитлер таким путем обеспечивал себе якобы любовь нации. Делалось это так. Когда кортеж главы государства проезжал по улицам, вдоль которых стояли ликующие люди, машина, обычно мчавшаяся на довольно большой скорости, „вдруг", „в  самом неожиданном месте" тормозила. Из нее выходил улыбающийся Гитлер, шел, не боясь, в самую гущу „своего народа", а женщины и дети бросались к нему на шею, даря цветы и игрушки.

Идиллия всеобщей радости и любви так умиляла, режиссура этих политических спектаклей была столь психологически выверенной, что даже сейчас, по прошествии лет, просмотр кинохроники вновь и вновь продолжает свое плутовство с эмоциями зрителя.

Хаммель. Фюрер нацистской Германии

150. Закон „осквернения"

* Пока есть возвышенные устремления, всегда будут попытки неизъяснимой, так сказать, социальной диагностики, или тестирования доброты и светлости намерений. Сомневаясь, люди непроизвольно пытаются (хотя и знают из истории, что до сих пор это было безуспешно!) доказать себе, что за любым внешним величием всегда скрыто трусливое ничтожество.

Издевательство над человеческим достоинством, желание в мучениях унизить и сломать жертву, раздавить ее, поставить на колени, превратить в затравленного зверя, в кусок живого мяса — все это становится самоцелью... *

151. Закон „осла"

* Если с человеком обращаться как с ослом, он становится упрямым.*

152. Закон „осчастливливающего сравнениям

„То, что вы больше всего любите, может проясниться, когда его нет рядом, как гора яснее видится альпинисту с самолета".

(Калил Гибран)

* Люди не могут адекватно осознать степень своего счастья, пока не соотнесут сроки или ситуации своей жизни. *

На этот счет есть притча: пришла женщина к мудрецу, плохо, говорит, живем — тесно, бедно. Он ей дал совет: купи козу. Купила она козу, поселила в комнатку, где с мужем и пятью детьми жила. Совсем невмоготу стало. Прибежала вновь к мудрецу: плохой, говорит, ты мне совет дал, замучились мы. А ты теперь продай козу, посоветовал хитрец. Вот когда познала счастье и покой усталая женщина!

„Осчастливливающее сравнение" проступает и в такой непреходящей мудрости; „Был или нет человек действительно счастлив, можно сказать только после его смерти".

153. Закон „отвесности”

Кудахтать важнее, чем нести яйца.          

(Пословица)

„Как-то уже в конце войны Сталин 23 пригласил Василевского и спросил, сколько потребуется времени для взятия Кенигсберга (нынешнего Калининграда). „Две — три недели", — ответил Василевский. Он тогда руководил Генштабом. Потом был вызван Жуков, который дал реальную картину предстоящего штурма и сказал, что это очень непростое дело, которое потребует два — три месяца. Так и вышло".

(В. М. Молотов)

* Законом „отвесности" метится одна из особенностей приспособительного поведения, когда мы служим не истине факта, а истине общения, а ее закон  — подходить а не отличаться. *

Люди любят тех, кто, не колеблясь, берется за дело. Нам неприятно, не хочется думать, что дело может оказаться неподъемным, неисполнимым. И люди, поддерживающие в нас чувство преодолевающей уверенности нам ближе других, приятнее, предпочтительнее.

Действием закона „отвесности" объясняются довоенный стремительный взлет и огромная слава „народного академика" Трофима Лысенко. Это был крупный талантливый ученый, сделавший свой заметный вклад в биологию. В большую науку его двинул сам Н. И. Вавилов, чрезвычайно высоко оценивший первые шаги Трофима Денисовича, тогда еще молодого агронома. На основе работ Лысенко созданы такие сорта сельскохозяйственных культур, как яровая пшеница „Лютенциес-1173", „Одесская-13", ячмень „Одесский-14", хлопчатник „Одесский-1", разработан ряд агротехнических приемов, в том числе яровизация, чеканка хлопчатника. Ученик Лысенко, селекционер Павел Пантелеймонович Лукьяненко, имеет в активе пятнадцать районированных сортов озимой пшеницы, в том числе получившие мировую известность „Безостая-1", „Аврора", „Кавказ".

Однако в ряду более или менее приемлемых результатов Т. Д. Лысенко претендовал и на громкие, прямо скажем, умопомрачительные открытия с философским подтекстом. К примеру, скачкообразное превращение одного вида в другой — пшеницы в рожь, ячменя в овес, овса в овсюг. Охваченный фанатизмом „биологической алхимии", академик воодушевился настолько, что оповестил даже о появлении кукушки из яйца... пеночки. Это из крошечной пеночки-то — крупногабаритной кукушки? И хотя „первооткрывателю" пытались возражать, показывали на зыбкость аргументации, Лысенко своего не отдавал.

Лысенко мог приврать и прихвастнуть. Выдавать желаемое за действительное стало ведущим стилем его публичных выступлений и, так сказать, ученого „лица". Казалось бы, власти немедленно должны были одернуть человека, котором начинало явно доминировать шарлатанство. А вот как раз и нет. Чем фантастичнее были проекты Лысенко, тем большую поддержку он получал. Руководство страны, страны полуголодной и полураздетой, крайне нуждалось в таком энергичном и не сомневающемся глашатае возможностей и близких (до вот-вот!) успехов нового общественного строя. Когда все обещали требуемые результаты через 10 — 20 лет, он называл сроки в 2 — 3 года.

                              Небезынтересно отношение Сталина к невыполненным лысенковским обещаниям поднять урожайность пшеницы в 4 — 5 раз. „Товарищ Лысенко, по-видимому, поставил малореальную задачу, — сказал как-то он. — Но даже если удастся повысить урожайность в полтора — два раза, это будет большой успех. Да и не стоит отбивать у ученых охоту к постановке нереальных, с точки зрения практиков, задач. То, что сегодня кажется нереальным, завтра может стать очевидным фактом".

                              Одно время широко обсуждалась гипотеза существования на Марсе каналов, якобы обнаруженных советским академиком Т. А. Тиховым. Было сказано немало высоких фраз „о подвигах, о славе" нашей науки и, конечно, о ее превосходстве. Как позднее выяснилось, телескоп, в который „наблюдали" это чудо, нес оптический изъян. Но странное дело: изъян убрали, однако энтузиасты и после того бредили каналами. Начало „космической эры" требовало своих фанатиков. Холодная неприступность загадок и тайн не приемлется массами. „Побыстрей и попроще!" — вот их лозунг. „Сейчас и здесь!" — вот ведущее требование народа. И если политическая скита такие „хотения" не слышит или игнорирует, то народная волна сметает ее.

                              К закону „отвесности вынужден был прибегнуть и В. И. Ленин, когда волею судьбы обстоятельства нависла над ним, придавили, принудили...

                              Исследование этого момента содержится в очерке „Революционная программа Ленина" (1933) Сергея Николаевича Прокоповича (187.1 — 1955).

 „Ленин часто указывал в своих речах и статьях 1917 —. В 1918 г. и позже на экономическую отсталость России... Следовательно, октябрьская революция 1917 г., во главе которой стояли Ленин и коммунисты, победила в России вовсе не потому, что развитие капитализма дошло в ней до своего естественного предела, а потому, что в России капитализм еще только начинал развиваться, а буржуазия была слаба. Это была революция мелких собственников, жаждущих освободиться от экономической и политической власти дворян, дворян-землевладельцев и дворян-чиновников...

Народническое течение в русской интеллигенции с Н. К. Михайловским мечтало о том, что Россия может прямо перейти от земельной предельной общины к социалистическому строю общества, минуя капиталистическую ступень развития европейско-американской цивилизации.

Социал-демократическая часть русской интеллигенции, к которой принадлежали Ленин и его единомышленники, всегда относилась отрицательно к этой идее. Она считала ее пустой иллюзией, опровергаемой марксистским обоснованием неизбежности социальной революции в развитых капиталистических странах.

И тем не менее Ленин со своими соратниками, благодаря капризному излому истории русского народа, поставив революции 1917 г. социалистические цели и задания, сделал попытку практического осуществления этой народнической иллюзии. При обсуждении данного вопроса в общей форме на втором конгрессе Коммунистического Интернационала в 1920 г. Ленин в самой решительной форме признал возможность подобного скачка из докапиталистических форм хозяйства в коммунистический строй...

В этом основное различие между взглядами Маркса и Ленина на процесс образования социалистического строя общества, Маркс считал возможным переход к социалистическому хозяйству лишь там, где для этого существуют объективные предпосылки: высокое развитие производительных сил, высокий культурный уровень населения, количественное преобладание класса пролетариата, экономические и политически организованного. Если допустить, как это сделал Ленин, что социалистический строй может быть организован в СССР, где нет в наличии ни одного из этих условий, тогда социализм возможен также в любой колониальной стране, обладающей некоторой промышленностью, численно незначительным рабочим классом и Коммунистической партией, умеющей применять диктатуру и насилие. Волевое напряжение „кучки профессиональных революционеров" может возместить в ней отсутствие всех необходимых объективных предпосылок... Ленин поразительно ловко использовал в интересах Коммунистической партии культурную отсталость и полное отсутствие политического опыта у русских рабочих и крестьян, Его излюбленным приемом „убеждения" был призыв к классовым чувствам и интересам".

* Закон ,,отвесности" показывает, что идеи, созвучные потребностям общества (включая и мнимые и ложные потребности!), обществом обязательно ассимилируются. А люди — носители этих идей — получают поддержку, преуспеяние, фавор. *

В свете данной закономерности протекала и историй появления на свет двухкамерного холодильника „Минск-22", разработанного во Всесоюзном научно-исследовательском экспериментально-конструкторском институте машин и приборов, когда туда пришел новый директор Ю. А. Пономарев, на место прежнего, снятого после фельетона в газете „Правда",

История эта обширная и долгая. Но разобраться в ней помогает как бы итоговая статья спецкора „Известий" Э. Гонзальеза. Я беру лишь фрагмент из этой публикации 1984 г.:

„Как-то к директору пришли В. Ягодин и В. Никольский, специалисты в области очень низких температур, где используются многокомпонентные хладоны. Упрощенно говоря, это та самая штука, которая циркулирует в агрегате холодильника. Она может быть простым веществом — фреоном и сложным — смесью. Ягодин с Никольским предложили использовать смеси.

— Хотите на старом холодильнике экономить 50 процентов электроэнергии? — спросили они.

Вы бы хотели? Да? Я бы, наверное, тоже. И тогдашний директор института сообразил, что на такой идее можно безбедно прожить какое-то время.

С большим размахом и выдумкой началась реклама будущих достижений ученых: был составлен документ, в котором говорилось о возможности экономить ежегодно Братскую ГЭС, если все холодильники страны... А далее по известному принципу: если все моря и океаны сложить в одно море-океан, если все горы сложить в одну гору, если все камни сложить в один камень и если этот камень с той горы бросить в море — вот бы булькнуло.

А теперь серьезно: смеси, видимо, действительно можно использовать в бытовых холодильниках, хотя некоторые специалисты до сих пор с этим не согласны. Экономия электроэнергии, видимо, действительно возможна, хотя и значительно меньше обещанной. Но... и тут начинается столько „но", что спустя почти восемь лет после начала исследований Минский завод холодильников вынужден был обратиться в Министерство: „Необходимо принять решение о переработке всей нормативно-технической и конструкторской документации на параметрический ряд холодильников, исходя из применения традиционного хладона (фреона-12). Завод эту работу уже ведет".

Еще раз оговорюсь: существуют и другие мнения. И если я ссылаюсь на Минский завод, то только потому, что именно это предприятие сделало две тысячи холодильников „Минск-22" на смесях и получило обратно от разочарованных потребителей 419 штук. Поэтому „Минск-22" больше делать не собираются, а Никольский отложил пока защиту диссертации, не без оснований опасаясь провала".

Привлекательные идеи... привлекают. Это аксиома. Но если их придумывают исключительно под „требования дня", в качестве пропагандистской вставки в хозяйственно-политические неурядицы и несостыковки, тогда век их недолог. Продолжительность жизни таких идей обратно пропорциональна их конъюнктурной востребованности.

154. Закон „отлучения"

Отъятие у людей их сущностных сил, или, иначе, ампутация возможностей значимого проявления, превращает человеческие существа в антиподных себе же животных. Это особенно следует иметь в виду, поскольку „ограничивающие манипуляции" экономичны по затратам и весьма действенны по результатам? О том, как это бывает и во что выливается, случайно обронил свое мнение Ф. М. Достоевский: „Отцы и учители спрашивают, что есть ад? И отвечают: невозможность более любить".

Лишение человека любимого им дела, отлучение от дорогих его сердцу занятий — лишь один из примеров использования этого приема, одного из самых страшных.

155. Закон „отметания начисто"

Вслушаемся в диалог грубо откровенной горничной Дорины с ханжой и лицемером Тартюфом (Мольер. „Тартюф"):

Тартюф (доставая из кармана платок):

Но только, Бога ради,

Пожалуйста, сперва возьмите мой платок.

Дорина: Зачем?

Тартюф: Прикройте грудь, чтобы вас слушать мог.

Нам возмущают дух подобные предметы,

И мысли пагубным волнением согреты.

Дорина: Ужели вам соблазн так трудно побороть

И столь чувствительно на вас влияет плоть?

 О вашей пылкости не мне иметь сужденье,

Но я не так легко впадаю в вожделенье,

И, даже если бы вас раздеть догола,

Всей кожей, что на вас, прельститься б не могла.

Как бы там ни было, но люди во взаимоконтактах стараются быть предупредительно осторожными. Другой человек — загадка, непредсказуем, не прочитан, неизвестен. Его реакции могут принести нам проблему, неожиданность, зло. И тем не менее.

* Иногда бывает полезным отшвырнуть от себя человека, сделать с ним то же, что и с камнем на дороге, даже заведомо предполагая боленесущую степень его отдачи. И хотя в приводимом примере из комедии Мольера горничная Дорина производит отталкивание от себя тянущихся к ней притязаний словесным боком, обычно же наше крутое несогласие с другими людьми выражается в более решительной по выбору средств форме. *

Чем важен данный закона А тем, что бурная полнота реагирования исключает недомолвки, подавляет в другой стороне активность, волю, как это делает, ветер, который гасит огонь свечи, накрывая его собой целиком, а не „слизывая" с фитилька.

156. Закон „от себя лично"

В годы Второй мировой войны (1939 — 1945) в дни освобождения советскими войсками Югославии на стекле витрины одного из магазинов города Белграда можно было видеть фотографию красивой девчушки в национальной одежде. Фотография была прикреплена полосками клейкой бумаги. А под портретом стояла подпись. „В ночь на святого Стефана меня расстреляли фашисты. Отомстите за меня!" И подпись с именем этой девочки. Каждый, кто читает эти строки сейчас, по прошествии более 50 лет со времени события, пусть сам ответит себе о силе этого приема. И согласитесь, он действительно огромен по мощи.

* Анонимность, т.е. спрятанность „я", стала уже привычной и традиционной. Нас на земле так много, что индивидуальностью, даже пытающаяся выделиться, все равно не видна и теряется. Многие, устав от бесплодности усилий стать заметными, похоже, сложили руки. Информационное пространство общества заполнило „мы", „они ", „те ", девизные названия организаций, предприятий, партий.

Но мир держится на балансе. На равновесии, на устойчивом равенстве диаметральных сторон.

И конечно же, правы те, кто неустанно и умело отслеживают дисбаланс и находчиво компенсируют его, безусловно, Вознаграждаясь признанием своих действий и их высокой эффективностью

На ближайшие десятилетия можно предсказать психологический триумф личной читаемости, отличительности, непохожести (Даже среди похожих ). „Я" как-то больше намекает на ответственность, чем„мы", ибо стыдно и совестно может быть только конкретному индивиду, а не безликому конгломерату людей (от банды до коллектива!), в котором неделимые понятия долга и чести безуспешно пытаются разделить на число участников. *

„Аргентинские рестораны демократичны. Даже в самые дорогие из них совсем не обязательно приходить „при полном параде", в костюмах и галстуках. Можно брать с собой детей, включая самых маленьких. Для них специально предусмотрены стульчики на высоких ножках, которые приставляются к столу в момент вашего прихода без особых напоминаний и просьб.

Отсутствуют швейцары, сторожащие дверь. Двери вообще никогда не запираются и не захлопываются перед носом клиента. Если, как это случается в выходные дни, мест всем не хватает, очередь регулирует себя сама или с помощью метродотеля, при этом не бывает никаких перебранок, скандалов и грубостей. Даже когда ресторан полон, никому не придет в голову посадить за один столик незнакомых людей.

Официанты не ходят, а бегают и снуют. Они никогда не вступают в пререкание с посетителями. Иногда в глубине их глаз можно прочесть глухую ненависть к клиентам и к тягостной подавальщицкой работе, но эта ненависть запрятана глубоко.

Обслуживание не обезличено. Официант никогда не скажет: „У нас сегодня есть бифштексы, антрекоты и отбивные", а скажет: „У меня есть..." Он посоветует вам, что лучше заказать, а потом непременно справится, понравилось ли съеденное блюдо. А по завершении трапезы скажет „спасибо".

Кстати, „спасибо" говорит вам (а не вы ему) и продавец в магазине — после того, как сделана покупка. Человеку, воспитанному в иной системе координат, поначалу это невозможно понять. Но постепенно доходишь до простой истины: благодарен должен быть не тот, кто отдал деньги, а тот, кто их получил".

В чикагской рознично-торговой фирме „Карсон, Пири, Скотт" обязательства перед потребителями ежегодно выражаются в том, что на вечернем приеме, в котором участвуют все три тысячи рабочих и служащих фирмы, работник, добившийся наилучших показателей в обслуживании потребителей, награждается чеком в тысячу долларов, который ему лично вручает президент фирмы Питер Уилмот. И эта разновидность положительно стимулируемой конкуренции между работниками является одной из причин быстрого продвижения „Карсон, Пири, Скотт" к лидерству в отрасли.

Иллюстрацией важности грамотной системы премирования работников за достижение конечных результатов работы всего предприятия является опыт компании „Ремингтон", сумевшей под руководством Виктора Кайма утроить за 1985 — 1995 гг. объем продаж и вдвое увеличить долю рынка. Как же В. Кайму удалось сделать это? По его словам, главным фактором успеха стали участие в прибыли и привлечение работников к управлению. В зависимости от роста производительности труда (число занятых в „Ремингтоне" не увеличилось, несмотря на рост объема продаж) размер заработка работника мог возрасти до 40 процентов за счет премий. В. Кайм создал также специальный фонд в 25 тысяч долларов для немедленного премирования работников, добившихся наилучших результатов в труде, как только их непосредственные руководители информируют его об этом. В. Кайм вызывал таких работников прямо к себе в кабинет и вручал им чеки на 200 — 500 долларов. Естественно, что не только сами по себе деньги стимулируют рабочих и служащих фирмы к высокопроизводительному труду, но и та форма, в которой это премирование производится. Каждому лестно получить признание своих заслуг непосредственно от президента компании.

Л. Л. Оболенский — легендарный человек. Много переживший, с большим опытом.

В двадцатые годы он был популярным киноактером. Формально его можно причислить к воспитанникам кулешовской школы. Но только формально, ибо среди кулешовцев Оболенский оставался „вещью в себе". Уже с двадцать пятого года он, по-прежнему снимаясь в фильмах Кулешова и кулешовцев, работал как режиссер

режиссер, о котором Виктор Шкловский напишет впоследствии как об одном из образованнейших людей нашего времени. О нем можно прочитать в дневниках Сергея Эйзенштейна: „...наконец удалось полностью заполучить в свою школу несравненного Леонида Леонидовича Оболенского". Его называет своим учителем Михаил Швейцер... А из-за плеча режиссера уже выглядывает звукооператор Оболенский — один из первых в нашем кинематографе и первый, кому удалось сделать звук не просто шумовым приложением к „немому" видеоряду, а важнейшим элементом замысла, самой драматургии будущей картины.

Конец тридцатых — начало пятидесятых. „Черный" этап его жизни. Арест, краткая „воля", война, немецкий плен, два побега, монашество в Кицканском монастыре и снова сталинские лагеря...

После освобождения — тревожно-подозрительная Москва, холодные, неуютные стены ВГИКа... Оболенский уезжает в Свердловск и десять лет работает в научно- популярном кино, затем — блистательные работы на Челябинском телевидении. Еще десять лет жизни...

В начале семидесятых о нем снова вспомнил кинематограф — нужно же было кому-то играть аристократов. За полтора десятка лет Оболенский сыграл около тридцати ролей. Его любимая — дедушка в фильме „На исходе лета" — получила международное признание: приз „Золотая нимфа" за лучшую мужскую роль на фестивале телевизионных фильмов...

Воспоминания таких людей, как Оболенский, представляют огромную ценность. По квинтэссенции житейских наблюдений, опыта, истинности.

Суждения Леонида Леонидовича о роли личного фактора особенно важны:

„...Я работал в Свердловске, в кино, и ко мне приехал Василий Павлов и предложил мне работать вторым режиссером на Челябинском телевидении — чтобы работать первым, видимо, нужно было давать кому-то взятку.

Он сказал: „Нам нужен кинематографист, чтобы научить делать телевидение, а то мы делаем так: вот тебе радиопередача, подложи под какой-нибудь видеоряд". Я говорю: „А если я начну сами" — „Начинайте, мы посмотрим, как это делается..."

Леонид Леонидович Оболенский

(1902 — 1991)

Это была очень интересная работа — телевизионного корреспондента. Почему у меня получалось этот? Главный режиссер мне сказал: „Вы очень хорошо делаете съемку, сюжет. Но когда вы в кадре, с кем вы разговариваете?" Я говорю: „С телезрителем". — „Ой, но „его" же так много, в разных районах..." Я отвечаю: „А мне оператор советует: смотри на красную лампочку, зажглась — вот ты и беседуешь со зрителем..." Тогда режиссер говорит: „Леонид Леонидович, я вас очень люблю и всегда смотрю, как вы обращаетесь: не здравствуйте, товарищи, а только здравствуйте! А я, представляете, отвечаю: здравствуй, Ленечка! И начинаю с вами вслух разговаривать".

И я стал говорить с экрана с ним. И случилось невероятное: со мной стали здороваться на улице, а в троллей бусе одна женщина подошла и сказала: вы бы поговорили с моим старшим — никого не слушает, никакого сладу нет. Заговорив по телевидению с одним, я стал говорить с каждым. Не со всеми, а с каждым. Никогда этого не забуду — блестящий опыт старого народного артиста, режиссера телевидения Николая Медведева".

Как это прекрасно и в унисон перекликается с тем, что однажды французы услышали от любимейшей ими певицы, знаменитой Эдит Пиаф: „Я пою не для всех, я пою для каждого".

Примечательно Новогоднее поздравление детям работников аппарата управления в АО „Крым-Континенталь". Оно было различным по содержанию текста для каждого ребенка. В зависимости от возрастной группы и пола. Я воспроизвожу здесь в качестве иллюстрации послание, которое получил тринадцатилетний сынишка моих знакомых:

Дорогой Коля!

Я, Президент акционерного общества «Крым-Континенталь», приветствую тебя. Скоро начнется новый 7994 год. Ты станешь старше и, конечно же, лучше, красивее, умнее. Расти быстрее, учись и приходи ко мене работать. Я доволен рядом твоей мамы, буду рад и тебе.

Западни. «Крым-Континенталь» — это лучшее из того, что есть в Крыму. Ведь здесь трудятся твои Родители!

С праздником тебя!

IOpuй Васильевич Колесников

„Всякое, — читаем мы у Гельвеция в трактате „О человеке", — величие характера всегда вызывает чувство страха.

Когда Нерина в трагедии Корнеля „Медея" говорит Медее:

„Ваш народ вас ненавидит, мужу верить нельзя. Против стольких врагов защитит вас кто?"

и та отвечает: „Я", — то это „я" поразительно. Оно предполагает со стороны Медеи такую уверенность в силе своего искусства и особенно своего характера, что пораженного ее личной смелостью зрителя охватывает известное чувство уважения и страха".

Наверное, Гельвецию следовало бы сказать не „страха", а „преклонения". Скорее всего, так оно и есть, и мы имеем дело лишь с проблемой адекватного перевода мысли автора.

И последний пример. Разве не звонко и ответно притягательно, с изумительно родной интонацией, напоминающей детство, маму, друзей-приятелей, воспринимается следующая, сделанная от руки, как бы по-свойски, приписка в рекламном объявлении:

157. Закон „отстояния"

 Лицом к лицу лица не увидать,

 Большое видится на расстояньи.

(Сергей Есенин)

„Отступить, чтобы лучше прыгнуть".

(Французская поговорка)

* Все и гармоничнее, и естественнее, и более в согласии с собой и с окружением, когда оно соприкасается ие впритык, не нос к носу, а на удалении...*

У Сергея Николаевича Булгакова (1871 — 1944) есть мудрая статья „На пиру богов. Pro u contra. Современные диалоги". В ней двое полемизируют о социализме. Один из них — светский богослов. Другой — писатель.

„Я, — говорит богослов, — такого низкого мнения о духовной сущности социализма, что даже отрицаю за ним способность иметь кризисы. Социальные революции вообще буржуазны по природе, если только не считать некоторого количества фанатиков, ослепленных бредовой идеей. А так как мещанство вообще бездарно и бесплодно, то такова же и социальная революция. Здесь нелицеприятнее всего свидетельствует эстетическое чувство. Попробуйте подойти к интеллигенщине, к демократии и социализму с эстетическим мерилом, и вы увидите, что получится. Как бездарна и уродлива русская революция: ни песни, ни гимна, ни памятника, ни жеста даже красивого. Все ворованное, банальное, вульгарное. Лоскут красного кумача да Марсельеза, украденная как раз в то время, когда мы подло изменили французам. В один из первых еще дней революции мне пришлось созерцать на одной из московских улиц шествие. Я человек спокойный и в общем настроенный народолюбиво, но во мне тогда клокотали презрение и брезгливость. То, что настолько безобразно, скажу даже, гнусно, не может быть и правдивым".

Писатель тоже не в восторге от социализма, но он сторонник более взвешенного подхода. „По существу,— слышим мы его наставительное замечание, — всякая картина требует определенной перспективы. Весенний поток прекрасен и могуч, но, рассматриваемый вблизи, он состоит из пены и грязи".

И вот что интересно. Богослову сразу же открывается другое измерение в только что подвергнутом им критике социальном событии в России. „Впрочем, я готов сделать вам уступку", — после раздумий говорит он писателю.

Комментируя их обмен репликами, Булгаков говорит; „Надо иметь мудрое благостное сердце, чтобы различить истинное". И помнить о „правиле отстояния", соглашаясь с философом, добавим мы.

158. Закон „оттиска личности"

* Подобно печати на документе люди метят собой свой след во времени. Делают они это, отливаясь, так сказать, в бронзу высказываний, в которых концентрируют свое понимание жизни, задают ракурс рассматривания своих дел и свершений потомками. *

Незадолго до смерти собрал Чингиз-хан своих полководцев и наследников и спросил их, в чем заключается высшая радость и наслаждение мужчины. Все без исключения ответили: в соколиной охоте. Тогда Чингиз-хан огорченно заметил: „Вы нехорошо сказали! Величайшее наслаждение и удовольствие для мужчины состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет, заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, в том, чтобы сесть на его, хорошего хода, с гладкими крупами, меринов, в том, чтобы превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их разноцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать!"

Кто после этого — и из людей сегодняшних — скажет, что ему не ясно, кто такой Чингиз-хан и каково его кредо? Вот оно — оживление давно умершего человека благодаря его оттиску!

159. Закон „ощипанной курицы"

Маршал И. В. Сталин

Якобы собрал как-то И. В. Сталин своих ближайших соратников и говорит: „Вы, мол, все голову ломаете, как управлять народом, чтобы все люди, сколько их есть под солнцем, все, как один, в глаза мне глядели. Моргну — все бы моргнули, открою очи — все бы открыли, и чтобы был я для всех, как живой Бог, ибо давно сказано: царь не Бог,

но не меньше Бога. Сейчас я и научу вас, как следует обращаться с народом. И велел принести ему курицу. Ощипал он эту птицу живьем, у всех на виду, всю как есть, до последнего перышка, что называется, до красного мяса, остался только гребешок на голове бывшей хохлатки. „А теперь смотрите", — сказал и пустил голую курицу на волю. Ей бы кинуться прочь, куда глаза глядят, но она никуда не бежит — на солнце нестерпимо от жары, а в тени ей холодно. И жмется она, бедняжка, к голенищам сталинских сапог. И тогда бросил ей вождь щепотку зернышек — и она за ним, куда он, туда и она, а иначе, ясное дело, пропадет курка с голоду. „Вот как надо управлять народом", — только и сказал в назидание.

160. Закон „парадокса коллегиальности"

* Объединение людей в единодействующие группы необходимо порождает выворачивание здравости. Этот парадокс коллегиальности был подмечен ельце в Древнем Риме, где зафиксирован лаконичной оценкой: „Каждый сенатор — добродетельный человек, а вместе сенат — злая бестия. *

Обычно говорят, что целое не сводимо к сумме составляющих его частей. Эту мысль следовало бы уточнить: целое вообще не состоит из своих частей. Рубль состоит из копеек, но он — не копейка и не копейки. Вода в стакане состоит из капель, но она — не капли. Москва состоит из москвичей, но она — не они. Сиреневое масло — конгломерат соков из цветочков сирени; каждый из них нежно пахнет, а если нюхать жидкость „сиреневого масла", то можно даже отшатнуться, настолько запах меняет знак.

Да, целое — это сумма. Но сумма не субстратов частей, а их свойств, т.е. порой даже не их, а их отношений к другим предметам. Собираясь вместе, части резко меняют узор своих прежних взаимоотношений, кроме того, появляется новый узор их взаимного влияния друг на друга. И они становятся неузнаваемыми, как неузнаваемым  становится поведение зеркал во взаимном друг друга отражении.

161. Закон „парадокса конкуренции"

* Чем больше мы критикуем продукцию других производителей аналогичного товара, тем меньше оставляем шансов для сбыта своего продукта. *

Из воспоминаний Дейла Карнеги: „...Несколько лет назад в одну из моих групп поступал ирландец Патрик О'Хэйр. Как же он любил ввязываться в споры! В свое время он работал шофером и пришел ко мне потому, что пытался без особого успеха наладить торговлю грузовыми машинами. Несколько заданных ему вопросов выявили тот факт, что он постоянно ссорится именно с теми, людьми, с которыми пытается торговать, и восстанавливает их против себя. Если потенциальный покупатель говорил что-либо неуважительное о предлагаемых Патом грузовиках, тот приходил в ярость и сразу же набрасывался на клиента. В те дни за Патом часто оставалось последнее слово в спорах. Впоследствии он сказал мне: „Покидая чей-либо кабинет, я часто говорил себе: Hy я и выдал этому типу!" Верно, я ему выдал, но зато ничего ему не продал".

Первая моя задача заключалась не в том, чтобы научить Патрика О'Хэйра хорошо говорить, сначала нужно было научить его воздерживаться от разговоров и избегать словесных сражений,

Теперь О'Хэйр — один из лучших торговых агентов в Нью-Йорке. Как ему удалось этого добиться? Вот что он рассказывает об этом сам: „Теперь, если я захожу в кабинет покупателя и он говорит: „Что? Ваш грузовик? Он никуда не годится. Я и даром его не возьму. Я собираюсь купить грузовик такого-то", — я отвечаю: „Послушайте, дружище, грузовик такого-то — хорошая машина, Если вы купите грузовик такого-то, вы не ошибетесь, Эти грузовики изготавливаются прекрасной фирмой и продаются хорошими людьми".

Тогда ему нечего сказать. Для спора нет места. Если он заявляет, что грузовик такого-то — самая лучшая машина, а я подтверждаю, что так оно и есть, он вынужден остановиться. Он не может повторять весь день, что „это самая лучшая машина", если я с ним согласен. Затем мы перестаем говорить о таком-то и я начинаю толковать о достоинствах нашего грузовика.

Было время, когда такая перебранка приводила меня в бешенство. Я начинал спорить, возражая против достоинств грузовиков такого-то, и чем больше я ругал их, тем больше их хвалил мой потенциальный покупатель, а чем больше он их хвалил, тем больше он убеждал себя в достоинствах продукции моего конкурента.

Сейчас, оглядываясь назад, я поражаюсь, как мне вообще удавалось что-либо продать".

В конце 80-х годов одна британская телевизионная компания подала в суд на фирму, выпускающую мебель. Агенты фирмы рекламировали свою продукцию следующим образом: „В креслах нашей новой модели можно очень удобно и крепко заснуть перед экраном телевизора во время любой передачи..."

Знай телевизионщики о „парадоксе конкуренции", могли бы обойтись и без суда.

'' 162 . Закон „парадокса правды"

* „Правдивый человек в конце концов приходит пониманию, что он всегда лжет"*

(Фридрих Ницше)

Фридрих Вильгельм Ницше (1844 — 1900)

163. Закон „парадокса убедительности"

* Превышение убедительности доводов сопровождается их отторжением. *

Этот закон помогает многое понять и объяснить. Даже в такой невероятной истории.

Чтобы привлечь больше посетителей, владелец ночного ресторана в Колумбии, административном центре в штате Южная Королина, пригласил женскую танцевальную группу, которая выступала в чем мать родила на сцене. От клиентов отбоя не стало. Но нашлись двое прилежных полицейских, которые подали в суд на владельца злачно- ro места и исполнительниц. Чтобы показать перед судебными заседателями, сколь аморальным выглядит весь спектакль, полисмены прямо в зале повторили представление: кривлялись, вертели бедрами, симулировали любовные сцены. И при этом вздыхали и издавали другие соблазняющие звуки. Однако судебные заседатели, посмотрев всю „программу" до конца, зааплодировали полицейским, отметив, что все это очень интересно и сегодня же вечером они отправятся посмотреть на настоящее представление. Обвинение же сочли недоказуемым...

164. Закон „пассионарности"

* „Почему Александр Македонский шел в Индию и Среднюю Азию, хотя явно там удержаться не мог, и ограбить он эти земли не мог, не мог доставить награбленное обратно к себе, в Македонию, — почта тогда работала очень плохо? Потому, что его толкало что-то такое, что было внутри него.

Оказывается, что у человека есть особый импульс, называемый пассионарностью. 9то не просто стремление к достатку и прямой выгоде, а стремление к иллюзорным ценностям". *

(Л. Н. Гумилев)

Лев Николаевич Гумилев (1912 — 1992), сын поэтессы Анны Ахматовой, автор этнологии — науки об этносе ввел в научный оборот термин „пассионарность", образовав это слово от латинского passio — страсть,

Прислушаемся к Гумилеву.

Лев Николаевич Гумилев

„Пассионарность. Это слово вместе с его внутренним смыслом и многообещающим содержанием в марте 1939 года проникло в мой мозг, как удар молнии. Я тогда находился в Крестах. Эта ленинградская тюрьма казалась мне после лагеря обетованной землей. Там можно было залезть под лавку и лежать. И у меня возникла мысль о мотивации человеческих поступков в истории.

[…]

Я выскочил из-под лавки, побежал по камере. Вижу, на меня смотрят, как на сумасшедшего, и залез обратно.

[…]

Откуда взялось это слово — неизвестно, но для чего оно, как им пользоваться и что оно может дать для исторических работ, было вполне понятно: история любого этноса укладывалась в колыбель описанной схемы (толчок — подъем — перегрев — упадок — затухание), а отдельные зигзаги учитывались пропорционально их значению. Оказалось, что любая живая система, будь то этнос или организм, развивается единообразно, Внезапно в ней появляется некоторое количество людей, наделенных пассионарностью, — пассионариев.

Историческое время от вспышки до затухания совпадало с фазами этногенеза и отвечало им полностью. Это были как бы „возрасты этноса", определяемые процентом пассионариев в этнической популяции. Растет их число до определенного предела — система усиливается; выше этого предела — пассионарность уничтожает сама себя и снижается, так как пассионарии истребляют друг друга; ниже идет спад пассионарности с выбросом свободной энергии, порождающей искусство, роскошь, интриги и социальные идеи. После энергетического надлома наступает длинный период инерции, когда упорядочивается хозяйство, расширяется образованность и царит законность. Но этнос уже движется к распаду.

Непонятно было лишь, как возникают сами пассионарии и чем они отличаются от своих соплеменников. Позднее друг-биолог подсказал слово: „мутация". А ведь и верно! Только это микромутация, меняющая что-то в гормональной системе организма и тем самым создающая новый поведенческий признак. Человек остается самим собой, но ведет себя по-другому.

Мутация никогда не захватывает всей популяции. Мутируют отдельные особи и по-разному. Явные уроды быстро устраняются естественным отбором. А для устранения мутантов-пассионариев необходимо около 1200 лет, причем они ухитряются оставить после себя следы своих деяний: здания, поэмы, картины, рассказы о своих подвигах, технические изобретения и моральные нормы. Впрочем, моральные нормы забываются в первую очередь.

Если бы автор не осознал все это еще в 1939 году, ему в голову не пришло бы искать объяснения исторических событий в концепциях Берталанфи и Вернадского, казалось бы, не касающихся истории.

Благодаря соединению биогеохимии и системологии с исторической географией становится понятной причинная связь между биохимической энергией живого вещества биосферы и отдельными системами — от микроорганизма до суперэтноса. Системы работают на биохимической энергии, поглощая ее из окружающей среды. Если мутант поглощает больше энергии, чем это необходимо его организму, он должен ее истратить, а путь к этому только один — деяния.

Я не рассматриваю социальное лицо пассионариев, их цели, нормы этики. Это уже другая сторона вопроса, пассионарность может проявляться в самых разных фор- мах, с равной легкостью порождая подвиги и преступления, созидания и разрушения, благо и зло. Не оставляя лишь места бездействию и спокойному равнодушию. Я говорю о пассионарности как о физиологическом природном признаке, который лучше всего определяется словом „страсть".

Отдельные пассионарные личности могут появляться, даже в инертный период жизни этноса. Но для начального, „пускового" периода характерно появление значительного количества таких людей: уже 3 — 5 процентов от общей массы достаточно, чтобы началось движение. Они становятся ядром этноса, формируют его, цементируют.

Несомненно пассонарны Юлий Цезарь, Наполеон Бонапарт, Александр Македонский, Сулла. Но дело не в вождях. Испанские Габсбурги и французские Бурбоны были заурядными людьми, равно как большинство их придворных. Решающее значение приобретают не действия отдельных личностей, а тот общий настрой, который можно назвать уровнем пассионарного напряжения. Идальго и шевалье, негоцианты и корсары, миссионеры, конкистадоры, писатели и художники — все они создавали такое внутреннее напряжение, что политика Испании XVI века и Франции XVII — XVIII веков отражала высокую пассионарность этих народов".

Если Лев Гумилев прав, то влияние на конкретных пассионариев равносильно влиянию на огромные контингенты людей, на всю мировую историю и даже на ход развития цивилизаций.

Вот где реальная власть над людьми, пути к глобальному могуществу!

165. Закон „педалирования превосходства"

* Стимулируйте проявление человеком своего ума или красоты. Этого достаточно, чтобы породить для него проблемы: люди очень не любят превосходства ни в красоте, ни в уме. *

Эта закономерность — из ряда „правил действия". Последние не просто „регистрируют" какую-то особенность человеческой природы и тем самым уже сигнализируют поведенческую проблему, но — вот ведь что! — могут быть превращены в разящее оружие, когда начинаются или „объявляются" коммуникационные (межчеловеческие, межличностные), так сказать, „военные" действия.

166. Закон „первого порыва

* „Прежде всего, господа, не будем доверять нашим первым душевным движениям — они почти вeceгда добры ". *

(Шарль Талейран)

Разве мы не сливаем первую воду, откручивая кран, желая освежиться прохладной водой? Это вовсе не неприятие теплоты, это — ее неуместность в данных обстоятельствах.

Подталкивая человека к душевной порывистости, к первым импульсам открытости и воспитанного в нем обществом человеколюбия, мы обрекаем его на опрометчивые, полные обратной опасности действия.

Это все равно, что ковырять раскаленные уголья вместо кочерги голой ладонью.

И подобно тому как не входим мы в людные места без одежды, так и натура наша (самость, личность) не должна демонстрироваться наготой естественности, подставляясь под злые насмешки и непонятность, ввиду нарушения законов „негласных правил" и родовых табу.

167 Закон „первой реакции"

* Мы таковы, что наша первая спонтанная реакция на то или иное раздражение неизбежно будет иметь эмоциональный характер. *

Вторая же реакция, происходящая почти одновременно с первой, имеет оттенок нравоучительный, т.е. она затронет наши нормы, убеждения, устоявшиеся представления. Для проверки войдите в образ руководителя и спросите себя, так же ли вы будете подходить к оценке работы подчиненного, которого считали „обыкновенным, нормальным" служащим, если вдруг узнаете, что он отбывал срок в тюрьме? Что из того, что, по всей вероятности, тот проступок не имеет никакого отношения к его нынешней деятельности на предприятии?

168. Закон „пересечения параллельных"

В геометрии такое невозможно. А вот в делах людских... сколько угодно. Смотрите сами. В недавно появившемся креме-дезодоранте инструкция внедряет в сознание потребителя приоритетные достоинства и необычные особенности нового препарата (см. с. 315). Оказывается, он „создан при помощи натуральных веществ без спирта и, что самое главное, без алюминиевых солей (многочисленные исследования показали, что чрезмерное количество алюминиевых солей может нанести вред человеческому организму)".

Схема рекламной интриги здесь изящна до элегантности. Сначала надо перечислить всю негативную сферу, т.е. акцентно надавить на то, чего нет. Разумеется, скромно умалчивая о том, что чего-то нет не потому, что оно действительно вредно и неприемлемо, а потому, что в нем просто не было ни малейшей нужды. То есть можно было бы вместо „без спирта" написать „без глицерина", „без дистиллированной воды" или „без серной и соляной кислот".

Что же до „алюминиевых солей", то ремарка о их вредности сложена как-то расплывчато, очень неконкретно, даже абстрактно, но зато в контексте как бы достаточного свидетельства обоснованности невключения их, алюминиевых солей, в число определяющих ингредиентов. Для организма человека, к сожалению, много что вредно, так что в сопроводиловке вместо „солей" могло быть смело поставлено „сера", „ртуть", „мышьяк", „цианистый калий".

И все же отдать должное рекламистам данной парфюмерной „новинки" приходится, ибо остроумность их находки — очевидна. Товар раскупается, и не в последнюю очередь благодаря им.

Мы же скажем: благодаря использованию правила „пересечения параллельных".

* Привлечение несвязанных сведений из разнородных сфер может дать эффект усиления и активизации смысла, повышения привлекательности и убеждающего воздействия. *

Подтверждает ли обычная наша жизнь это правилом'"' Да, подтверждает. Возьмите цикл грузинских рассказов Бабеля (1894 — 1940). В одном из них, „Мой первый гонорар", Исаак Эммануилович вспоминает давний тифлисский эпизод, когда он, двадцатилетний, в один из душных вечеров захотел любви и нашел ее в лице Веры. Проститутки, которая за десятку согласилась быть первой в его жизни женщиной.

„...Вера села на кровать, расставив колени. Глаза ее блуждали в чистых областях забот и дружбы. Потом она увидела меня, в двубортной куртке. Женщина сцепила руки и потянулась.  

— Заждался небось... Ничего, сейчас сделаемся...

 Но что собиралась Вера делать — я так и не понял. Приготовления ее были похожи на приготовления доктора к операции. Она зажгла керосинку и поставила на нее кастрюлю с водой. Она положила чистое полотенце на спинку кровати и повесила кружку от клизмы над головой, кружку с белой шишкой, болтающейся по стене. Когда вода согрелась, Вера перелила ее в клизму, бросила в кружку красный кристалл и стала через голову стягивать с себя платье. Большая женщина с опавшими плечами и мятым животом стояла передо мной. Расплывшиеся соски слепо уставились в сторону.

— Пока вода доспеет, — сказала моя возлюбленная,— подь-ка сюда, попрыгунчик...

Я не двинулся с места. Во мне оцепенело отчаяние. Зачем променял я одиночество на это логово, полное нищей тоски, на умирающих мух и трехногую мебель...

О боги моей юности! Как непохожа была будничная эта стряпня на любовь моих хозяев за стеной, на протяжный, закатывающийся их визг...

Вера положила ладони под груди и показала их.

— Что сидишь невесел, голову повесил? .. Поди сюда...

Я не двинулся с места. Вера подняла рубаху к животу и снова села на кровать.

— Или денег пожалел?

— Моих денег не жалко...

Я сказал это рвущимся голосом.

— Почему так — не жалко? .. Или ты вор? ..

— Я не вор.

— Нинкуешь у воров?

 — Я мальчик.

— Я вижу, что не корова, — пробормотала Вера. Глаза ее слипались. Она легла и, притянув меня к себе, стала шарить по моему телу.

— Мальчик, — закричал я, — ты понимаешь, мальчик у армян...

О боги моей юности! .. Из двадцати прожитых лет- пять ушло на придумывание повестей, тысячи повестей, сосавших мозг. Они лежали у меня на сердце, как жаба на камне. Сдвинутая силой одиночества, одна из них упала на землю. Видно, на роду мне было написано, чтобы тифлисская проститутка сделалась первой моей читательницей. Я похолодел от внезапной моей выдумки и рассказал ей историю о мальчике у армян. Если бы я меньше и ленивей думал о своем ремесле, я заплел бы пошлую историю о выгнанном из дома сыне богатого чиновника, об отце-деспоте и матери-мученице. Я не сделал этой ошибки. Хорошо придуманной истории незачем походить на действительную жизнь. Жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю. Поэтому, и еще потому, что так нужно было моей слушательнице,— я родился в местечке Алешки, Херсонской губернии. Отец работал чертежником в конторе речного пароходства. Он дни и ночи бился над чертежами, чтобы дать нам, детям, образование, но мы пошли в мать, лакомку и хохотунью. В десять лет я стал воровать у отца деньги, подросши, убежал в Баку, к родственникам матери. Они познакомили меня с армянином Степаном Ивановичем. Я сошелся к' ним, и мы прожили вместе четыре года...

— Да лет-то тебе сколько было тогда?..

— Пятнадцать...

Вера ждала злодейств от армянина, развратившего меня.---- Тогда я сказал:

— Мы прожили четыре года. Степан Иванович оказался самым доверчивым и щедрым человеком из всех людей, каких я знал, самым совестливым и благородным. Всем приятелям он верил на слово. Мне бы за эти четыре года изучить ремесло, я не ударил пальцем о палец... У меня другое было на уме — биллиард... Приятели разорили Степана Ивановича. Он выдал им бронзовые векселя, друзья представили их к взысканию...

Бронзовые векселя... Сан не знаю, как взбрели они мне на ум. Но я сделал правильно, упомянув о них. Вера поверила всему, услышав о бронзовых векселях. Она закуталась в шаль, шаль заколебалась на ее плечах...

...Степан Иванович разорился. Его выгнали из квартиры, мебель продали с торгов. Он поступил приказчиком на выезд. Я не стал жить с ним, нищим, и перешел к богатому старику, церковному старосте...

Церковный староста — это было украдено у какого-то писателя, выдумка ленивого сердца, не захотевшего потрудиться над рождением живого человека. 

— Церковный староста, — сказал я, и глаза Веры мигнули, ушли из-под моей власти. Тогда, чтобы поправиться, я вдвинул астму в желтую грудь старика, припадки астмы, сиплый свист удушья в желтой груди. Старик вскакивал по ночам с постели и дышал со стоном в бакинскую керосиновую ночь. Он скоро умер. Астма удавила его. Родственники прогнали меня. И вот — я в Тифлисе, с двадцатью рублями в кармане, с теми самыми, которые Вера пересчитала в подворотне на Головинском. Номерной гостиницы, в которой я остановился, обещал мне богатых гостей, но пока приводит только духанщиков с вываливающимися животами... Эти люди любят свою страну, свои песни, свое вино и топчут чужие души и чужих женщин, как деревенский вор топчет огород соседа...

И стал я молоть про духанщиков вздор, слышанный мною когда-то...

Жалость к себе разрывала мне сердце. Гибель казалась неотвратимой. Дрожь горя и вдохновения корчила меня. Струи леденящего пота потекли по лицу, как змеи, пробирающиеся по траве, нагретой солнцем. Я замолчал, заплакал и отвернулся. История была кончена. Керосинка давно потухла. Вода закипела и остыла. Резиновая кишка свисала со стены. Женщина неслышно пошла к окну. Передо мной двигалась ее спина, ослепительная и печальная. В окне, в уступах гор, загорался свет.

— Что делают, — прошептала Вера не оборачиваясь,— Боже, чего делают...

Она протянула голые руки и развела створки окна. На улице посвистывали остывающие камни. Запах воды и пыли шел по мостовой... Голова Веры пошатывалась.

— Значит — бляха... Наша сестра — стерва...

Я понурился.

— Ваша сестра — стерва...

Вера обернулась ко мне. Рубаха косым клочком лежала на ее теле.

— Чего делают, — повторила женщина громче. — Боже, чего делают.. Ну, а баб ты знаешь? ..

 Я приложил обледеневшие губы к ее руке.

— Нет... Откуда мне их знать, кто мне допустит? 

Голова моя тряслась у ее груди, свободно вставшей надо мною.

Оттянутые соски толкались в мои щеки. Раскрыв влажные веки, они толкались, как телята. Вера сверху смотрела на меня.

— Сестричка, — прошептала она, опускаясь на пол рядом со мной, — сестричка моя, бляха...

Теперь скажите, мне хочется спросить об этом, скажите, видели ли вы когда-нибудь, как рубят деревенские плотники избу для своего же собрата-плотника, как споро, сильно и счастливо летят стружки прочь от обтесываемого бревна? .. В ту ночь тридцатилетняя женщина обучала меня своей науке. Я узнал в ту ночь тайны, которых вы не узнаете, узнал любовь, которой вы не испытаете, услышал слова женщины, обращенные к женщине. Я забыл их. Нам не дано помнить это.

Мы заснули на рассвете". 

Последняя фотография

И. Бабеля

(из следственного дела)

Инструкция по применению парфюмерного препарата. Фрагмент