Социальная реальность как континент человеческой определенности, живая реалистическая наглядность существования есть воплощение социального действия. Последнее — множество позитивных преобразовательных актов, направленных на создание и воссоздание окружающей среды, пространства самоутверждения человека, — в виде сознательного поведения, созидания реализуется в многоразличных формах межиндивидуальной коммуникации, охватывающей сферы материального, интеллектуального, демографического, культурного поддержания жизни.
Дабы в дебрях деталей не утратить главного, подчеркнем: социальное действие не физично и не биологично; оно символично (детерминировано ценностными, культурными программами); нормативно (сопряжено с этосом); субъективно (свободно, волюнтарно, эгоистично); частично (не всеобъемлюще) — и лишь потому социально.
Как и всякий полезный концепт «социальное действие» определяется, измеряется, исследуется в реальном мире организации с соответствующими измерениями:
Статика.
Горизонтальный срез:
объектная плоскость: системы предметов, целей, задач, интересов, установок, потребностей;
субъектная плоскость системы мотиваций, поведенческих диспозиций, ценностных ориентаций;
интерактивная плоскость: системы заряжений, внушений, ожиданий.
Вертикальный срез:
индивидуальная плоскость: кооперация, конфронтация, конкуренция;
социальная плоскость: ролевые экспектации;
культурная плоскость: ценности, идеалы, нормы.
Динамика:
целесообразная рациональность (допустимость любых средств для достижения целей);
санкционированная рациональность (обусловленность средств целями);
традиционная нерациональность (отождествление средств с целями);
аффективная нерациональность (неразличимость средств с целями).
2. 1. СОЦИАЛЬНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ
Социальная трансформация — нерасчлененное понятие, описывающее преобразовательные социальные эффекты. Теория объясняет, социальное действие совершает, творит реальность. По сути своей оно есть борьба не за правду, а за упрочение. В этом обоюдоострость социального действия, задачи, призвание которого в практике представлены двумя линиями. Первая: молчаливое признание, что нельзя делать историю без любви к ближнему. Глас народа — глас божий. Главное в действии — сохранять, поддерживать, обеспечивать естественный тип вершения истории, воспроизводства жизни. Смотря на вещи слишком пристально, как Горацио в «Гамлете», политика обмирщает лишь тот курс, который санкционирует народ. Отсюда ставка на легитимацию, отсутствие которой сродни диктатуре. Когда из структуры бытия следует тлетворная политическая монополия? При подрыве демократии, когда обстоятельства способствуют, чтобы культура правителя сузилась до бесконечно малого, он мог превратиться в точку и заявить, что это есть его и единственно верная точка зрения. В такой ситуации смещаются понятия допустимых масштабов, границ целенаправленного воздействия на общество в особенности жесткими социальными технологиями, практикуется предвзятое (из априорных идеалов) тиранотворчество. Логическое создание упрощенного типа человечества: усилия подвести под этот тип живого человека; вмешательство правительственной власти во все отрасли общественных предприятии; стеснение труда, торговли, пользования собственностью; наложение пут на семью и воспитание, на верования, нравы и обычаи, на самое чувство; принесение отдельной личности в жертву общине, всемогуществу государственной власти — именно в этом и состоит существо социальной диктатуры.
Вторая линия единит дизайнеров политического шока, усматривающих в народе не более, чем сборище периэков. «Где народ, должен быть стон» — кредо перешедших рубеж допустимого политиканов. Зловещ лозунг «нравственно все, что служит коммунизму». Проводя его в жизнь, не останавливались ни перед какой кровью.
Чем навеян небезобидный предрассудок дозволенности утверждать на массах политическую исключительность? Истоки понятия возможности допустимости всемерно править обществом, культурой, жизнью — в механистической картине мира, использующей метафору «социум — заводные часы с человеком-винтиком». Комплекс конструируемо реальности утверждался в европейском духе при переходе от качественной космософии средневековья (идея несокрушимой общественной иерархии) к выпестованному Ренессансом взгляду на мир как полю приложения деятельности, предмету собственного творения. Согласно такой парадигме всякий фрагмент мира — объект для обсчета, производя который можно содержательно его исчерпать, знать о нем все желательное. «Измерить все, что измеримо, и сделать измеримым все, что неизмеримо», — на уровне методологической рефлексии итожил Галилей, придавая квантитативизму императивный статут. До Галилея, чисто эмпирически, в практике государственного строительства схожие идеологе мы проводил Макиавелли, втискивавший державный опыт в узкую колею голого, строгого расчета. Рычаг социального созидания вычисление. Такой тактики держались вышедшие из механицисткоехницистского концептуализма авангарда Гитлер и Розенберг; материализующий инструментальный способ модернизации России через форс-мажорную индустриализацию за счет крестьянства Сталин; проектировавшие по сакрализованнным текстам коммунистическое общество в одной отдельно взятой отсталой стране махисты и полпотовцы и прочие социальные инженеры.
Обществом можно не править, а управлять, на локальном уровне полагаясь на самоорганизацию, на становом, региональном и глобальном уровнях — на действие циклов и мегатенденций (понимание истории — понимание ее ритмов).
Революционеры казнят монархов, потом друг друга. В этом их недалекость: кто не живет ни для кого, не живет и ради себя. Основное в жизни — жизнь. В погоне за вожделением человечества — свободой и справедливостью — требуется понимать глубину их диалектики: нет свободы без справедливости, без справедливости нет свободы.
Барьер между мечтой и реальностью, вероятно, впервые пытались преодолеть Уот Тайлер с соратниками, стремившиеся синтезировать воображение с социальным утверждением, насадить на Земле желанные сады Эдема. До этого прецедента гражданскими преобразованиями занимались лишь в мыслях, высоко воспаряя над реальностью в спекуляции. Утопия слишком легко реализуется. В этом ее недостаток. Последнее высвечивает деятельность всякого рода концептуалистов сектантов типа хилиастов, милениаристов, подобных им прожектеров. Утопия реализуется слишком легко. Сказать так, значит не сказать всей правды. Вся правда же состоит в том, что утопия реализуется слишком страшно.
Гносеологический корень утопии — наивно-реалистическая презумпция зеркального соответствия бытия и мышления: что в идее, то и в жизни, истории. В утопических — фантастических планах общественного реформительства не хватает пустяка — точки опоры, под которой разумеется добротная программа наращивания показателей существования. Обычно при описаниях идеалов политическая технология их достижения игнорируется. Какую известную прошлому — от якобинской до большевистской тирании — утопическую политическую форму ни взять, в отсутствие технологического обсчета своего кредо она порождает резни, национальную бойню.
Кто сказал, что гносеологические (идеологические) ошибки невинны? Перед лицом находимого в истории океана крови надо расстаться с этой иллюзией. Когда мир пытается облобызать идеалы, он не просто посягает на их чистоту— рекрутируя в неких палестинах своих адептов, защитников, он слишком поспешно клеймит несогласных тавром отверженных. Общественное целое раскалывается на верных и неверных, праведных и греховных, приверженных и отличных. Начинает раскручиваться маховик репрессий.
Утопия — негодный, кровавый движитель социального реформаторства. За идеал можно гибнуть. Но индивидуально. На групповом уровне истребление недопустимо. По всем канонам — и как теория, и как метод — оно должно быть выдворено за социальную раму. Народ не фигурант, а лицедей истории. Оттого приемлемы лишь не ущемляющие народной судьбы, крепящиеся на ясных, обозримых целях, ориентирующие на повышение уровня жизни реалистические проекты социотворчества. Реализация их обеспечивается опосредованной связью слова и дела, где роль медиатора играет народная воля.
Не устоит царство, разделенное внутри себя. Желание запустить преобразования «жить по-новому» нужно согласовывать не с понятием неизбежности изменений (что практиковалось и в марксизме-ленинизме, указывающем на необходимость перемен, якобы вскрытых теорией), а с народной волей. Тогда жизнь будет похожа на жизнь, управляемую не привносимой извне, но своей собственной жизненной логикой.
Сказанное навевает необходимость различения в общественной практике социальной апологии и технологии.
В задачу апологии входит фиксация гуманитарное оправданных, цивильных образцов общественного устройства, которые, подчиняя части целому как властвующему началу, никогда не упускают из виду ничего, что может сделать всех, насколько это подобает, достойно живущими.
Социальные технологии практически проводят, реализуют интересы и цели, влияют на жизне строительство, ускоряя, сдерживая его темпы. Социальные апологии заявляют, обосновывают, разумно ставят, оправдывают цели и интересы; посредством концептуальной проработки, интеллектуальной томатизации социальных действий они целеориентируют социальные технологии.
Технологии и апологии неразрывны в пространственно- временном и прагматическом измерениях. Выступающие под знаменем социалистической риторики недавние идеологии перестройки парировали упреки в отсутствии четко сформулированного, ясного плана общественной реформации простым доводом: «социализм — живое творчество... народ сам в процессе жизни нащупает, выдвинет, достигнет искомого» (А. Яковлев). Спрашивается: искомого чего? Ведь цели, стремления, идеалы у общественных, этнических, конфессиональных групп и отдельных людей разные. Уточнение направленности реформ лишь на уровне апологии: насыщение рынка, нормализация межнациональных отношений, совершенствование демократии и т. д. — маниловские непродуктивно. Образ потребного будущего в отсутствии технологии его достижения хилиастичен. В серьезной политике, высот которой так и не достигли зачинщики перестройки, не бывает программ без планов действий. Жизнеспособный, жизнетворный союз теории и практики в политике — Конкордин апологий с технологиями. Апология конструирует, проектирует, технология претворяет. К апологии ближе законодательная власть, к технологии — исполнительная. Во всех своих назначениях они синхронизированы.
Апология как стратегический ресурс дальнего прицела судит о строе, конечных целях. Технология как тактический, избавленный от глобализма, отрешенности, совершено ствующий ресурс судит о механизмах и институтах. Достоинство апологии — глубина идей, связывающих почву с цивилизационными универсалиями. Достоинство технологии— сглаженность, оперативность воздействий в створе мелиоризма. Учитывая важность тезиса, выскажемся пространнее. Социальным технологиям противопоказан радикализм «быстрее, дальше, больше»; не насилующая революция, а щадящая эволюция — режим их отправления. Рациональность их обеспечивается:
— постепенностью социальных изменений; — демпфированием возмущений;
— слаженностью властей через разделенность функций; — предотвращением автократии;
— саморегуляцией, минимальностью централизованных вмешательств в автохтонные ритмы жизни;
— искоренением мании грандиозна, крупномасштабных всеобъемлющих реконструкций социума.
Крупномасштабность, революционность, радикальность применительно к преобразованию реальности — синонимы безответственности; сопровождающиеся насилием, страданием, они противопоказаны социальным технологиям. Постепенная, постадийная, обозримая, критичная, рефлексивная, обходящая форс-мажорную утопию эволюция — объект желаемого.
Политика — резюме просеивания, отбраковки фигур отклоняющегося, мизантропичного поведения, граждански опасных девиаций. Естественный отбор направляет воспроизводство жизни по вектору воплощения гуманитарных констант, абсолютных устоев социальность. Сказанное — не пропаганда идиллической пасторали, когда, выражаясь библейским слогом, волк живет вместе с ягненком, а барс лежит вместе с козленком, и теленок, и молодой лев, и вол пребывают вместе, а ударение на избирательности в логике пролонгации исторической жизни.
Общественное бытие упорядочено, внутренне связно, регуляризовано, что означает (в массе, на больших интервалах) исключение экстремизма, затратных крайностей. Обмирщаются немногие конкурентоспособные возможности, отличающиеся преимущественной жизнестойкостью в гарантиях достойности существования. Социальность, сколь бы полиформной она ни была, строится не как попало. Скажем, нужна политику программа наращивания потребления. Ближайшее решение — сокращение населения: уполовинишь сограждан, вдвое поднимешь уровень жизни. Приемлемо? Смотря как рассуждать. Если социальная политика автономна от жизни — приемлемо (практика красных кхмеров). Если социальная политика не автономна от жизни, а подчинена ей,— не приемлемо. Инверсность социальной политики как обоюдоострого и ценностно не само достаточного предприятия особенно важно представлять в наши дни — дни омассовления политосферы, при нарастающем понимании того «убить человека» и «убить человечество» опасно сблизились (Адамович).
Рациональность социальной политики таится в диалектических хитросплетениях триады «цель — средство — результат», навевающих диспозиции: 1) не все цели хороши; 2) даже хорошие цели нередко не достижимы; 3) даже достижимые хорошие цели никогда не достигаются любой ценой.
Историей правит произвол, — утверждал Шеллинг. С его мыслью в контексте обсуждаемого предмета мы позволим себе не согласиться. Историей правит не произвол, а прошедшие испытание цивилизационными отбором принципы целесообразной организации жизни. Произвол в мысли — от «охотящейся за людьми» (Платон) софистики; произвол в истории — от государственно и морально безнравственного, безрассудного политиканства, защищающего не ценности, а величайшие химеры. Сопрягаемая не с «фоном личности», а с социальными устоями политика по всем азимутам блокирует девиации. Отправная ее точка — жизненные гарантии, неважно чем обусловленные — ритуалом («ли» конфуцианцев), законом («фа» легистов), мифом (древневосточные Авеста, «Законы Ману», гесиодовские «Труды и дни», аккумулирующие нормы «совместного поселения»), — но регуляризующих самоосуществление лиц, правителей, государств, народов.
Рациональность в социальной политике приобретает редакцию противостояния цивилизации варварству. Имеются два принципа существования: дивергенция — линия почвы, наращивания многообразия (тот же Восток с началом подданичества и Запад с началом гражданства) и конвергенция — линия единства истории, цивилизационный инвариантов (обеспечение достойного воспроизводства жизни во всех регистрах экзистенциальности). Как ни обустраивать жизне сферу, суть — в, достижении гарантированного существования, укреплении уверенности в завтрашнем дне, преодолении отнимающего лучшую часть доблестей рабства, духовном, гражданском раскрепощении, творческой продуктивной самореализации.
Спектр воздействий на социальные единицы обозрим, достаточно узок. Наименее эффективны в нем традиционные, центрально-административные технологии, связывающие людей через диктат обряда, бюрократии. Богатство инициатив, простор воплощений здесь втиснуты в прокрустово ложе автоматичных реакций на директивы. Предпочтительнее либеральные технологии, не исключающие наблюдения, присмотра, .опеки, но ставящие на суверенность, предприимчивость субъективного.
Деятельностное акты, позитивные, негативные (блокирование инициатив), нацеленные на оптимальное достижение целей, проведение интересов, не могут не быть конформными опыту созидания социальность по обосабливаемому естественным отбором множеству общезначимых форм, олицетворяющих начала достойного, желанного, потребного существования. Интенция на подобные формы в мысли и действии, не избавляя вовсе от в виде флуктуаций пробивающегося произвола, конституирует законосообразность, упорядоченность социосферы, а через это — ее рациональность.
2.2. РЕФОРМА, ИННОВАЦИЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Реформа — направленное, радикальное, фронтальное, все охватывающее переустройство (планируемая модель такового), предполагающее изменение порядка сущностного функционирования социальных институтов, переход их в принципиально иные фазовые состояния (см.: Т. I, гл. 2. ч. II). Инновация — рядовое, однократное улучшение, связанное с повышением адаптационных возможностей социальных организмов в данных условиях. Отличие первого от второго в пространственно-временной масштабности, объемности, глубине, основательности, системности преобразовательных актов и трансформационных эффектов. Реформационная деятельность выступает одной из аналитически устанавливаемых разновидностей инновационной деятельности, более широкой (богатой) по содержанию и более узкой по объему: всякая реформация является инновацией, но не наоборот. В одном случае воплощается намеренная активность на устроение, в другом — на обихожения институтов.
Революция — коренной, фронтальный тип трансформации, предполагающий смену формы социальность в результате кризиса. Революции, как представляется, противостоит не контрреволюция, а творчество. «Мир, — как утверждает Камю,— постоянно находится в состоянии реакции, и значит ему постоянно грозит революция. Прогресс же, если он в самом деле есть, обусловлен тем, что при любых порядках творцы неустанно отыскивают такие формы, которые одерживают верх над духом реакции и инерции, и поэтому отпадает надобность в революции. Когда творческие люди перестают появляться, революция неминуема».
Революция — особая точка существования, кристалщрзующаяся, когда пасует, отступает, растрачивает производительный потенциал социальное творчество. В такую точку, воронку истории попала Россия, начиная с отсчета нового века. Позитивно творить реальность становилось нельзя; наступала пора революции. Физической аналогией ситуации выступает максвелловская идея особых точек перехода, где «воздействия, физическая величина которых слишком мала для того, чтобы существо конечных размеров принимало их во внимание, могут приводить к необычайно важным последствиям». Взять события начала текущего столетия. Русско-японская война, кровавое воскресенье, Манифест 17 октября, разгон 1 и 11 Дум, убийство Столыпина, неудачные военно-дипломатические действия в 1 Мировой войне. Что тут выдающегося, экстраординарного? Провалы в войнах были прежде; расстрелы-разгромы народа практиковались всегда; нереальнее обещания-посулы власти — норма действия этого института; разгон парламентов — избитый прием; политический террор — трюизм. В том, что происходило, следовательно, ничего необычного, чрезвычайного не было. Между тем все это отвечало максвелловским «особым точкам», создававшим критическую массу деструкции. В воздухе витал дух протеста, чувства невыносимости существования. Горючая среда оформилась. Требовался детонатор.
Применяя идеи теории режимов с обострениями, можно сказать, что оригинальные возможности развития не предзаложены — они создаются непосредственным отправлением жизненного процесса. Режим с обострением — состояние, где в окрестности момента обострения сложная система теряет стабильность, становится неустойчивой относительно малых влияний. Возникает вероятность распада, обусловливаемая действием при нелинейных зависимостях принципа «развертывания малого» при усилении флуктуаций. По этой причине, в частности, в социуме реализуется правило «малые причины порождают большие следствия». Нелинейный закон пороговости, при котором перекрытие предела нечувствительности к эффектам многократно умножает значимость изменений, и проявился в отечественной истории в феврале 1917 г., когда перегруженное настроением недовольства общество неограниченно катализировало активность оппозиционных несовместимых между собой, но выполняющих единую социально-катарсическую функцию антифеодальных и антикапиталистических, пролиберальных и просоциалистических партий и движений. Их солидарное выступление решило судьбу монархии в России. Монархия не была свергнута. Переобремененная грузом проблем, не выдержав непосильной державной ноши, само исчерпавшись, 2 марта она пала. В царском Манифесте о добровольном отречении от престола Николай II обнародовал: «В эти решительные дни жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думой признали за благо отречься от Престола государства Российского и сложить с себя верховную власть». Власть перешла к сформированному из Временного комитета членов Государственной думы Временному правительству, провалившему исторический шанс возможной трансформации России.
У Ключевского находим: «При изучении истории неохотно останавливают внимание на... эпохах, дающих слишком мало пищи уму и воображению: из маловажных событий трудно извлечь какую-либо крупную идею; тусклые явления не складываются ни в какой яркий образ; нет ничего ни занимательного, ни поучительного. Карамзину более чем 300-летний период со смерти Ярослава ! представлялся временем, скудным делами славы и богатым ничтожными распрями многочисленных властителей, коих тени, обагренные кровью бедных подданных, мелькают в сумраке веков отдаленных». У Соловьева, впрочем, самое чувство тяжести, выносимое историком из изучения скудных и бесцветных памятников ХIII и ХIV вв. облекалось в коротенькую, но яркую характеристику периода. «Действующие лица действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами не скажут, ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся; в городе, на дворе княжеском ничего не слышно, все тихо; все сидят запершись и думают думу про себя; отворяются двери, выходят люди на сцену, делают что-нибудь, но делают молча». Такие эпохи, продолжает историк, «столь утомительные для изучения и, по-видимому, столь бесплодные для истории, имеют свое и немаловажное историческое значение. Это так называемые переходные времена, которые нередко ложатся широкими и темными полосами между двумя периодами, такие эпохи перерабатывают развалины погибшего порядка в элементы порядка, после них возникающего». К таким переходным временам, передаточным истерическим стадиям принадлежит и переживаемое нами время. Его значение не в нем самом, а в тех последствиях, какие могут из него выйти.
Что нас ожидает в новой исторической эпохе, какой наша жизнь будет? — во многом зависит от отечественной реформы, призванной преодолеть индустриализм, обеспечить гарантированное устойчивое экологическое развитие, укрепить национальную безопасность, сохранить территориальную целостность, способствовать интеграции страны в мировое хозяйство: Как это все претворится в деталях, обсуждать невозможно. Возможно обсуждать общие принципы реформирования. К последним, по-нашему, относятся следующие.
Конкретный подход в толковании явлений социосферы. До недавнего времени здесь доминировал радикальный абстрактный функционализм, апогей которого в отечественной культуре олицетворяют фигуры Ленина — учение о партии: партия — всепоглощающая абсолютная форма, релятивизирующая все, кроме власти; Богданова — текстология: управ ление — универсальный систематический тип, моделирующий проявления структур в отрыве от качественной специфики; Кандинского — теория абстрактного искусства: генерал- бас живописи — извлечение формально выразительного. С высот нашего момента очевидно: радикальный абстрактный функционализм не состоятелен. И в искусстве, и в управлении, и в политике функция и субстанция неразрывны. Понимание этого на уровне теории и тем более практики определяет искомую и исконную политическую суть реформы: принимать в расчет обстоятельства, «стоять за ценой», сообщать человеку величие, не выступать постоянным источником горести. Вспомним сталинское: «Ссылка на так называемые объективные условия не имеет оправдания. После того, как правильность политической линии партии подтверждена а готовность рабочих и крестьян поддержать эту линию не вызывает сомнений — роль так называемых объективных условий свелась к минимуму, тогда как роль наших организаций и их руководителей стала решающей, исключительной». Лишь конкретный антифункционалистский подход, отвергая противопоставление «обстоятельств» и «организаций», ограждает от «пьяных спекуляций» (Маркс) реформационных доктрин и следующих им партийно-политических авангардов.
Недопустимость социальной механизации. «Господствовать легко, управлять трудно», — констатировал Гете. Отечественной власти надо учиться управлять. Через весь ток российской истории красной нитью идет линия центрального звена- рычага модернизации: потянешь за звено, вытянешь цепь в целом. Такого рода интенции воплощались в моделях наращивания досуга — больше досуга, ближе к коммунизму; химизации; распространения кукурузы и т. д. Новомодный проект из разряда указанных — программа подъема национальной интеллектуальной элиты: будущее России в руках научно-технической интеллигенции. Вполне очевидный, казалось бы, план этот наталкивается на неожиданное препятствие — общество наше непродуктивно, не способно утилизировать плоды деятельности научно-технических работников. Над решением этой проблемы бился Хрущев, не нашедший ничего лучшего, как учредить Комитет по новой технике. Далее Брежнев из партийного съезда в съезд озабочивался соединением преимуществ социализма с достижениями НТР. У Хрущева новая техника не внедрялась, у Брежнева социализм и НТР не соединялись. Тщетно. Теперь в том же русле план развития научно-техническ их элит.
Мораль, какую возможно извлечь из истории, заключается в том, что научно-техническая элита как таковая— неорганический элемент нашего социального целого. Элиту можно поддержать, законсервировать — мягкими технологиями: заинтересовать, создать условия; жесткими технологиями: оперативно прервать эмиграцию, опустить железный занавес. Можно. Так что? Как изменится производство, качество жизни? Никак. Инновационными они не станут.
В порядке усиления аргумента сошлемся на обобщенный показатель соотношения протяженности железных и шоссейных дорог. Ситуация считается оптимальной, если на 1 км железнодорожного полотна приходится 30 км шоссе. В России пропорция не 1:30, а 1:6. По данному показателю мы отстаем в 5 раз. Что вытекает? По механистической логике центрального звена — «чтоб все было хорошо» — нужно строить дороги, Какова обстановка с дорогами в стране, известно. Не было бы российских дорог — не было бы истории Чичикова, спровоцированной плохим состоянием магистралей. Сломалось колесо — пошла плясать губерния. И пляска ее не остановилась. Но... зададимся отрезвляющим: разве дело в дорогах? Дело в терминалах, станциях переработки, хранилищах, инфраструктуре. Без инфраструктуры дороги бессмысленны. Очередной модернизационных проект дает круги на воде. Не более.
Общество — динамичный объект, исключающий при попытке его реформирования способ действования согласно механистической идее главного звена. Такого звена нет. Тянуть за часть в надежде вытянуть целое — подчеркнутая эскамотация.
Оптимизм. Наша лексика изобилует трагизмами, соответствующими эпохе перемен (как говорят в Китае: желаем врагам жить 100 лет в эпоху перемен): озабочиваются не тем, как жить, а как выжить. Пессимизм никогда не был перспективной философией. Хватит выживать. Пора начинать жить. Достойно. Довольно.
Нам не нужна ненависть в обертке социального патронажа. Нам не нужно насилие как инструмент достижения справедливости, блага. Отчего погиб Пушкин? Близлежащее от пули убийцы — поверхностно. Обстоятельнее блоковское объяснение: в николаевской России дышать было трудно; Пушкина погубила атмосфера. Теперь у нас дышать столь же трудно. Но погибать нельзя: речь идет не о человеке — о народе.
В противоположность все отрицающему дадаизму, упивающемуся разрушительным «нет», Батай пытался оформить созидающее течение «да». Нечто вроде благородной философии приятия мира требуется нам сегодня. Переиначивая Струве, скажем: социально-культурное творчество не может управляться отрицательной идеей. Государство насилия, одаривающее запретами, заставляющее глотать наживки инструкций, — в прошлом. С позиций родовых признаков и исторически репрессалии и брожение, принуждение и недовольство идут рука об руку, они равны друг другу.
Современное существование и современное знание, говорит Пригожин, кладут конец любым возможным мечтаниям об абсолютно контролируемом обществе. Путь нашего освобождения — оптимистическая самоорганизация. Преодоление пессимизма — в преодолении ценностного вакуума через осознание гражданского и национального интереса и корректного оформления его в политике.
Боги социализма разрушены. Вера в него иссякла. Нужны новые сильные консолидирующие идеалы, делающие из общества не случайное скопление атомов, а солидарную целостность. Последнее — в началах сбалансированной, национально прочувствованной социальной техники, сохраняющей, поддерживающей, обеспечивающей плавный естественно-исторический ток вершения жизни.
Разгосударствление. Разгосударствление произошло. Но формально. Оно не привнесло ни эффективности, ни оптимальности, ни инициативности. Имел место специфический тип трансформации собственности из безликой государственной в персонифицированную чиновно-бюрократическую. Аппаратчики стали вполне конкретными собственниками ранее неконкретной государственной (общенародной) собственности. Государство, таким образом, как было, так и осталось у нас всем. Необходимо с этим кончать. Центр тяжести пора перевести на народ. Вершина, где свет воистину не меркнет,— народный ум и народная воля.
В 1699 г. Петр ориентировал купцов в торговле на складывание капиталов в компании. Вопреки этому на Руси выработана иная форма — складывание не капиталов, а лиц на базе родства и нераздельности имущества. Возникли товарищества — торговые дома, воплощающие отношения не общества, а общности. Императивы почвы сказались в хозяйстве, и это непреложно. Так же в политике. Приемлемо лишь то, что воспринимает народ. Были пикировки: Новгород— Москва; сословно-представительная монархия — самодержавие; оттепель — реакция; перестройка — торможение. Почему? Потому что заявлялся курс, непонятный народу. История — не мартиролог борьбы либералов (реформаторов) с консерваторами (реакционерами), а летопись жизни народа, который живет и желает жить по своим, не доктринальным или заемным устоям. В народе будущность России.
Человеколюбие. Носители гуманизма — не избранные интеллигенты, а народные подвижники. Как проявили себя некоторые представители интеллигенции в трагические октябрьские дни 1993 г., призывавшие правительство уничтожать оппозицию, мы помним. Но призвание интеллигенции — филантропия, а не экстремизм. «Я не верю в нашу интеллигенцию, — признавался Чехов, — лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснитель выходят из ее же недр. Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, интеллигенты они или мужики. В них сила, хотя их и мало. Они играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их: видна. Чтобы там ни было, наука идет вперед. Общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер, и все это реется помимо прокуроров, инженеров и интеллигенции в целом и несмотря ни на что». Сказано точно. Дело не в какой- либо социальной страте. Дело в человеке. Человек же — не лампада на ветру. Где вопрос переводится в плоскость «возмездие», «устрашение», там производится разрушение неотъемлемых прав человека (А.И. Артель), начал человеколюбия. Приемлемей, точнее пастернаковская миноносная формула Гефсиманского сада: социальный спор не решим железом — следует управлять теченьем мыслей, и только вслед за тем — страной.
2.3. Судьба РЕФОРМ в России
Печальную черту отечественных реформ столь светлый; глубокий государственный ум, как Сперанский, видел в порывистости, переменчивости, незавершенности, воспалительности инновационных действий, преобразовательных шагов, изменений. «История России со времен Петра Первого, — выделял он, — представляет беспрерывное почти колебание правительства от одного плана к другому. Сие непостоянство или, лучше сказать, недостаток твердых начал, был причиною, что доселе образ нашего правления не имеет никакого определенного вида, и многие учреждения, в самих себе превосходные, почти столь же скоро разрушались, как возникали».
В чем причина инверсионности нововведений? Почему трансформации не кумулятивны? По какой причине почины блокируются, гасятся, отменяются контрпочинами? Ущербны ли начинания сами по себе, как таковые (в смысле противоестественности, несвоевременности), противодействуют ли им какие-то (внутренние или внешние, явные или скрытые) силы, — как-то надо ведь объяснять, откуда-то выводить российскую способность получать fumus ex fulgore.
В экспликациях, понятно, недостатка нет. Соловьев называет борьбу родового и государственного начала. Но подобная борьба велась и в Европе, не сдерживая стразовый прогресс. Ключевский говорит о колонизации территорий с выходом населения из-под опеки государства. Колонизация, однако, проводилась и в других частях света, вовсе не отменяя последовательных приобретений. Идея мировой закулисы, почему-то покушающейся на Россию,— спекулятивна. Модель политарности, сближающая Россию с восточным социумом, в контексте темы малопонятна. Если принимать регулярность, инвариантность неких базовых воплощений для организации социальность, цивилизационные отличия в дихотомическом ряду Восток— Запад не радикальны.
И все же чем обусловлены маятниковые движения российских реформ — беспорядочные метания от капитализма к социализму и от социализма к капитализму, от удельности к уездности и обратно, от вероисповедности к атеизму и vice versa, от товарно-денежного к натуральному и... и прочая, и прочая, и прочая.
Причина сущностной не органичности национальных реформ, их монстрюозности, асоциальности, инфернальности в самой природе российской жизни, передаваемой понятием «не симфонийность». Российский социум не симфоничен — он конфликтен универсально, безусловно. Везде, всегда. Власть противостоит обществу, государство народу, институты гражданам, система — человеку. Россия до мозга костей антагонистична, раскольна. В ней есть полюсы, крайности, противостояния, между которыми нет медиаторов, демпферов, буферов. Россия — человек без кожи — обнажена, чувствительна ко всякому влиянию, отчего страдает. Страдая же, безутешно идет до конца. Опустошая путь свой. Конфликты в России — больше чем конфликты. Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Если восстание — то истребление, если террор — то резня, если оппонент — то враг, если несогласие — то кровавое. Не оставлять камня на камне, стирать в порошок — принцип; дезорганизация, деструкция— правило; само- и все разрушение — стержень. В этом — «наше все». Печально. Безотрадно.
В чем корни отечественного радикализма? Связывать его напрямую с этнокультурными свойствами национального типа — затея сомнительная. Как мы имели случай подчеркнуть ранее, российский национально-культурный тип объемен, многопланов, и оттого не линеаризуем. Черты неуемности, озорства, удальства, бунтарства соседствуют и сосуществуют с кротостью, терпимостью, покорностью. Россия плодила атаманов (Болотников, Разин, Пугачев), но и тьму благообразных, благоверных, благонамеренных людей; разбойников (Кудеяр), но и непротивленцев (Каратаев). В идеологии радикализм инициируется относительно тощим пластом адептов анархизма, революционного демократизма, экстремистского народничества, движения левых эсеров, большевизма — «головного футуризма» (Степун). В социальность радикализм («скрытый большевизм» — Степун) проявляется у заговорщиков-нечаевцев, террористов-- бомбометателей, варваров-купцов, отечественных хулиганов, т. е. у сугубо маргинальных слоев — сбивавшихся в стаи бродяг, неприкаянных, босяков, людей перекати-поле (Челкаш), инициированных студентов, казаков.
Радикалам в идеологии противостояла сугубо умеренная традиция, зовущая Русь не к топору, а к духовному преображению. Соловьев указывал на веру, Достоевский на страдание и смирение, Толстой на нравственное совершенствование. В социальность им (радикалам) противилась толща живущих: «малыми», «медленными» трудами патриархальных крестьян: и мещан, для которых бунт, протест, неповиновение (если, конечно, не доводить до отчаяния) — запредельны.
Тем не менее радикализм брал верх. Неизменно. Неизбежно. Не по причине имманентности душе русской экстремизма. А как следствие не симфонийность национального склада жизни. Суть не в том, что к нам тянули «дребедень отвлеченно-европейскую» (Достоевский), а в том, что у нас у самих прорва всяческой почвенной дребедени. Какой именно? В плане уточнения ответа на вопрос акцентируем столь порочные особенности отечественной организации, как:
— Политохорологическая хаотичность. С позиций современных физических представлений хаос — сущность фундаментальная, проясняющая загадку возникновения реальности «из ничего». Соответствующую идею на этот счет высказал Платон. Его прозрение развил Гольцман, выдвинувший гипотезу упорядочения вещества посредством случайных возмущений. Следующий шаг сделал Джинс, связавший больцмановские случайные возмущения с гравитационными силами. На этой концептуальной платформе в дальнейшем расцвела квантовая геометродинамика.
По аналогии с физикой вакуума развертывается и политологическая теория политического вакуума. Суть ее в моделировании обихожения державной целины через огораживание беспредела с необходимым структурированием среды обитания, увязыванием пространства со временем, геополитики (политохорологических структур) с хронополитикой (цикликой, ритмикой политохорологических структур).
С чего начинались империи? С отгораживания от хаоса — с возведения валов, стен, обустройства засечных полос, проведения демаркации. Последние — рукотворные барьеры, бастионы от варваров — обеспечивали культивацию среды обитания. На островах антиварварства возникала политическая цивилизация. Складывание империй, державостроение, следовательно, в истоках имело очаговый, зонный принцип пространственного обособления, огораживания. Примечательно свидетельство народовольца, а впоследствии монархиста Л.Тихомирова, посетившего Западную Европу: Перед нами открылось свободное пространство у подножия Салев, и мы узнали, что здесь проходит уже граница Франции. Это orромное количество труда меня поразило. Смотришь деревенские дома. Каменные, многосотлетнее. Смотришь поля. Каждый клочок огорожен толстейшей, высокой стеной, склоны гор обделаны террасами, и вся страна разбита на клочки, обгорожена камнем. Я сначала не понимал загадки, которую мне все это ставило, пока, наконец, для меня не стало уясняться, что это собственность, это капитал, миллиарды миллиардов, в сравнении с которыми ничтожество наличный труд поколения. Что такое у нас, в России, прошлый труд? Дичь, гладь, ничего нет, никто не живет в доме деда, потому что он при самом деде два-три раза сгорел. Что осталось от деда? Платье? Корова? Да ведь и платье истрепалось давно, и корова издохла. А здесь это прошлое охватывает всего человека. Куда ни повернись, везде прошлое, наследственное... И невольно назревала мысль: какая же революция сокрушит это каменное прошлое, всюду вросшее, в котором все живут как моллюски в коралловом рифе?»
В России поступать подобным образом физически было просто невозможно. Препятствовали базовые хроногеометрических параметры. Напомним, что по развиваемым нами топологическим соображениям политическое пространство векторизовано. Колонизация, индустриальная цивилизация идут с Запада на Восток. Культура, информация идут с Севера на Юг. Варварство, терроризм идут с Востока на Запад, с Юга на Север. Хроногеометрическая особость России в перекрещивании этих потоков. Россия сдерживает колонизационный напор Запада, противодействует движению аборигенов Востока. Испытывает культурно-информационное влияние Севера, в свою очередь выполняет миссию культурно-информационного донора для внутренних колонизируемых окраин.
Огораживание от варваров с их уничтожением, ассимиляцией, изоляцией (резервацией) в России не происходило. Россия экспортировала чиновников на места (аппарат генфралгубернаторств) и импортировала (с Петра 1 вплоть до наших дней) бюрократию для нужд собственных. Эта управленческая транспортация, однако, не заменяла собой огораживания. В отсутствие последнего не созидалась собственность, геополитика не трансформировалась в хронополитику. Территории не культивировались. (Едва ли не исключительный эпизод национальной истории, связанный с радикальным огораживанием, — недолговечный период «железного занавеса». СССР отгородился от «враждебного мира», созидал в одиночку новое общество и добился-таки на этом пути разительных результатов, от многих из которых потом отказался.)
Тем не менее жить в мире и быть огороженным от него на продолжительное время невозможно. Мир целостен, взаимосвязан. Огораживание — самый первый, исходный шаг: уйти из мира, дабы через державное отстранение от варваров вернуться в мир, вписаться в цивилизацию (сквозь почву). Этой-то начальной онтогенетической фазы не хватало нашей державности, не ушедшей вполне от варварства (обуза периферии сказывается по сегодня) и оттого не преодолевшей вполне хаотичности.
— Не правовой строй. На Западе государство с периода позднего средневековья — начала Возрождения постепенно складывается как правовое— развивается законотворчество, вводятся, кодифицируются формальные принципы регламентирования деятельности, нащупывается механизм разделения властей, отрабатываются процедуры принятия ответственных решений, расчленяются компетенции государства, общества, личности с соответственными функциями, гарантиями, свободами. Никакой схожей правоустановленности в России не оформляется. Этнопсихологические в России укоренялось не право-канон, установленный порядок исполнения, а право-правда — сочетание закона с истиной и справедливостью. Привнесение содержательно, интуитивно толкуемых моментов, очевидно, подрывало процесс юридизации державных, гражданских связей (у нас, к слову сказать, в практике атрофированы такие классические разделы, как частное и публичное право). Русскому, отмечал В. Астафьев, «легче поступиться... юридическим началом, легальностью, чем моральностью». Этим все сказано. Социально-политически формирование правового нигилизма, внеправового импульсивно-авантюрного властвования инспирировали два эпизода отечественной истории: а) кризис Киевской Руси, перемещение центра власти в Москву, являвшей в противовес городской киевской тип сельской opгaнизации и снабдившей нас свойственным ей «теплым», неформальным характером обмена деятельностью; б) монголо-татарское нашествие, привившее России модель империи. Создатели Московского централизованного царства- «чингисиды» — Иван 111, Василий Ш, Иван IV, с одной стороны, институциализировали идею империи (политическая гегемония Москвы в государстве и мире; Москва— третий Рим), а с другой стороны, уничтожили народную вольницу (разгром Новгорода — последняя веха на пути пре- сечения вечевой традиции).
Страна в целом, никто в ней в особенности никогда не: жили по праву. Манифестом 1762 г. Екатерина II торжественно обещала законы, кладущие учреждениям пределы их компетенции. Обещание осталось невыполненным. Уже в следующем веке подготовкой проекта Основного закона озабочены Сперанский (1809 г.), Новосельцев (1818 г.), Лорис-Меликов (1881 г.). Но «увенчания здания» не происходит. Проект Основного закона Российской империи обнародован лишь в 1905 г. В 1906 г. (!) подданные осчастливлены отредактированным сводом «Основных законов», которые, правда, непрестанно нарушались подготовившей и утвердившей их инстанцией.
У нас укрепилась разрешительная (волюнтаристская), а не регистрационная (формальная) система, обильно питаемая произволом действия облаченных в державную тогу сановников. Не стремясь к систематичности, акцентируем моменты:
а) на монаршей стадии истории не претворенность начала примогенетуры (принцип первородства), подрывавшая не отьединенность социальных отношений от личностных и множащая смуту. Иван 111 самовластно тасовал претендентов на трон, Петр I не успел оставить завещание, вверг империю в череду ослабивших ее дворцовых переворотов. Казалось бы, Павел установил регламент — издал Акт о престолонаследии, превращавший империю из наследственной монархии по завещанию в наследственную монархию по закону. Документ «вносил в отечественную государственность реальные конституционные начала; он же избавлял страну от потрясений, лихорадивших ее почти весь XVIII в. Павел отменил несчастное и неудачное правило о наследовании престола, введенное его великим прадедом. И одновременно достроил здание примогенетуры, начатое еще Даниловичами в XIV — XV столетиях». Правовой строй российской монархии продержался чуть более века. Сокрушил его не кто иной, как последний император российский Николай II, отрекшийся от преет да не только от своего имени, но и от имени сына. Последнее противоправно, как. Впрочем, противоправно действие Михаила, отрекшегося от престола в пользу Временного правительства. (Михаил не имел права отрекаться от престола, так как по статусу не имел права занимать престол);
б) абсолютность, не сообразованность верховной власти с устоями, традициями, основоположениями. Актами воли Иван Ш, Василий III привлекали к заседаниям Боярской думы думных дьяков и думных дворян по основанию личной преданности; Петр 1 перенес столицу государства; Николай 11 разгонял конституционные законодательные органы управления; в январе 1918 г. Ленин закрыл Учредительное собрание, за открытие которого ратовал в феврале 1917 г.; Сталин раскрутил маховик репрессий политических соратников, соперников, «случайно» списанных, ни в чем не замешанных, неповинных лиц; Хрущев, впав в этнокоммунистическую эйфорию, занялся подношением территорий; Горбачев в разгар приступа «нового мышления» провалил геополитику; за сходное дело в 1991 г. принялся Ельцин, чтобы с 1996 г. с рвением приняться за обратное;
в) конъюнктурность в угоду моменту приносятся в жертву интересы долгосрочные, зависимости порядка дальнего. Демонстративно антинациональном головотяпство с разрушением русских форпостов на Кавказе. Отечественная колонизация сдерживалась естественными (географическими) рубежами. Россия заняла Кубань, остановилась перед Кавказским хребтом. Она не пошла бы дальше в населенные враждебными мусульманскими народами районы, если бы не обращение единоверных и не само достаточных в страновом отношении Грузии и Армении. Также в Азии — захват территорий подчинен естественной логике: Юго восточные границы беспокоили кочевые киргизы, налетчики ханств Кокандского, Бухарского, Хивинского. Завоевали их, подошли к естественным границам Гинду-Кушу, Тянь-Шаню, остановились. Аналогично на Дальнем Востоке. Достигли Тихоокеанского побережья, обстроились, укрепились. Продвинулись на Аляску, но держать ее не могли (в 1867 г. продали ее и Алеуты Соединенным Штатам за 7,2 млн. долларов).
В 1859 г. русская армия в войне с кавказскими горцами под руководством Шамиля взяла важнейший опорный пункт вооруженной оппозиции на Восточном Кавказе — Ведено. Через каких-нибудь 60 лет большевики начали ликвидировать казачьи округа (рычаги колонизации), депортировать русских, упразднять русские административно-территориальные единицы в национальных районах, поражать русских в правах при формировании выборных местных органов власти. Особенно отличался мастер на все руки Орджоникидзе (большевистский эмиссар на Украине, Кавказе, в Закавказье, Председатель ЦКК ВКП(б), нарком РКИ, зампред СНК и СТО СССР, председатель ВСНХ, нарком тяжелой промышленности). В секретном приказе # 1721 по кавказской трудармии он предписывал: «Первое — станицу Калиновскую сжечь; второе — станицы Ермолаевская, Закан Юрловская, Самашкинская — отдать беднейшему безземельному населению и в первую очередь всегда бывшим преданным советской власти нагорным чеченцам; для чего все мужское население вышеозначенных станиц от 18 до 50 лет погрузить в эшелон и под конвоем отправлять на север... для тяжелых принудительных работ; стариков, женщин и детей выселить из станиц, разрешив им переселиться в хутора и станицы на Север».
Еще через 70 лет после всех этих «революционно- освободительных» мероприятий в 1995 г. федеральные войска с боем опять штурмуют Ведено, дабы восстановить конституционный (!) порядок;
г) келейность. Об упомянутой продаже Аляски знали всего трое — монарх, премьер, минфин. Проект Брестского мира сложился в горячечном уме одного человека. Отсутствие гражданского общества, парламентской процедуры легитимации решений, политической плюральности неизбежно подсекало патриотизм, здравомысленность в угоду властному корыстному шкурничеству. Характерный пример. В мае 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) обсуждает вопрос о продаже Сахалина Японии и постановляет: оно «не возражает против дальнейшего ведения переговоров в направлении продажи острова Сахалин, причем сумму в миллиард (долларов.— Авт.) считать минимальной». Национальными территориями торгует партия. Даже не партия — горстка ее высших бонз. И торгует далеко не в интересах народа. «Сумма, — уточняет решение, — должна быть внесена или вся или 9/10 ее наличными, причем на эти суммы не могут быть обращены никакие расчеты между Японией и Россией». Иначе говоря, поступления полагали провести по партийной кассе, которой распоряжался лично Ленин, потом Сталин. По чистой случайности сделка не состоялась: для Японии заявленная сумма оказалась чрезмерной. В противном случае территориальный вопрос между нашими странами выглядел бы иначе;
д) сокрытие законов. Интересный случай приводит Ключевский. Закон 1827 г. о 4,5 десятинах, внесенный в первое издание Свода законов, вдруг выпал из второго издания этого же Свода. Закон не был отменен, он просто пропал без вести. Точно также поступили с законом 8 октября 1847 г., предоставляющим крестьянам имений, продававшимся с торга, выкупаться с землей. В новом издании Свода законов положения 8 октября нет. «Высшая власть не отменяла закона; бюрократия, устроенная для установления строгого порядка во всем, представляла единственное в мире правительство, которое крадет у народа законы, изданные высшей властью». Сказанное,— не раритет николаевской эпохи. По некоторым данным, 70% законоустановлений советского периода засекречено;
е) кастовость. Власть эшелонирована, замкнута, неротируема, не подконтрольна, милитаризована. Лишь в XVIII в. освобождено дворянство, в XIX в. — крестьянство. В отсутствие конституционности, парламентаризма, открытости власть монополизирована высшим руководством — промонархическим, пробольшевистским. Властным отечественным элитам атрибутивна жесткая иерархичность, консолидированности. Традиции интегрированности власти развили большевики, придавшие ей квазисословный — партократический характер. Советская фаза власти — партноменклатурная, воплотившая аутентичную марксову схему народного государства.
Е) последней еще Бакунин сказал, что в сущности она не предлагает ничего иного, как управление массами сверху вниз, посредством интеллигентного и поэтому самого привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ;
ж) своенравность, взбалмошность, граничащая с самодурством. Поклонявшийся Фридриху 11 российский самодержец Петр III жаловался на судьбу (польскому посланнику Ст. Понятовскому): «...Как я несчастен. Я бы поступил на службу прусского короля, служил бы ему со всем моим усердием и, конечно, был бы теперь командиром полка в чине генералайора или даже генерал-лейтенанта. А меня, вместо того, привезли в эту проклятую страну и сделали великим Жалобы жалобами, но игравший по достижении совершеннолетия в солдатики полудурок монарх-пьяница по своей прихоти отменил завоевания России в Семилетней войне, вопреки национальным интересам заключил невыгодный мир с Пруссией. Аналогично поступил его сын, обиженный судьбой Павел, ненавидевший мать, Екатерину II, и своевольно аннулировавший многие ее державные начинания. Павел отменил большой рекрутский набор, указ о перечеканке монеты, раздал 300 тыс. госкрестьян частным лицам, запретил губернские дворянские собрания, отменил право избирать, дворянских заседателей в губернские и уездные учреждения, возобновил посессионное право (его отменили в 1762 г.), восстановил упраздненные Екатериной коллегии, сломал ее областное деление (его восстанавливали), преследовал европейскую моду (фраки, круглые шляпы, идущие из Франции и якобы навевающие революционность);
з) регрессивность. Никто никогда в России в обход права не останавливался перед мерами крайними. Борьба с собственным народом в веках, понятно, — варварство. Но как оценивать события исторически близкие? С 1918 по первое полугодие 1919 г. произошло 340 восстаний крестьян, нещадно подавленных. В Перми в 1918 г. казнено 800 рабочих, в Астрахани в марте 1919 г. расстреляны тысячи пролетариев. В августе 1922 г. в секретной инструкции органам Ленин накидал: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и... буржуазии удастся нам... расстрелять, тем лучше». Лучше — кому? Вопрос риторический; и преторианство. В отсутствие силы права заявляется право силы. Непомерно велика в нашей истории политическая роль императорской гвардии, временщичества, вершащих перевороты дворцовые. С Елизаветы Петровны, запутавшейся в фаворитах, морганатических связях, убитых Петра III, Павла у нас претворяется истина — выбирающий господина не раб. Противостоять могущественному окружению августейших лиц столь же безрезультатно, как неодушевленной стихии.
— Атрофия гражданского общества. Гражданское общество — множество самодеятельных учреждений граждан по интересам, контролирующих проявления государства и амортизирующих его отношения с личностью. Предпосылками институционализации гражданского общества как противовеса государству являются а) атомизации собственности — укоренение частного владения, пользования, распоряжения богатством, благами; б) фрагментация политической сферы — укоренение легально-легитимных процедур отстаивания частичных интересов; в) гуманитаризации самосознания — укоренение в лице внутреннего свободного качества «субъекта для себя». Все эти условия пребывали в России в притупленном состоянии. В стране существовал дефицит свободы. Герберштейн в «Записках о московских делах» (XVI в.) отмечал: русские находят «больше удовольствия в рабстве, нежели в свободе». (И это при отсутствии в России канонического формационного рабства.) Почему? Вследствие всесилия власти. Трезво, зорко, энергично об этом высказывался Сперанский: «...Вместо всех пышных разделений свободного народа русского на свободнейшие классы дворянства, купечества и проч. я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов». Искомую перемену незаурядный реформатор государственности видел в преодолении «ощутительного противоречия, какое у нас есть между видимою формой правления и внутреннею, в исполнении на самом деле того, о чем в продолжении целого века государи твердили народу, в утверждении престола не на сне народа и очаровании предрассудков, но на твердых столпах закона и всеобщего порядка».
Итак, рецепт найден конституционное правовое государство и гражданское свободное общество. Однако рецепт нового бытия Россия не восприняла, во всех политических частях не преобразилась. Причинами того был блок факторов.
1. Противодействие самодержцев. Планы социально- политической реорганизации институтов торпедировались инициаторами. Отслеживая перспективы либеральных пре- образований, Александр I недоумевал: «Что же я такое? Нуль. Из этого я вижу, что он (Сперанский. — Авт.) подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне передать наследникам своим». Однотипно поступал Николай I, отвергший массу проектов реформ Комитета 6 декабря (о разграничении полномочий Госсовета и Сената, учреждении Совета Министров, перестройке центральных ведомств и местных учреждений, решении крестьянского и сословного вопроса). Реформе Александра II воспрепятствовала бомба Гриневского. Далее проявилось влияние Победоносцева, крайний консерватизм Александра Ш, узколобость Николая II, толковавших гражданские реформы не иначе, как «бессмысленные мечтания».
2. Социальный синкретизм. Учреждения гражданского общества ограждают от произвола властей, сдерживают проявления деспотизма, поставляют гарантии суверенности, самодостаточности лица, обеспечивают законный интерес индивида от посягательств госмашины. Но в отсутствие развитой политической жизни, правопорядка, гражданской элиты, известного класса людей, «особенно предустановленных к охранению закона» (Сперанский), любое ослабление государственности в России, любой его уход с авансцены жизни означал разгул бесправия, раздолье произвола. Своенравно, без начальное наше государство, но оно же — защита от куда большей своенравности, без нахальности его подданных. Не надо искать деспотов на стороне. Они — в нас, кто при неорганическом взаимодействии с социумом реализует самость по своей стати.
Россия задавлена самовластием верхов, но в не меньшей степени самовластием низов. Маленький человек — диктатор в своем локале (как у Вяземского: «коллежский регистратор— почтовой станции диктатор»), проявляет без наряде в пред собственной компетенции.
Лучший способ преодолеть варваризм беспредела — установить органичность функционирования как общественного целого, так и лица в общественном целом через рычаги права, собственности, гражданской, моральной ответственности. В России (пока!) этот способ не материализовался. Материализовалось иное — крепостнический, репрессивный, террористический механизм проявления как целого, так и лица в целом. Управой на произвол и государства и лица в государстве в рамках разрешительной (не регистрационной) системы обмена деятельностью оказывалась дубина государства. Государство перманентно увечило себя (бесконечные встряски, чистки, перетряхивания), но и народ, подданных.
С усложнением общества усиливается зависимость социума от лица — его квалификации, участия, опыта. Простор самореализации лица — это и прогресс общества: коллективное развитие зависит от индивидуального, представляя тракт движения к высокому, совершенному. Но условия само творчества личности создает общество. При органическом устройстве оптимальность предпосылок само возвышения достегается правовой жизнью на микроуровне. (Удел макроуровне — ориентировать правосознание и право действие на ФСК. Макроуровень, следовательно, задает как бы дб- станцию, тогда как микро уровень — функцию правопорядка, законности.) Чему способствует многократное дробление и институциализация интересов, прав, обязанностей, выражений комплексов, сущностное связанных с любым и каждым структурным элементом последовательности государство — общество — личность. В российском же нерасчлененном синкретичном мире, где «общество» было «общиной», «царь» — «батюшкой», «генсек» — «отцом народа», социальное целое, «страна» строилась как «семья». Отпочкование от синкретичного целого ветвей гражданского общества в народном, массовом сознании воспринималось как заговорщичество, подпольность. Оттого едва ли не первоначальными носителями духа гражданского общества у нас были раскольники, масоны, т. е. противопоставляющие себя целому слои, если уж не прямые конспираторы, то во всяком случае маргиналы, находящиеся на периферии общественной жизни, обочине национально-культурного существования.
3. Традиционная неготовность граждан согласовывать жизнь с твердыми началами законности, которая требовала бы институционализации. В народе — внизу — при всей забитости, подневольности развит институт свободолюбия, тлеет стихия протеста, принимающая форму вызова — не правовых бунтарских, эскапистских акций. (Илья Муромец обиделся на князя — принялся рушить порядок, государственность.) В элите — вверху — не края на права, вольности, преимущества благородства рождения (Грамота Екатерины 11 1785 г.), нет тенденции обустраивать жизнь законосообразно, относясь к ней как к формально правовому явлению. Начиная с декабристов, оппозиция заявляет интерес не через институты, а прямую пикировку, противостояние. Отрадное и, пожалуй, единственное исключение — Сперанский, бывший членом суда над декабристами, людьми ему близкими. Участники выступления 14 декабря для него — преступники, восставшие против законной (!) власти, а потому заслуживающие наказания. Единство слове и дела, помысла и поступка в данном случае проявилось в подписании осуждающего приговора: Сперанский пошел до конца, в отличие от, скажем, не решившегося на это Н.Мордвинова. — Идеократичность. Взоры беспутного сапожника, замечает Фейербах, следят за штопором, а не за шилом, — оттого и происходят мозоли.
В России жизнь ориентирована не на право, а на правду,. не на формальные принципы, а на содержательные начала— ценности. Причем если на Западе вопросы ценностей вследствие атомарности сосредоточены в частной сфере, в России вследствие синкретичности — во властно-государственной. Развитие социальности здесь подчинено правилу монополизации властью ценностных аспектов жизни. Апофеозом такой монополизации стал тоталитаризм, всецело определявший углы, градиенты аксиологических дрейфов. На Западе приватизация ценностных отношений влекла, с одной стороны, универсализацию единой и единственной ценности в лице национального интереса, а с другой — стимулировала политико-социальную консенсуальность (ввиду легитимности гражданского плюрализма). В России этакратизация ценностных отношений умножала раскол, усиливала расслоение на адептов и «внутренних врагов», увеличивала напряженность, репрессивность, исключала преемственность.
Новая ценность — новый курс. Не продолжение старого на основе улучшения, а тщание нововведений на базе разрушения. С непременной ликвидацией апологов прошлого.
Владимир дал Руси ценности. Петр начал их изничтоживать. Ударил по церкви (обмирщение, отмена патриаршего духоводительства, замена предстоятеля национальной веры светским лицом — обер-прокурором Синода, индульгенция: на нарушение тайны исповеди в случае подрыва интересов государства (характерная деталь — на Западе нарушение этого таинства —трагедия для представителя культа (фабула «Овода»), тогда как в России — моральный долг), старомосковской старине, домостроевской святой Руси (подавление стрелецкого бунта — кульминация и финал борьбы с традицией), принялся за европеизацию, перенес столицу (географический раскол державы). Взяли власть большевики — огнем и мечом стали внедрять антизападничество, что потребовало новой духовной апологии, а значит, интеллигенции. Отечественная интеллигенция в массе была уничтожена (вырезана, выслана). В цивилизационной пустыне развернулось возведение рукотворного памятника новым порядкам.
Столь неорганический стиль реформирования — от Идеократичность. Он будет воспроизводиться до тех пор, пока страна, государство, народ пребывают в заложниках у носителей очередных, а то и внеочередных ценностей. Социальные ценности и частная жизнь должны быть правовым способом надежно разведены, разграничены. Тогда Россия приобретет гарантии от коловращения по тлетворному циклу, имеющему фазы: само неверие — само испытание — самоистязание. Мы более не в силах начинать сначала, как Ромул, на пустом месте; оглядываясь назад, понимать, что сделано нечто не то, и посему, точно китайский болванчик, падать в обморок.
— Мессианизм. «Все великие и творческие нации в истории, — уточняет С.Булгаков, — имели и имеют свое особое самосознание, в этом выражается их «национализм». Наш отечественный национализм — безотчетная, вдохновенная вера в «бога», «царя», «героя». Россия — страна упования, которое, подтачиваясь в обстановке «кризиса правды», ввергало народ в смуту. Подоплека всех без исключения российских кризисов — ценностная.
Как отмечалось выше, христианство сыграло незаурядную роль в державной консолидации славян, но дискредитировало предметы их исконной веры. На Западе боролись с христианством, у нас за христианство. Этим все сказано. Первый фронтальный кризис славянской культуры — кризис собственного многобожия. Затем — церковные расколы, петровская секуляризация, большевистская атеизация. В массе народ лишился религиозной веры. Далее — кризис «царства»: смутное время. Государство превратилось в антинародную силу. Вера в него подменилась суеверием. Русские, акцентирует С. Соловьев, теряют политическую веру в Москву, верят всем и всему. Держава, кажется, гибнет — аннексия, оккупация. И вдруг. Что? Спасают герои: «Начинают пробуждаться силы... национальные, идущие на выручку гибнувшей земле». Окончательный крах «царства» — кровавое воскресенье, 9 января 1905 г., после которого дни российской монархии сочтены. Потом — банкротство «героя» в виде затяжного, непременно драматичного разоблачения, развенчания сотворенных кумиров. Кумиров на Руси нет более.
Упомянутые кризисы сильны, остры, глубоки, однако частичны. Это кризисы объектов веры. Но разыгрался в стране трудно переживаемый кризис веры как таковой. Суть его — в духовном провале идеи Москвы как третьего Рима, которая подавалась не вероучительно, а как «проявление царского могущества, мощи государства». Третий Рим складывался то как Московское царство, то как империя, наконец, как третий Интернационал.
Крушение одного, и второго, и третьего лишило народ святынь. Утратив веру божескую, он не обрел веры светской. Для апологов самобытной православно-почвенной идеи России это — катастрофа. Для нас это — конец утопического реализма. Расставаясь с мессианством (внутренним и внешним), пора становиться быть «как все» жить по праву и национальному величию.
— Ретардация. «Европа, — утверждает Белль, — шла и будет идти от ренессанса к ренессансу». В России же — сплошь да рядом замедление и возвращение державного хода. Европейские реформы кумулятивны, отечественные возвратно. Примечательна деталь: многие, казалось бы, решенные на- вечно в истории проблемы приходится решать вновь. Лишь несколько взятых почти наугад тому подтверждений.
Социальное представительство: пульсация думско-советского принципа. Древний думский статус представительских выборных законосовещательных (Государственная дума) и самоуправленческих (городская дума) учреждений с марта- апреля 1917 г. замещается советским (стихийно возникшие, затем инспирируемые большевиками советы либо вводили своих представителей в думы, либо распускали их). Тот в, свою очередь с 1993 г. уступает место думскому (упразднение советской формы с октября 1993 г.).
Державостроение: пульсация уездно-удельного принципа. Отвечающее логике державности уездное начало вводит территориально-губернскую основу внутреннего устройства Pocсии. Согласное с конъюнктурной логикой борьбы и условий удельное начало внедряет национально-территориальную архитектонику российского государственного тела. Исстари, всенепременно удельная фаза провоцирует хаос, беспорядок; тогда как уездная фаза — порядок, организацию. Удельный строй утверждается с Всеволода, в противоположность бывшему княжению по роду учредившего вотчинный порядок, децентрализацию. Уездный строй утверждается с Ивана III и Василия III, трудившихся над централизацией. В смутные времена с кризисом государственности преобладала дельность; в имперский момент превалировала уездности. Сугубый импульс подрыву уездности сообщили большевики, принявшие абсолютно порочную установку (ими самими никогда не воплощенную) на национально(этно)-государственное самоопределение. Если в добольшевистские времена активизация удельного начала может быть синхронизирована со 100-летним интервенционистским циклом: 1610 г смутное время; 1709 г. — Северная война; 1812 г. — Отечественная война; 1905 г. — русско-японская война (ошибается Ключевский, говоря: «...Война с благополучным исходом укрепляла сложившееся положение, политический порядок, а война с исходом непристойным вызывала отечественное недовольство, вынуждавшее у правительства более или менее решительную реформу, которая служила для него своего рода переэкзаменовкой», На фактуре приведенного цикла проступает: война с любым исходом, volens-nolens ослаблявшая государственность, подготавливала скачок в удельную фазу), то в постбольшевисткую эпоху впадение в удельность искусственно инициировано вспышками окраинного сепаратизма. Государственно-исторический циклизм — функция не временная, а факторная. Большевики сбили факторный ритм (производный от интервенции с последующим подрывом государственности), поставили реставрацию удельности в зависимость от спонтанных деструктивных выбросов национализма.
Федеральный регламент. Соотношением центрального (федерального) и местного в управлении озабочивался еще проводивший земскую реформу Иван IV.. Он сделал ставку на развитие не местного самоуправления, а на централизованные рычаги руководства, отдаваемые выборным с мест. Петр I и Николай I усиливали этакратизм, укрепляли центральное государево наместничество. Александр II развязал полномочия местных (земских, городских) инстанций, которые были урезаны Александром III. За всю историю мы так и не отработали ни центрального, ни земского механизма. Центрального, потому что местные органы власти зачастую действуют самостоятельно, безотчетно. Местного, т. к. выборные периферийные власти во многом ведут не местные, а общегосударственные дела по указаниям (и без оных) и под надзором (и на свой страх и риск) центрального правительства.
Не навели порядок в этом деле и безалаберно властвовавшие большевики, полагавшиеся на инициативу то своих ставленников (эмиссаров, комиссаров, уполномоченных), то классово родственных окраинных элементов (комитеты, советы). Введение государственной ответственности на местный уровень в наши дни осуществляет практика союзных договоров. Однако она без регламентна. Какой бы то ни было формально-правовой универсальности за ней нет. Как и прежде, за подписями представителей субъектов федерации и центра — фон личности, который трансформируется в зависимости от обстоятельств. Поставим и оставим без ответа только один вопрос: как поведет себя, к примеру, Татарстан, получивший по договору ассоциированное членство в РФ, при смене Шаймиева фигурой вроде г-жи Байрамовой?
Национальный вопрос. Распад империи, суверенизация окраин издавна ведет к всплеску межнациональной розни. После октября 1917 г. декларирована независимость Закавказья. Начались усобицы. Грузии с Осетией, Абхазией, Аджарией, которым отказано в праве на самоопределение; Армении с Грузией из-за территориальных претензий; Армении с Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха, Нахичевани. С возвращением в СССР в 1922 г., который в урезанном виде воссоздал Россию, конфликты погашены.
Пикировки националистических и пророссийских группировок в республиках продолжали внутренний хаос, прямое квислингианство. На Украине с начала 1919 г. после бегства в Германию гетмана Скоропадского власть взяла Директория во главе с Петлюрой и Винниченко, которая не преминула (нота от 27 февраля 1919 г.) отдать страну под протекторат Франции. В конце 1918 г. в Эстонии и Литве, а в начале 1919 г. в Латвии сформированные советские организации высказались за федеративный союз с РСФСР. Однако параллельные им буржуазные органы обратились к Антанте, Польше, Германии за военной помощью. После, оккупации Прибалтики немцами и белополяками с советскими, пророссийскими настроениями покончено.
Есть ценности превыше частной деятельности. Ими являются права, статус этнических русских в республиках. Этнические русские — естественные ставленники метрополии, социально-политическим положением которых на окраинах (колонизированных перифериях) жертвовать недопустимо. Тем не менее дискретационная практика такого рода — норма. И финал ее всегда — трагический. Россия (империя) создавала и поддерживала государственность в республиках по космополитическому признаку. Националистический элемент — по этническому. Этнические русские либо выдавливались с национальных территорий, либо погружались в нетерпимую среду бытового шовинизма. Как бы там ни было, колонизация состоятельна, если связана с этнической импортацией из метрополии. Укреплению многонациональной теллурократической метрополии противопоказана инициация госстроительства в гомогенных районах. Опыт свидетельствует: империя заходит в тупик, когда не имеет поддержки русских анклавов на местах. Надо всемерно наращивать, укреплять метропольиую диаспору. Страновое тело России возникло как результат сухопутной колонизации. Скрепляющий обруч ее — этнические русские. Где они сильны — сильна держава, где слабы забиваемая чертополохом национализма государственность.
История, увы, наших политиков не учит. По однотипному сценарию шло отпадение от России прибалтийских частей в послереволюционные дни 1917 и 1991 гг. По сходным схемам идет обострение республиканских проблем в монархической, большевистской, либерально-демократической России.
Геополитика. В отличие от политических геополитические компромиссы неоправданны, недопустимы. Ярослав Мудрый, Иван IV, Петр I, Екатерина II, Николай I, Александр II решали проблему обретения великой державой права на акватории: велись северные войны, предпринимались азовские, крымские походы. В настоящий момент страна в ситуации исходной. Потерян Крым, утрачены базы, порты на Балтике. Необходимо строить терминал в Кронштадте, реконструировать Архангельский порт, через Польшу пробивать шоссейный коридор в Калининград.
При культивации СССР всегда забывали: административное внутреннее деление не изоморфно делению государственному. В ходе перекраивания, переподчинения территорий ни у кого не возникало и тени завиральной идеи о превращении Украины, Балтии, Казахстана в лимитрофные зоны. По закону 3 августа 1940 г. о включении Литвы в состав СССР пункт 2 оговаривает передачу ей 6 белорусских районов. Хрущев поднес Украине Крым. Исторически не имевший государственности, никогда не проводивший делимитации Казахстан получил многие российские земли. Тарту (Юрьев) отошел к Эстонии. Как будто не было Ништадтского мира, Потсдама, Хельсинки. С 1991 г. в России вообще утрачена генеральная геополитическая линия.
Обобщение назидательных фактов отечественной истории позволяет вычленить пульсацию политического— геополитического принципа. В политической фазе с кризисом центральной государственности идет сдача пространственных (территории, акватории) богатств. В геополитической фазе предпринимается пространственный реванш— собирание земель вокруг крепнущей центральной государственности.
Хозяйство. Никакая реформа не идет до конца. Начинаясь, останавливается, корректируется, отменяется. Все буксует, через какой-то срок требуя нового исполнения. Так было с освобождением крестьян, аграрной реформой, введением хозрасчета. Так было едва ли не с наиболее удачной нашей реформой — нэпом. Размышляя над советской реальностью 20-х, проницательный Устрялов писал: нэп «имманентно нуждается в углублении, а его теснят и сокрушают... Либо нужно продолжать и, следовательно, расширять его, ставя... на частную заинтересованность и личную предприимчивость в деле воссоздания народного хозяйства, либо приходится понуждать население к новым жертвам, взывать к его революционному долгу, перестраивать всю систему на военно-подобный лад. Иначе говоря, — либо, либо решительное антибуржуазное наступление»"". Нэп, как мы помним, был свернут, едва начавшись, что вовсе не отменило необходимости возвращения к нему с огромной темповой потерей в начале 90-х.
Отношение к традиции. Национальные корни, где возможно, обрубаются, преемственность подрывается. Россия — благодатная почва политического, культурного декаданса, авангарда, модерна. На крестьянах держалась Русь — их бесконечно ломали, изводили, разоряли. Вначале крепостничеством, затем политикой неперспективных сел. Выражавших миропонимание, умонастроение патриархальной толщи страны крестьянских поэтов подвергали остракизму. Ту же поэзию Есенина любимец партии Бухарчик трактовал не иначе, как «смесь из «кобелей», «икон», «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слез и трагической пьяной икоты». Мейерхольд предлагал вдарить «Октябрем по театру», и пострадал. С места на место переносили столицу — из домостроевской Москвы в европейский Санкт-Петербург (1712 г.) и обратно (1918 г.) по решению IV Всероссийского чрезвычайного съезда Советов. Переименовывали города, улицы и... возвращались к исходному.
Причина «петарде» — не мятущаяся страстность национальной натуры, а не правовой строй, непоследовательность. В результате бесправности не возводятся в норму приобретения, завоеваниям не сообщается закрепленного законом статуса. В результате половинчатости отсутствует окончательная, полноценная воплощенность, завершенность созидаемых форм. Акции буквально дублируют друг друга, вызывая возвратные циклы, пульсации.
В России правит не закон, а воля; личностные усмотрения нарушают заведенный порядок вещей. От всего этого нужны гарантии. В виде законосообразных легитимных форм — правовых, универсальных устоев. Казахстан, Грузия, Армения, Украина бежали от внешних угроз под опеку России. Хорошо. Россия брала их под патронаж, несла издержки. Надо придать ситуации законосообразный и необратимый характер. Кто нарушит закон, — преступник. Подсуден, караем. У нас же — не правовая договоренность (отсутствие регистрационной системы сказывается), а добрая воля. Последняя в атрофии рычагов права при подходе к государству как вотчине субъекта власти превращает державу в государство персонификатор власти, а не народа. Оттого в ущерб национальным интересам практикуется одиозная волюнтаристская обратимость.
— Затратностью. Реформы и откаты от них не оптимальны, связаны с неоправданными издержками, идут со сверхнапряжением, влекут насилие, перевоспитание народа, культивируют на национальной ниве чужеродные заемные идеалы. В результате петровских реформ Россия возведена в ранг европейских держав, но ценой разорен ия страны: налоги возросли многократно, потеряно 20% населения. В годы царствования Николая I при радикальном отказе от либеральных Александровских начинаний с 1826 по 1850 г. имело место 576 антифеодальных выступлений. Страна требовала преобразований. Первое лицо государства на них не отваживалось. За начало правления Александра II 1856 по 1860 г., произошло 300 выступлений крестьян. Народ выстрадал реформы, о чем заявлял решимостью действий. Царь-вольнодумец пошел на нововведения, но по вине обстоятельств не воплотил намеченного. Реформа Столыпина встречена в штыки патриархально настроенным крестьянством, противящимся социальной дифференциации, развалу уравнительности. За 1918 — первое полугодие 1919 г. отмечено 340 крестьянских восстаний. Цифры, факты впечатляющие. Наблюдается закономерность: чем более кардинальна революция, чем более бескровна, тем большую последующую угрозу для жизни народа представляет. Петровское обновление России связано с массовой гибелью людей. Но оно растянулось на 35 лет. В октябрьский (1917 г.) переворот убито 6 человек. Затем — гражданская война, в ходе которой (с учетом и потерь от 1 мировой войны) утрачена примерно 1/4 национального богатства страны (от уровня 1913 г.). В августе 1991 г. по роковому стечению обстоятельств, непреднамеренно погибло 3 человека. После — депопуляцию народа как целого.
Мандельштам говорил о Хлебникове: поэт, он не знал; что такое современник. Таково суждение литератора о литераторе. Один, живущий вечным, высказывается о другом, к вечности причастном. Однако «вечность» в смысле отрешенность от современности не может быть кредо реформатора. Реформа поглощена жизненным, сиюминутным. По сути своей она рассчитана на современников, живущих настоящим. Реформам противопоказаны:
а) деструктивности: хочешь обновлять, не разрушай, а обихаживай. Отечественная же реформация идет согласно правилу: хочешь разбогатеть, не прибавляй богатства, а избавляйся от желаний. Финал наших модернизационных починов — безмолвие города, только что занятого неприятелем;
б) революционность: порок революций — прорыв времен, гражданских фаз, поколений. Революция толкует наличный актив гражданственности как грязь и пыль на дороге, бревна и камни под колесами. В результате, перефразируя Герцена, — ситуация Кустода, указующего на пустую стену, разбитое изваяние, выброшенный гроб и повторяющего «Все это сотворено во имя, на благо народа»,
в) не патриотичность: держава — не хворост на костер; реформа — не способ обрывать связи со своим народил. Патриотичность превозмогает конъюнктурность, классовость. Наши же «кочевники революции» (Троцкий) — космополиты, лица без национальности, прошлого (красноречива мысль Мехлиса: «Я не еврей, я коммунист») — готовы жертвовать всем и вся во имя «предусмотрительной неизбежности», которая есть истинный источник человеческих бедствий. Как контрастирует с тем же большевистским «превратить войну империалистическую в войну гражданскую» национальное оборончество Генерального совета интернационала, который во время оно предостерег французских рабочих от выступления против собственного правительства. В обращении говорилось: «Всякая попытка ниспровергнуть новое правительство, тогда как неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы отчаянным безумием». Прежде интересы страны, затем — все прочее. Раз и навсегда надлежит покончить с иллюзиями и исходить из того общества, которое есть, из того состояния народа, которое реально.
Ограниченность не в том, что утверждается, а в том, что отрицается. Давно пора согласовывать реформационные действия с консенсуальными решениями, а не с понятием неизбежности изменений, якобы вскрываемой «передовой» теорией. Следует озабочиваться ценой достигаемого; реформа отныне не может быть очередной «таблицей умножения трупов».
— Предубежденность народа к реформам. Синдром подозрительности общества к власти — расхожий признак отечественного сознания. В штыки, неприятием традиционно встречаются правительственные почины. Даже успешные, значительные., О Петре I шла молва в народе, что царя земли русской за границей подменили; страной правит антихрист. Александра II буквально преследовали народовольцы, подстрекаемые сочувственным отношением масс. Столыпина одни (монархисты) считали дьяволом во плоти (следствие восприятия антипатриархальной земельной реформы), иные (от революционных радикалов до умеренных либералов) — царским сатрапом. Абстрактного гуманиста Керенского не выносили на дух и революционеры, и монархисты. Хрущева превратили в недоразумение, ходячий анекдот. Горбачева и демократы, и коммунисты единодушно считают предателем.
И всегда, во всем усматривают корысть, тягу к роскоши, славе, величию, осуждают за потрясения, бедствия. Причины столь тенденциозных, пристрастных оценок? Они многообразны. Здесь: а) неоднозначные действия самой власти, не «управляющей державу и не спасающей душу», б) этнопсихологические особенности населения — коллективистски-конформистского по своей исторической сути. Отечественный индивид не атомарен (в силу атрофии начал собственности и демократии), а общинно-обществен, судит, принимает решения не обособленно, а с оглядкой на социальное целое. Он подвержен суггестии, некритичным групповым представлениям, по которым «вдвоем лишь привидение и увидишь». Отсюда в сознании обывателя, всегда ущемленного, недоверчивого, случается все, кроме того, что должно случиться; в) сакральная (идеократическая) всесильность власти, функционально нерегламентированной. (В демократическом обществе, как известно, организация функций власти составляет компетенцию публичного права. Ввиду атрофии последнего в России организовывалась власть, а не ее функции). Для подобной власти, если шляпа не налезает на голову, значит виновата голова. Иван IV создал почти безумное государство; Петр I преобразовывал его в «регулярное»; Николай I — в «подконтрольное»; Александр II — в «конституционное», Александр Ш развеял иллюзии «увенчания здания». Относительно цивильная политически легальная плюральная жизнь началась с вынужденного Манифеста 17 октября Николая II; была свернута в годы послереволюционной реакции, I мировой войны и затем окончательно прервана большевиками в январе и июле 1918 г. Монополия едино- держания государства, следовательно, подрывалась в мизерный (по масштабам истории) период с 1905 (с перерывами) по 1918 г. Далее — убранство политики составляли авторитарные и тоталитарные аксессуары. Большинство гражданских, политических дверей открывалось у нас не ключами, а лбом — сверхцентрализованная страна жила по верховным указам. Подобная ситуация обнаруживала внутреннюю не органичность. Как отмечал Столыпин, «государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада... Бывают... роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостностью теорий и целостностью общества... Такого рода временные меры не могут приобретать постоянного характера; когда они становятся длительными, то... теряют свою силу... могут отразиться на самом народе, нравы которого должны воспитываться законом».
Отсутствие закона, без наряде власти, бесправие граждан подводили к тому, что не только реформа меняла страну, но и страна — реформу. Предубежденность народа к реформам результат подозрительного отношения народа к власти. Если власть тотальна, всемогуща, безмерна, она ответственна за все и вся. И конечно, за многие, сугубые народные беды. Неспособность и невозможность простить власти страдания питали (и продолжают питать) желчное отношение населения к правительству.
Итак, возвращаясь к ранее высказанной мысли, акцентируем вновь: российское общество раскольно, но причины этого не преформичны. Полагаем, что заблуждался И. Ильин, упоминая в схожем контексте онтогенетическую «славянскую тягу к анархии», «дыхание Азии». Российский этнокультурный тип многомерен. Был тут Белинский с его неуемно-страстным: «Тысячелетнее царство Божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами, обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьером и Сен-Жюстом». Но был и Хомяков, увещевающий: «Русская земля предлагает чадам своим, чтобы пребывать в истине, средство простое и легкое неиспорченному сердцу: полюбить ее, ее прошлую жизнь и ее истинную сущность, не смущаясь и не соблазняясь никакими случайными и внешними наплывами, которых не мог избегнуть никакой народ новой истории, создавшей неизвестное древности общество народов». Так как превозносить одно в ущерб другому было бы во всех отношениях опрометчиво, причины антиномичности, поляризованности нашей реальности следует видеть в другом. Мы, как утверждалось, видим их в не симфонийность. Российское общество не симфонично — негармонично, не сопряжено, расколото по азимутам:
— власть — интеллигенция: поэт в России больше, чем поэт. В июне 1378 г. Киприан направил С. Радонежскому и Ф. Симановскому критическое послание в адрес власти. Далее— яркие пикировки А. Курбский — И. Грозный, А. Пушкин— Николай I, ученые — сталинская бюрократическая камарилья, творческая интеллигенция — Хрущев, усиливающие оппозицию царь — человек умственного труда и плодящие диссидентов и изгоев.
За время первой, второй и третьей революций Россию покинуло 2 млн. интеллектуалов; За годы сталинщины непоправимый ущерб нанесен отечественной науке. Ограничимся перечнем пострадавших выдающихся генетиков: Д. Сабинин доведен до самоубийства, С.Четвериков уволен, С. Ардашников, В. Александров, С. Левит расстреляны, Я.Глембоцкий Н. Соколов, Б.Сидоров, М. Камшилов, Е. и Б. Васины, Ю. Керкис, Р. Хесин отправлены в провинцию, В.Немчинов снят с поста, А. Жебрак покаялся, но остался без работы, И. Рапопорт сдал партбилет, подвергся остракизму (его труды жгли в 1948 г.), В. Эфроимсон угнан по этапу:
— правящая элита — культурная элита. Честное без приятного — ничто. Глубину этой истины на своем опыте постигали многие и многие деятели культуры, чья жизнь и творчество шли под аккомпанемент жандарма Бенкендорфа и теоретика официальной парадности Уваров, автора «чугунного» цензурного устава министра просвещения Шишкова и министра внутренних дел Толстого, о котором Катков говорил: имя Дмитрия Толстого «само по себе уже есть Манифест и программа», безликих «применившихся к подлости» (Салтыков-Щедрин) заштатных сови партчиновников от Фурцевой, Демичева до Ермака и Трапезникова;
— правительство — народ (вертикальный разрез): противостояние верхов и низов, выражающееся в специфическом синдроме взаимо отчуждения на базе взаимо недоверия, взаимо подозрительности относительно способности делать добро, а не делить его. Правительство не щадит народ — о затратности отечественных реформ речь шла выше. Констатируем лишь, что за 1994-1995 гг. текущей реформы в стране погибло 360 тыс. человек — население среднего города. Народ правительству платит той же монетой — симптоматичные для Руси мятежи, бунты, тенденции в обход закона жить незаработанным (чего стоит одна совнелегальность);
— центр — окраины (горизонтальный разрез): геополитическая дезинтеграция как следствие усиления центробежных процессов, оживления окраинного национализма и сепаратизма. Обострение этого противоречия совпадает с дискредитацией центра при вхождении в политическую (удельную) фазу странового развития, когда влияние внешних условий порождает характерную процедуру сдачи пространства в обмен на укрепление центральной власти. Принцип А. Невского «власть — любой ценой» — камертон политической практики как коммуниста Ленина, так и демократа Ельцина. Крайности сходятся;
— цивилизация — почва: стержневая антиномия отечественной жизни, принимающая многообразные культурно-идеологические формы. Отметим:
а) церковный раскол XVII в выступающий за самобытность традиционного религиозного культа Аввакум — сторонник обновления литургии Никон; помимо конфессиональной вражды (старообрядчество — новообрядчество) Никон, выдвинувший лозунг «священство выше царства», спровоцировал разрыв патриаршей и монаршей власти;
б) допетровская — петровская Русь как два смежных периода и два враждебных склада нашей истории. Петровская европеизация аналогична владимирской христианизации Руси — и там, и здесь, по выражению Б.Успенского, «насильственное обучение». Однако «драматизм христианизация не идет ни в какое сравнение с драматизмом и даже трагизмом европеизации. Во втором случае общество буквально... раздвоилось, оказавшись в состоянии войны— отчасти социальной и прежде всего идеологической». Держава после Петра представляла два типа организации. Первый — «многомиллионная, в основном крестьянская, масса, находящаяся в крепостной зависимости или у помещиков, или у государства. Этот «склад» вплоть до конца пореформенного периода хранит в себе «заветы темной старины». Он прочно укоренению в средневековой культуре Руси. Буквально все отличает его от другого «склада» русской истории XVIII — XIX вв.: отношение к жизни и смерти, времени и пространству, труду и досугу, любви и семье, власти и собственности, праву и морали. Второй «склад» включал в себя европеизированные верхи России: аристократию, дворянство, чиновничество и некоторые иные социальные группы. Его отличительные черты — относительная не укорененность в национальных традициях, в значительной мере искусственный и насильственный характер формирования, ориентация на европейское просвещение и стиль жизни».
в) верующие — атеисты: в зависимости от содержания, интенсивности времени (начиная с ХЧШ в.) то обостряющееся, то притупляющееся противоборство религиозных и светских ценностей;
г) умеренные — радикалы: внутренне дифференцированная стратегия социального устроения, дробящаяся на оппозиции «консерваторы — либералы», «контрреволюционеры — революционеры», «традиционалисты — новаторы», «коммунисты— беспартийные (овраги народа»)», «апологи — диссиденты», «прозелиты — отлученные», «патриоты — космополиты».
Разной степени глубины, охвата, проникания, интенсивности расколы, естественно, содействуют коррозии российского державного тела. Но такова реальность. От нее не уйти. Наследие, традицию можно и нужно критиковать, но от них нельзя отказываться. Ни один человек не волен выкупить свое прошлое. Тем более этого не волен сделать народ. Так как, не выкупая прошлого, строить жизнь дальше? Постановка эквивалентна для нас перспективе созидания нераскольной органической жизни. Приемлемую программу, на наш взгляд, поставляет принятие стратегии sponte fluant, absit violentia rebus. Наша самобытность очевидна. Ее не надо ни избегать, ни стыдиться, ни деформировать. Надо жить в согласии со своей историей. «Каждый народ творит то, что... может, исходя из того, что ему дано. Но плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами». Есть предел социальной универсализации, который диктуют императивы почвы.
Здравомысленное соображение необходимости координировать ход устроения со специфичностью российской действительности навевает систему суждений, обозначающих добротные координаты ожидаемого развития.
Российские кризисы всегда ценностные, связаны с утратой цивилизационной идентичности. В науке пока не выработаны четкие критерии «цивилизации». Выделение их во многом носит вкусовой характер. Не претендуя на строгость, скажем, что цивилизация, будучи образованием ландшафтным, представляет социально-культурную общность с принятыми универсальными способами регуляции и воспроизводства субъективности. Задавая ценности развития, цивилизация обеспечивает прогресс форм субъективности в пространстве и времени, имеет историческую, сверхэтническую, надсоциальную значимость.
Универсальность состояний цивилизационный ареалов, сверхобщностей достигается принятием капитальных ценностей. Ставя во главу угла традицию, жизнь по заветам предков, получаем Восток как ни вил он суперсистему: Востоку свойственны статичность воспроизводственного процесса, растворение личности в целом (семья, община, государство). Центрируя либерально-правовое начало, индивидуально гарантированную интенцию жить лучше, получаем Запад как цивилизационный эквивалент Востока. Западу присущи динамичность воспроизводственного процесса, личностная атомарность (тенденция повышать эффективность всех форм деятельности для полноты самореализации личности в социуме).
В любой стране есть нечто и от Запада, и от Востока, но есть господствующее, что а) интегрирует политохорологическое единицы в некий цивилизационный ареал (ценностные универсалии) и б) дифференцирует политохорологическое единицы по цивилизационными ареалам (ценностные уникалии — долг, ритуал, вера, благочестие, совершенствование, пути спасения). В трактовке цивилизационного статуса России просматриваются три позиции.
Россия — арена столкновения западной и восточной суперцивилизаций, что и составляет глубинную основу ее не симфонийность, раскольность. Направление поисков в колее данной линии, действительно, указывает идею державной антиномичности: внедрение западных ценностей идет сугубо нажимными восточными, способами. Переход дозволенного (подрыв жизни в привлечении жестких социальных технологий) порождает становое петарде, углубляет раскол, борьба с которым ведется интенсификацией репрессий. Россия — периферия западной цивилизации. Ее надо вернуть, включить в последнюю, преобразовав собственный историко-культурный код, для чего довести до дна, разрушить — затем, на обломках, бесформенности созидать прозападное.
Россия — специфическая цивилизационная общность, где «специфическое» обусловлено историческими особенностями развития. Существенное в том, что в России а) нет срединной культуры; б) гипертрофированы этатистские механизмы, подменяющие цивилизационные структуры; в) в силу слабости цивилизационный рычагов державной консолидации кризис государства у вас индуцирует кризис цивилизации, влечет онтологическое дробление страны: в наличии не одна Россия, а множество Россий — киевская, золотоордынская, московская, имперская, большевистская, современная.
Не входя в полемику с адептами первой и второй позиции и последовательно проводя ранее заявленную третью: «евразийскую» линию, обсудим, на каких ценностях возрождать Россию.
Православие? Исторически слабо, архаично (недеформированная религия, использующая малопонятный старо-славянский язык). Ислам? Не общезначим. Конфессиональный фактор отпадает, он лишен в России цивилизационного статуса.
Панславизм? Россия — страна не однородно славянская. Кроме того, славяне в настоящий момент разобщены. Отпадает и этнический фактор: Россия многонациональна.
Что остается? Остается идея добротной достойной само достаточной жизни на базе обновленной сильной нацианальной государственности. Идея эта и консолидирующая и мобилизующая.
На основе подчеркивания евразийской сути нашей державной природы следует переварить доктринеров-реформаторов. Россия — не полигон обмирщения заемных схем. Ни марксистский, ни чикагский проекты вам не подходят. Подходит проект ненасильственного саморазвития, стимулируемоro животворными эффектами того, что сулит:
Реабилитация жизненного мира. Позитивизм возник как реакция европейской научной интеллигенции на гегельянство и неогегельянство, попытка подвести под утверждения типа «абсолют есть», «абсолют совершенен» верификационистскую платформу. Культуру разделили на три стадии. Приоритет разумности, эффективности, целесообразности отдали последней антиметафизической — научной. Наука — точное, строгое, формально удостоверенное, адекватное знание — казалось панацеей от всех не суразии концептуального и социального творчества.
На авансцену философской мысли далее выдвинулся Гуссерль, проблематизировавший сциентистские упования: научное знание дереализующе в контексте перипетий жизненного мира. Позитивистским некритическим гиперболизациям науки был положен предел. Наука — обслуживающий, подчиненный инструмент самоценного человеческого существования. Концептуальные студии, познавательные изыски оправданы лишь с точки зрения первоисточных принципов, абсолютов жизненного мира.
Аналогичную критико-рефлексивную работу надлежит провести в отношении политики. Перед гордым ликом жизни политика, как и наука, не само достаточна. Жизнь изначальна, отражения жизни (научные, политические) вторичны. Не жизнь идет в кильватере абстракции, а абстракции в кильватере жизни. Для придания жизненности научно-политическим прожектам следует подвести под них фундамент человеколюбия.
Практическую реабилитацию обыденности некогда про- вел протестантизм, противопоставивший долг родового существа асоциальной монашеской аскезе. У нас подобная реабилитация должна иметь правовую направленность. Суть в легитимизации волеизъявления масс. Дело правительства— дело народа, но не героическое, отрешенное архонтов дело. Не светлое «потом», а зыбкое «теперь» — вожделение, объект упований и одновременно воли, действия, модернизационных усилий. Поскольку реформу воплощает народ — лишь он стяжает монополию окончательного вердикта. Жизнь не поту-, а посюсторонний процесс, что часто неведомо доктрине, но всегда ведомо людям. С ними требуется согласовывать решения. Мы лишь тогда преодолеем раскол, когда, перестав спасать избранных, дадим гарантии жизни всем живущим, когда самым высоким чином в государстве будет частный человек «по своим надобностям».
Усовершенствование национального плавильного котла. В политике, как и миру, реальны классические треугольные отношения. Вершинами треугольника, выступавшего предметом самого пристального внимания социологов и культурологов, оказывались Запад — Россия — Восток. Нервом темы являлось уточнение цивилизационного статуса России, стиснутой двумя суперцивилизациями, — насколько она автономна, насколько зависима. Иная треугольная конфигурация — цивилизационные деление на первый (северо-атлантический блок), второй (восточный блок) и третий (развивающийся) мир- итог II мировой войны. Развитый (первый и второй) мир фрагментировался на две антагонистических организации, одна из которых (первый мир) импортировала из третьего мира ресурсы, а другая (второй мир) экспортировала в третий мир революцию, сбивая сырьевое донорство первого мира. Нынешняя треугольная фигура представляет отличное цивилизационные объединение. Мир разделен на Север, Юг и Россию. Если первые два треугольных контура устойчивы: все расчленено на сферы влияния, все подконтрольно, то сложившийся по окончании III мировой, холодной войны мир приобрел зонную, мозаичную структуру, перестал быть контролируемым. Север — развитый мир, Юг — отстойник цивилизации, Россия — балансир между ними. Пикантность в том, что существуют очаги Севера на Юге (Тайвань, Гонконг) и очаги Юга на Севере (черное, желтое гетто, концентрация этнических нелегалов в ультраразвитых постиндустриальных; технотронных мегаполисах).
В свете сказанного актуализируется анализ динамики таких этносоциальных суперструктур, как Китай, США, Россия, — геотектонические процессы в их недрах во многом определяют планетарное будущее (вплоть до точек сосредоточения населения, межрегиональных связей). Плавильный котел в Китае работает по принципу ассимиляции, поглощения этносов. В США плавильный котел скоро даст сбой ввиду неспособности переработать усиливающийся наплыв иммигрантов; возможное падение уровня жизни, свертывание патронажных федеральных программ, несомненно, обострит расовые и социальные, проблемы. В России плавильный котел испорчен искусственной инициацией государственно в республиках, волюнтаристским дезавуированием итогов исторической колонизации, разгромом славянской диаспоры на местах. Вопрос, как демпфировать центробежность, восстание окраин против центра, имеет простой ответ. Надлежит совместить этническую и державную идентичность на базе нового федерального регламента.
В свое время Боранецкий высказал мысль, что овладение естественными закономерностями природы — дрло техники, овладение историческими закономерностями — дело политики, овладение духовными закономерностями — дело метаургики. Овладение историческими закономерностями сейчас не может идти в отрыве от овладения духовными закономерностями. На уровне софийной метаургики ясно, что обострение национального вопроса идет в удельной политической фазе при подрыве державности. Во избежание крайне опасной, затратной, нерациональной этнической формы раскола уместно перевести ток событий в геополитическую фазу. Вандею в России остановит испытанный принцип плавильного котла — имперская тактика вывода в историю окраинных, аборигенных народов с гарантией выживания через цивилизационный патронаж и прекращение искусственной инспирации государственности.
Как показывает опыт, наиболее прочные связи для геополитических объединений не идеологические (кризис советской, югославской государственности), а цивилизационные — историко-культурные. Цивилизационные связи во внутренних аборигенных регионах налаживает Россия в целом. Порок прошлого в том, что упрочению этих связей препятствовали: а) экстенсивность — Россия не успевала обихаживать колонизируемые пространства; б) возведенная в ранг государственного принципа большевистская декларация национально-государственного самоопределения.
В настоящем оправданно отказаться от данного наследия прошлого. Экстенсивность как способ хозяйствования безнадежно себя исчерпала. Окончательно обанкротилась и заведомо порочная большевистская национальная тактика. Совершенствование национального плавильного котла связывается, таким образом, как с экономической интенсификацией окраин (укоренение высоких технологий, специалистов, усиление миграционных потоков), так и с легализацией нового федерального регламента, предоставляющего максимум прав и свобод перифериям, но с прекращением концентрации титульных наций в автономиях с перспективой госсамо определения. Только так — цивилизованно и цивилизационной — Россия пребудет нераскольной — единой и неделимой.
Вторичная экономическая колонизация бывших союзных республик и республиканских автономий. Экономическая задача, стоящая перед нами, вполне конкретна: добиться налаживания собственного цикла воспроизводства; создать стимул инвестирования отечественной промышленности; осуществлять индустриальный рост с опорой на внутренний рынок, расширяющийся за счет увеличения спроса на товары производственного и потребительского назначения. Взятое вместе, это стимулирует переход от достигнутого индустриального уровня к структурно новому этапу. Однако, учитывая наш низкий уровень накопления, все упирается в источник капиталовложений. Какие моменты здесь принимать во внимание?
1. Прорывы на авангардных технологических направлениях, прежде всего плазменных и торсионных.
2. Традиционно высокую норму эксплуатации и низкий уровень заработной платы трудящихся, свернутость социальных программ, конверсию.
3. Крайне выгодный, но почему-то до сих пор неналаживаемый экспорт капитала в сопредельные технологически сопряженные с нами, обладающие дешевой рабочей силой, полубезработные страны. Возможно опереться в этой связи на опыт Японии, стремительно развивавшей (под видом репараций) экспорт капитала в государства Юго- Восточной Азии. В 1955 — 1956 гг. Бирме предоставлено 200 млн дол., Филиппинам — 550 млн, Индонезии — 223 млн, Вьетнаму — 39 млн. По этим кредитам Япония производила поставки товаров, услуг. Некое подобие экономической экспансии следует развернуть в бывшие республики СССР и республиканские автономии РФ, что позволит а) поддержать товаропроизводителей; б) разгрузить страну от обузы принимать поступавшую с периферий низкоквалифицированную рабочую силу; в) усилить присутствие в автономиях, на окраинах, подготавливая державный успех в геополитической фазе.
Перевод политических технологий на правовой мелиоризма. Реформа — не революция. Ей противопоказано подстегивание, импульсивность. Отмена рабства в США растянулась на 100 лет. Столыпин рассчитывал на отдачу от аграрной реформы через 20 лет. Реформа меняет уклад жизни. Нельзя уснуть рабом, а проснуться свободным. Необходимо изменить бытие, изгнать атавизмы. Революционному нетерпению, скоропалительности, скороспелости, углубляющим недоверие, препятствующим модернизационной практике, противопоставляется временная иерархия, выносливое соподчинение ценностей, позволяющих, не разбивая градусник, снижать температуру, не слагать поэм, а переживать их. Природу побеждают, покоряясь ей. Человеческую неустроенность побеждают устроением существования. Последовательными, оперативными мелкими шагами, правовым совершенствованием. «Не уловлениями, но непрерывностью видов, постоянством правил, постепенным исполнением одного и того же плана устроятся государства и совершаются все части управления, — накидал Сперанский, — продолжать начатое, довершать неоконченное, раскрывать преднамеренное, исправлять то, что временем, обстоятельствами, понуждениями исполнителей, или их злоупотреблениями, совратилось со своего пути — в сем состоит все дело, вся мудрость» реформатора.
Реформа начинается политическими декларациями, а завершается правовыми трансформациями, что и обеспечивает общество от зарождения и усиления раскола на народ и правительство, верх и низ, героев и толпу.
Гражданский мир. Кровь не вода, не сохнет. Шанс избежать крови — уважение к эволюции, к которой все мы причастны. «Любите друг друга, — завещал преемникам князь Ярослав, — если будете жить в любви, то бог будет с вами, если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов своих».
2.4. Предпосылки, ПУГИ СОЦИАЛЬНОГО ПРОГРЕССА
На исходе второго тысячелетия Россия в глубоком системном кризисе. Причина — извечная отечественная способность видеть пользу от трудов, повсеместно отвергнутых. Богатство и мобильность — вот, что, используя мысль Гете, инициирует мир, подвигает на социотворчества. В национальном опыте, к несчастью, не просматривается ни малейшей интенции на учет данных руководящих жизне устроительных ценностей. В одном и другом — непременный, откровенный проигрыш. В богатстве — от вечных упадков, постоянных . растрат того немногого, что удается скопить, сколотить (Блок). В мобильности — от странной неспособности к упреждающему, энергичному направленно-солидарному действию все происходит у нас слишком поздно, слишком долго мы находимся в переходном состоянии, каком-то междуцарствии (Бердяев).
Социальное положение лица — привилегия образования и капитала. Социальное положение страны — привилегия не шатающегося достоинства народа и правительства. Историю делает народ. Исторический выбор делает правительство. Суть в том, однако, что делает оно его у нас, игнорируя интересы народа: в отсутствии предопределенности исторического жизнетока злоключения судьбы нашей — от неблаготворного антинационального выбора. С 1917 года в мелкотоварной крестьянской стране насаждают коммунизм. С 1991: году в государственно социалистической тоталитарной стране насаждают либерально-рыночную демократию. Пружина экспериментов — не реалии, а отрешенные идейно-мечтательные интуиции. Между тем ясно:
— идеи (разум как таковой) регулируют рассудок, а не жизнь;
— мечта же, ассоциируя волю, и вовсе «может хватать совершенно в сторону» (Писарев).
Близорукие акции ангажированных незадачливых социо конструкторов, производящих не принародный выбор, вполне достаточны для несчастья: превращения существования в источник постоянной скорби с каптажем агрессивности доводимых до отчаяния масс.
Жизнь управляется выходящим из нее опытом, здравым смыслом. Прорастающему на обочине здравомыслия беспочвенному вероучительному сочинительству должен быть поставлен надежный заслон. Россия устала от иллюзий, она выстрадала реализм.
В создавшихся условиях необходима объективная оценка наличных активов, магистралей потребного общественного развития. Нужна трезвая программа взвешенных инициатив, мобилизующая на созидание гуманного, изобильного, свободного, продуктивного социума.
Перспективной силой, наделенной полномочиями субъекта национального действия, обеспечивающей гражданский мир, благополучие народов России, является, по-нашему, социально-политический центризм, который:
— идейно — блокирует экстремизм, радикализм; — экономически — акцентирует мелиоризма — систему обозримых, осязаемых, улучшающе-преобразующих починов;
— социально — исповедует эволюционизм, сбалансиро ванно-некатастрофичные трансформации;
— психологически — дискредитирует авангардизм, эсхатологиям, мессианизм.
В самой широкой редакции, следовательно, центризм есть продуманный антимонополизм, избегающий в вершении истории нездоровых претензий на исключительность, декларативность, профетизм, стремлений выступать от имени «большого времени», «прогресса», неизбежно приносящих человеческую судьбу на алтарь «идеала».
Двойные тени двойных истин дают двойную ложь. Вспомнить хилиазмы «большого скачка». Сталин замышлял досрочное выполнение пятилеток; Хрущев — контрамериканский животноводческий демарш; Мао — общекитайский бросок. Без ресурсного, технологического обсчета в магические три года. Упоминая об этом без каких-либо претензий, желательно подчеркнуть не безболезненность преобразовательных экзальтаций. И Россия, и Китай, как впоследствии Кампучия, захваченные страстью как бы сбывающейся мечты, пережили трагедию национального холокоста. Откуда видно, что доктринальной мифологии сопутствует бестиализм; безответственный прогрессиям требует якобинизма. Но борьба не создает, а разрушает ценности. Движение через гильотину маршрут гибельный. Бытие должно быть избыточным относительно срока индивидуальной жизни. Если ради идеального порядка надо топить и вешать, то, как говорил Чехов, к черту такой порядок.
Доказательства ничтожности кабинетно-проектируемого существования — примеры, подтверждающие его величие. Потому сусальные краски не пригодны для описания мира, именуемого а наше будущее». Довольно доктринерского изображения действительности, кладущего начало бесчеловечному царству неизменно посрамляемых идей.
Равным образом отвергая как доктринерство, так и бестиализм, ставя при этом на первый план интересы граждан, простых людей, центризм в политической деятельности руководствуется принципами:
— постепенности, не насильственности социальных реформ ввиду нежелательности, опасности (многократно усиливаемых ядерными, экологическими факторами) общественных катаклизмов;
— человеколюбия: гармоничное развитие личности, приобщенной к высотам правовой, гражданской, экологической, физической, соматической, интеллектуальной культуры;
— демократического участия: заинтересованная вовлеченность индивида, предполагающая полноту самореализации, его представленности в общественных институтах;
— свободы: гарантии опирающегося на народовластие, правовой строй персонального волеизъявления;
— социальной справедливости: ликвидация пропасти в доходах 10% наиболее высоко- и низкооплачиваемых, поощрение продуктивной инициативы, обеспеченная оплата таланта, труда, твердые патронажные программы поддержки малоимущих, социально уязвимых слоев;
— этнической терпимости: равноправное, достойное развитие всех этнических групп, имеющих национально-культурную автономию, на условиях федеративного объединения входящих в территориально неделимую Россию;
— конструктивного взаимодействия страны с мировым сообществом, интеграция России в мирохозяйственные связи, активное формирование единых экономических, культурных, коммуникационных контуров и пространств.
Время мысленных живописаний для России прошло. Настала пора ответственных, практических шагов и действий. Стратегические установки центризма предопределяют набор его среднесрочных и ближайших целей.
Уточняя свою платформу, социально-политический центризм учитывает, что Россия — динамичное цивильное тело, пребывающее в становлении. В данных обстоятельствах человеческий потенциал общества должен концентрироваться на решении первостепенных задач: укрепление государственности, налаживание структуры и принципов функционирования смешанной реальной экономики, стабилизация финансовой системы, развитие парламентской демократии, обеспечение правопорядка, законности. Отмеченное достигается не красной реставрацией», возвратом к командно-административному прошлому, а переводом страны на наиболее эффективный путь оптимального развития, характеризующегося открытостью, социальной ориентированностью рыночного хозяйствования, народовластием. Экономический рост, гражданское процветание России обеспечиваются последовательной модернизацией всех сфер общежития.
ПОЛИТИКА. Россия избрала собственный, неповторимый и необратимый путь развития. Ее место в ряду субъектов международной жизни определяется не конфронтационность, отказом от силового противостояния, готовностью вести диалог, расширять, углублять взаимовыгодное сотрудничество. Фундаментальная цель России — создать соответствующие условия для благополучного, удобного, вольготного существования своего народа в сообществе иных народов. Страна сделала выбор в острейшей обстановке исторической конкуренции двух государственных систем, в партийной, политической сшибке разных сил, на марше преобразуя жизне воспроизводство в целом.
Изменения захватили общество, повлияли на конкретную судьбу всех и каждого. Непредвзятая оценка произошедшего — удел будущего. Для нас же главное — преодолевая издержки переходного периода, отстоять целостную, единую Россию, обеспечить предпосылки ее устойчивого пpoгpecca.
Россия — полиэтническая, поликонфессиональна евразийская общность, где сходятся Запад и Восток, взаимо обогащая приходят в соприкосновение многочисленные народы, культуры, языки, традиции. Ни одна держава не знает такого средового разнообразия, полилог. Россия — целый космос, требующий тактичного обихожения, деликатного обустройства. Насколько мы сможем в обозримом будущем улучшить ареал нашего обитания, зависит в немалой степени от политических перемен. Стабильность жизни — прочесть политических институтов, в недавнем прошлом дававших непреднамеренный, но досадный сбой. Политически декларируя необходимость: — совершенствования многонационального государства как демократической ассоциации равноправных субъектов федерации, образующих суверенную Россию;
— построения открытого общества с высокой правовой, гражданской культурой, надлежащим представительством интересов всех общественных групп, выраженными моментами народовластия, самоуправления, явной практикой разделения законодательной, исполнительной, судебной власти;
— повсеместного обеспечения прав и свобод граждан; — неукоснительного соблюдения законности, правопорядка, преодоления социального, правового нигилизма, этнического сепаратизма, шовинизма, защиты конституционных начал жизни, — центризм высказывается за допущение различных форм общественной активности на основе диверсификации собственности, разумной индивидуальной инициативы, рыночного хозяйствования.
Однако либерально-рыночная модель как таковая — не самоцель. Нельзя игнорировать положительность факиров социальной защиты, центрального планирования, государственного контроля. То, за что мы ратуем, — сбалансированный социум с экономикой смешанного типа; автономией власти и собственности, бизнеса и госаппарата; конкурентной средой в производстве при адресной поддержке малого и среднего бизнеса; мощным, патриотично настроенным, не коррумпированным чиновничеством.
Для оптимизации процедурных технологий, ликвидации прагматического не сообразуя, вызванного несовершенством схемы утверждения главы кабинета министров, предлагается использовать (через трансформацию регламента) конструктивный вотум недоверия, ориентирующий на оперативный конкурс правительственных программ.
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. В многонациональной России не единичны вспышки сепаратизма, национальной вражды, угрожающие целостности страны, безопасности населения. Для выправления ситуации требуется взвешенная стратегия национального строительства, исходящая из принципов.
— одна страна — много народов; — одно суверенное национальное государство — множество этнических групп;
— этносы, располагая правом на гуманитарное развитие (при приоритете прав личности), культурную, языковую, традиционную идентификацию, не претендуют на национально-государственную автономию.
Национально-государственное самоопределение в России — факт свершенный: в героическом отечественном прошлом в острейшей конкуренции с иными странами упрочилась нерушимая державная организация россиян, имеющая не договорный, а генетический, конститутивный статус. Дальнейший этатогенез на пространствах России не желателен и невозможен: в силу реальной перемешанности этносов, их экзистенциальной сращенности, тесного жизне воспроизводственного взаимодействия любая попытка отложения спровоцировала бы провал в архаику, дремучую, затратную бойню. Отсюда — необходимость чутко реагировать на любые вывихи национального строительства, охватывающие весь спектр отношений центр — субъекты федерации, региональная кооперация, межиндивидная коммуникация.
Центристская концепция национальной политики России, предполагая гарантированное существование и сосуществование многоразличных общин, диаспор, землячеств, исходит из значимости:
— равноправия граждан независимо от этнической принадлежности, места жительства;
— интернационализма; — придания легитимно-народной основы договорам центра с субъектами федерации;
— уравнения статусов этнических и территориальных державных структур; единообразного административного устройства регионов;
— претворения и соблюдения бюджетного федерализма; — защиты интересов малочисленных этнических групп; — урегулирования межнациональных конфликтов, достижения национального согласия без Дезагрегация государства;
— предупреждения насильственной миграции населения, этнического выдавливания;
— установления правового статуса для беженцев с предоставлением. им государственной поддержки;
— пресечений любых форм национал-радикализма, экстремизма, расизма, шовинизма, социально-гражданской дискриминации личности по этническим, языковым, средовым признакам;
— введения пропорционального этнического представительства (процентные квоты для «не титульных» этносов) при формировании управленческих органов на местах.
РЕГИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР. Желанная модель устройства России «сильный центр — сильные регионы», дополняющая державные вертикали самодостаточными — с учетом исторических, этнических, хозяйственных особенностей— горизонталями. Ни одно продвинутое государство мира не знает оппозиции центр — периферия. В России же качество существования, уровень потребления, возможность доступа к образовательным, культурным, информационным, технологическим ценностям резко противопоставляет центр окраинам. Данное вопиющее обстоятельство более не терпимо. Для каждого региона планируется среднесрочная программа комплексного подъема с акцентом соотношения предельно критических и реальных показателей социальной развитости. Радикализируются (с корректирующими коэффициентами для регионов) параметры: уровень падения внутреннего валового продукта (предельное критическое значение в мировом опыте — 30 — 40% ВВП); доля импортных продуктов питания (30%), доля в экспорте продукции обрабатываю- щей промышленности (40%), доля в экспорте авангардных технологий (10 — 15%), доля ассигнований на науку и куль- туру, соотношение доходов 10% наиболее богатых и 10% наиболее бедных граждан (10:1), доля населения, живущего за чертой бедности (10%), соотношение минимальной и средней заработной платы (1:3), уровень безработицы (10%), условный коэффициент депопуляцию (1), суммарный коэффициент рождаемости (2,15), средняя продолжительность жизни (индустриально развитые страны — от 75 до 79 лет), коэффициент старения (7%), суммарные поступления от экологических платежей (5%), девиации (на 1 млн. 6 тыс.), потребление алкоголя (8 литров абсолютного алкоголя на человека в год), показатель суицида на 100 тыс. населения (до 1917 г. в России— 3), психическая патология на 100 тыс. чел. (284).
Регионы с выраженной негативной картиной подпадают под целевые дотации и субвенции. Для субъектов федерации северокавказского региона создается срочная программа трудоустройства населения.
СОЦИАЛЬНАЯ СФЕРА. Обновление общества демонстрирует досадное невнимание к проблемам социального развития. Доныне в отношении последних проводится близорукая линия «остаточности». Бессистемные непродуманные мероприятия властей лишь обостряют и без того острую ситуацию. Сверхзадача текущего момента, как ее понимает центризм, — сделать Россию могучей, отвечающей высотам гуманитарности державой, обеспечивающей простор реализации, достойное будущее каждому гражданину. Следующее поколение россиян должно быть избавлено от тягот наличной жизни, оно должно располагать более солидным квалификационным, духовным, физическим потенциалом.
Программа подъема человеческого капитала как ясная доктрина социальной политики на современном этапе исходит из ориентации на нетленные жизненные ценности— достойность существования, гарантированность свободы, занятость, образование, вовлечение, участие, обеспечение, качество воспроизводства потомства.
Санация социальной сферы, позволяющая минимизировать издержки переходного этапа, проводится посредством:
— регулирования доходов через прогрессивное налогообложение, индексацию;
— упреждения безработицы, создания новых рабочих мест, переподготовки, переквалификации кадров, профессионализацию;
— поддержки материнства, детства;
— сбалансирования пенсионной системы;
— повышения уровня экологического контроля;
— гармонизации социальной структуры;
— развертывания программ жилищного строительства;
— расширения системы кредитования населения;
— профилактики заболеваний;
— поощрения легальной предприимчивости;
— декриминализации.
ЭКОНОМИКА. Вполне очевидно: российская экономика, не преодолев спада, не вступила в полосу производительного подъема. Не восстановлены хозяйственные связи с бывшими партнерами из республик СССР, не достигнута оптимальная структура производства, растянулась макроэкономическая стабилизация. Дело сугубо осложняет ослабление государственного регулирования, непродуманная либерализация импорта, отказ от протекционизма в отношении собственных товаропроизводителей, не отлаженность налоговой системы, нецелевое использование кредитов, провалы финансового, инвестиционного комплексов.
Уровень падения ВВП, составляя более 50% (к 1990 г.), опасно перекрывает предельно критическое значение показателя в мировой практике. Кричаще негативная динамика отмечает положение в легкой и пищевой промышленности — отраслях, ориентированных на конечный спрос населения, машиностроении, легкой, деревообрабатывающей промышленности, производстве стройматериалов — отсеках, сопряженных с долгосрочным вложением капиталов. В итоге налицо деиндустриализации, стратегическая зависимость жизнедеятельности страны от импорта, технологическое отставание, колониально-сырьевой тип хозяйства. Углубляет стагнацию бездарная структурная перестройка, выражающаяся в столь опрометчивых шагах, как ограничение экспорта, соблюдение низких импортных пошлин, бюджетное субсидирование, кредитование депрессивных единиц, инвестирование неэффективных проектов, гипертрофия банковского и гипотрофия реального секторов экономики, нерациональное комбинирование заемными ресурсами, галопирующий рост цен. Отечественная экономика не стала нацеленной на потребителя, не приобрела черт рыночности; российские предприятия не трансформировались в коммерческие фирмы.
Оздоровление ситуации, оптимизация структуры собственности, повышение тонуса управленческой деятельности достигается претворением следующего пакета мер:
— разгосударствление убыточных и малоперспективных предприятий с прекращением их госбюджетного кредитования;
— стимулирование формирования промышленно-финансовых, холдинговых групп, контролирующих деятельность технологически связанных хозяйственных единиц и в перспективе содействующих реинтеграции постсоветского пространства;
— избавление от финансового голода, приведение в соответствие имеющейся в обороте денежной массы с наличными масштабами национального хозяйства;
— акцентированная поддержка высокотехнологичных отраслей;
— укрепление внутреннего рынка, проведение протекционистской линии в. отношении отечественных товаропроизводителей, ограждение их от засилья импорта;
— поощрение инвестиций в реальный сектор; — искоренение неплатежей;
— расширение госзаказов (коммуникации, оборона, агропроизводство, строительство), активизирующих платежеспособный спрос;
— пресечение долларизация, введение собственной параллельной твердой конвертируемой валюты, применяемой для расчетов, накопления;
— ужесточение налоговой дисциплины.
ДЕМОГРАФИЯ. В то время как продвинутые страны мира целенаправленно трансформируются в социальном отношении — демпфируют нищету, безработицу, дезинтеграцию, грядущее населения России поставлено под сомнение. В России депопуляцию. Наличный уровень воспроизводства, являясь нижайшим в Европе, почти на 40% не дотягивает до отметки простого замещения поколений. Снижается мрачность, сужается воспроизводственная основа, непомерно растет смертность, ухудшается здоровье населения, происходит его старение, интенсивно утрачивается трудовой потенциал. К 2010 г. по различным оценкам численность российского населения составит 135 — 144 млн. человек.
Демографическая обстановка давно требует специальной заботы отечественных властей, демонстрирующих досадное невнимание к нарастающей инерции демографических тенденций, общественное влияние на которые все более затруднительно. Равнодушное, если не отрицательное отношение к демографии наших госструктур далее не терпимо. Блокирование негативных тенденций видится на пути:
— рационального планирования, попечения семьи;
— создания концентрированной системы ценностей, норм, выступающей материальной, этической основой крепкого брака;
— обуздания нелегальной иммиграции, в особенности в районах Дальнего Востока;
— принятия модели симметрично обустроенного социального пространства; преодоления выделенного положения столицы
— последняя не может противопоставляться провинции, стягивая на себя миграционные потоки;
— заботы о человеческом генофонде через профилактику, гигиену, подъем здравоохранения, активно препятствующий ухудшению здоровья населения, его физической и психической деградации;
— борьбы с (полной, частичной, открытой, скрытой) безработицей, травматизмом, гендерной асимметрией, ренессансом патриархальности;
— дополнительных выплат беременным, страдающим от анемии (почти 35%), дефицита иммунных функций;
— недопущения экологических и технологических катастроф, повышающих смертность, плодящих беженцев, мигрантов;
— противостояния люмпенизации населения, деквалификации, пауперизации рабочей силы, росту слоя маргиналов (нищие, беспризорные, проститутки), выступающих группой риска;
— социальной ориентации проводимых реформ, сберегающих нацию.
НАУКА. Используя мысль Наполеона, можно сказать: экономить на науке — все равно, что резать курицу, несущую золотые яйца. Образование в обществе выполняет функцию социализации, наука — модернизации. Завоевания науки, образования (через технологии) позволяют обществу не связывать благосостояние населения с количеством потребляемых естественных ресурсов.
Правда, как подчеркивал Достоевский, всегда неправдоподобна. По имеющимся данным, финансирование науки сопоставительное с 1991 г. сокращено в 12 — 30 раз. Проблематизировано существование, выживание науки. Судьбы знания во многом вершат младшие научные сотрудники; их зарплата сегодня составляет 270 р. С точностью натурного эксперимента можно вывести, что созданные властями условия деятельности в науке поставили под сомнение ее будущее, равно как будущее зависящего от исследований состояния производительных сил.
Подобно стране, наука переживает депопуляцию. Общее число занятых в науке сократилось с 5 млн. (1991 г.) до 1,5 млн. (1995 г.) человек при настоятельных рекомендация зарубежных советников снизить цифру до 500 тыс. человек.
Излишне говорить, что на науку нельзя распространять рыночные отношения. Фундаментальная наука была, будет, должна быть на государственной дотации.
Основной целью государства представляется сохранение научного потенциала, стимулирование разработок. Исходя из этого правильно:
— повысить социальный статус интеллектуалов;
— осуществлять достойное вознаграждение первопроходцев;
— укрепить материально-техническую, информационную базу науки;
— интенсифицировать профессиональные обмены, стажировки, командировки;
— оказать поддержку институтам повышения квалификации научно-технических и педагогических кадров;
— стимулировать развитие университетской науки.
БЕЗОПАСНОСТЬ. Россия — мирное государство, военные потребности которого формулируются, принимая во внимание фактические и вероятные угрозы безопасности. Учитывая, что безопасность — показатель интегральный, единящий экономику, военную мощь, внешне политическую активность, реальная безопасность страны достигается высоким качеством, материализацией трех составляющих.
Сильную экономику, обслуживающую вооруженные силы (ВС), предстоит создать.
Кардинальная реформа ВС решает задачи:
— приведения в соответствие численного состава ВС уровню оборонной достаточности;
— ядерного сдерживания;
— оптимальной конверсии;
— модернизации вооружений;
— создания мощной тыловой инфраструктуры, наземное воздушных мостов на наиболее опасных направлениях (северо-запад, юг, Дальний Восток);
— обеспечения стабильных партнерских отношений с Западом и Китаем в ракетно-ядерной сфере;
— укрепления научно-производственного ядра армии и флота;
— комплектования личного состава на профессиональной (контрактной) основе;
— правовой, социальной защищенности военнослужащих, членов их семей, демобилизующихся;
— патриотического воспитания граждан.
Обслуживающая безопасность России внешняя политика сосредотачивается на:
— регулировании вооружений;
— недопущении расширения «ядерного клуба»,
— мерах укрепления доверия, утверждения транспарентности, снижении вероятности конфликтов;
— установлении всяческих режимов открытости;
— реализации региональных, субрегиональных, двусторонних, односторонних миротворческих инициатив, учреждении зон, свободных от оружия.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ СВЯЗИ. Россия — не пересадочное растение, произрастающее на обочине цивилизации, а великая держава, позиция которой весома в общемировой жизни. Политический статус России в мире поддерживается:
— развитием взаимовыгодных межгосударственных контактов в соответствии с логикой добрососедства, взаимоуважения, невмешательства во внутренние дела, союзничества, выполнения принятых на себя обязательств;
— формированием гарантированной коллективной системы безопасности, минимизирующей вероятность возникновения конфликтов, снимающей противоречия преимущественно политическим путем
— тесным сотрудничеством со всеми заинтересованными странами, в первую очередь государствами СНГ, с перспективной реинтеграцией постсоветского пространства;
— кооперацией с полномочными субъектами международной жизни в решении глобальных проблем, в том числе нейтрализации экстремизма и терроризма;
— активными связями с прогрессивными силами, для координации и интенсификации деятельности в борьбе за мир, демократию, региональную стабильность, процветание стран и народов.
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ. Сведенное к ничтожеству опрометчивым реформированием население России представляет печальную и плачевную человеческую массу, характеризующуюся атомизированностью, аморфностью, агрессивностью. Построенная на основе критерия текущих доходов его (населения) стратификационная картина выглядит так: богатые — 5%; высоко обеспеченные — 7%; среднеобеспеченные — 18%; малообеспеченные — 20%; бедные — 40%; беднейшие — 10%.
Августовско-сентябрьский 1998 г. финансовый кризис скорректировал отрицательную динамику этой картины в еще более резкую негативную сторону. Половина сограждан стала париями, что:
— способствует безнадежной деградации общества;
— препятствует укоренению среднего класса — локомотива, гаранта реформ;
— электризует социальную атмосферу, порождая опасные напряжения, конфликты, расколы.
Исподволь, постепенно формируются две России, противостоящие друг другу по всем азимутам жизне воспроизводственных отношений. Нечто подобное наблюдалось. в Древнем Риме, введшим в социальную практику четкую градацию— внизу эргастерий (плебс), вверху триклиний (аристократия). Что сталось с Римом, известно.
История учит, что творчество не важнее творения. Отчетливый фон сознания злокачественности пестуемой у нас откровенно антагонистичной дуальной структуры вполне достаточен для концентрированного действия.
В политике возрождения России центризм декларирует новый курс с гуманистической парадигмой в основе. Высшая цель и ценность жизни — поддержание жизни. В качестве приоритета развития центризм берет не технику, не экономику, не уровень инфляции, не рост ВВП, а прогресс человека. Первейшая наша задача:
— упразднение нищеты;
— эффективность занятости; — национальное согласие; — народное единство;
— социальная, экономическая санация.
Индекс гуманитарной продвинутости — только и исключительно он позволяет квалифицировать существо перемен в социуме. По факторам же долголетия, образованности, уровня жизни, составляющим индекс человеческого развития, Россия (пока!) замыкает группу продвинутых стран, занимая 57-е место списка государств мира. Отсюда стремление сделать гуманитарную парадигму основой социотворчества; гуманитарный императив — стержнем всех политико-практических инициатив, изменений.
Указанные приоритеты, направления деятельности центризм рассматривает как платформу активного воздействия на жизнь с целью ее ненасильственного улучшения. Стратегическая линия центризма — «ВОЗРОЖДЕНИЕ РОССИИ: НОВЫЙ КУРС» — предполагает консолидацию всех здоровых, ответственных социальных сил во имя и на благо великой, преуспевающей, процветающей России.
Реперами инноваций России как непреходящей самобытной, само достаточной компоненты цивилизационного процесса выступают:
— полиэтнизм;
— поликонфессиональность;
— демократизм;
— гражданский консенсус;
— патриотизм;
— гуманистичность развития;
— толерантность социальных технологий;
— главенство закона;
— правопорядок;
— дистанцированность от экстремизма, фанатизма, радикализма.
Под лозунгом «Свобода, Закон, Стабильность» открывается перспектива созидания гуманного, продуктивного, устойчивого социума. Социума, в фокусе которого не абстрактный человек, а конкретная личность, имеющая простор творчества, гарантии самореализации.